* * *
Размышляя о факторе внезапности в структуре открытой мной ситуативной уникальности, я съехал двумя этажами ниже, где все двери открылись. Я вышел во тьму и повернул на лестницу, которая огибала ствол шахты лифта. Перила были шатковаты. Ступени скрипели. Кровь в ушах глушила звуки настолько, что я не успел отшатнуться. Передо мной со ступенек резко поднялись, и по инерции я врезался. В живое и упругое. Машинально схватив это живое и упругое за бедра, чтобы не упасть, и тут же еще раз - чтобы упредить его падение.
- Пардон! Прерывистый вдох в ответ мне говорит про слезы.
- Пардон-пардон-пардон… В нише тут дверь, над ней стекло, которое пропускает отсвет наружной иллюминации. Пыльный луч на мгновенье демонстрирует красоту, которая исполнена трагизма. Дернув кверху мини-юбку, девушка садится на ступеньки перед дверью.
- Прошу прощенья. Не думал встретить здесь кого-нибудь…
- Я не кто-нибудь. Я - Дина.
- Очень приятно. Алексей. Я вас не слишком, Дина?
- Нет. К сожалению.
- Почему к сожалению?
- Потому что меня сейчас мало убить! Белеют ее колени, сложенные влево. Вокруг моторов лифта круговая галерейка, и мы на ней под самым шпилем. Снаружи июльская ночь, ни ветерка, но ощущение такое, что башню раскачивает. Как-то зыбковато. Я присаживаюсь рядом с девушкой. Не соприкасаясь, но чувствуя, как крылья моего носа начинают трепетать, подобно бабочкам. Потом восхождения она не пахнет, эта Дина. Она им благоухает.
- Ты откуда?
- Питер… Вы?
- Лучше не спрашивай… Откуда бы Дина ни была, но здесь мы с ней достигли предельной высоты.
- Выйти не пробовали?
- Глухо. Дверь закрыта. Билась-билась…
- С какою целью?
- Что с какой?
- Бились столь упорно?
- Ха… Ты сколько получил за сочинение?
- Пять.
- А я схватила пару… Ясно? Всхлипывает, утыкается в свои колени. Помедлив, я обнимаю ее за плечи. Порывисто, как будто заждалась, она прижимается ко мне. Мокролице. Плечи ходят ходуном. Обхватываю ее крепко-накрепко, начинаю укачивать, а перед мысленным взором снова возникает разбившееся тело под накинутой простынкой, мокнущей в крови. Черепная коробка разошлась, открывши серое вещество между двумя туго заплетенными косичками… - Не плачь, успокойся, - говорю, как старший брат, как какой-нибудь Холденом Колфилдом-"Над пропастью во ржи". - Сколько тебе, Дина, лет? - Семнадцать… будет. В ноябре. А тебе? - Мне уже было. Не надо так переживать, на следующий год поступишь. В армию ведь не идти? - Нет… У меня, - шмыгает носом, - армия дома. Папаша - генерал… Представляешь, что это такое? Такой был шанс сбежать, и вот… Как я теперь вернусь? Я все там ненавижу! Такая дыра, что… - Ну, какая же дыра, - говорю я, вспоминая учебник географии. - Миллион жителей. - А ты был там? Вот и не говори. Тебе повезло, культурный город. А мне… Ей, Дине, сначала весь Союз деревней показался - когда предка отозвали. Откуда? Из-за границы. До тринадцати лет заграницей она жила. И даже родилась в Вене. В советском секторе, конечно. Из Австрии, правда, увезли в три года, но кое-что запомнила. Что? Солдата нашего, который стоит там в каске золотой. Большой красивый памятник. Потом был Будапешт, Чехословакия, Польша…
И вдруг - назад в Союз! Причем, не в Ленинград какой-нибудь, а в самое что ни на есть болото… История Дины меня очень впечатляет. Никогда не читал такого. Не думал никогда о них - родившихся и выросших в Европе. Детях военнослужащих. Детях с цивилизованных окраин нашей империи. Но, будучи из Питера, вполне могу понять - и обнимаю крепче:
- Ничего! Ты вырвешься.
- Надеюсь. Если не увязнет коготок… Ей хочется курить, но у меня нет. Нашаривает на полу один из собственных окурков. Пламя спички показывает милую шатенку с бледным тонким лицом. Тушь размазалась, впадины щек в подтеках. Выпуклые веки с длинными ресницами прикрывают глаза, которые - "Не смотри!" - на мгновение кажутся огромными. Спичка гаснет. В тонких пальцах дрожит огонек.
- Соседки тоже провалились. Сейчас гуляют с горя. Водки купили, позвали парней… Куча мала, ты ж понимаешь. Меня стакан выпить заставили, но я все равно сбежала. Бросила вызов коллективу. Индивидуалистка я, наверно… Только не говори, что Дикая собака! В виду имея книжку "Дикая собака Динго", которую и в детстве в руки я не брал.
- Не скажу. Вытянув дым, Дина придавливает фильтр сигареты носком туфли.
- Мужчина, - говорит умудренно, - всегда хочет, но не всегда может.
- А женщина?
- А женщина может всегда, но не всегда хочет. Особенно когда вот так, вповалку, с первым встречным-поперечным. Тем более, когда она еще и девушка. Если ты, конечно, понимаешь, что имею я в виду. Будучи в том же смысле юношей, я немею по всей линии нашего с ней тесного соприкосновения в нише запертой двери. Помнится, сексуальный ментор нашего отряда в Ораниенбауме, красавец-гимнаст из Института физической культуры имени Лесгафта, подрабатывавший в пионерлагере как массовик-затейник, читал нам Андрея Вознесенского: "Стареющие женщины учили нас любви. Отсюда - холод, желчность и пустота в крови… - И наставлял:- Не пускайте слюни, мальчики, на директрису. Исключительно по долгу службы пользую эту сисястую тетю. Теряйте невинность с ровесницами-целочками. Лучше целочек, особенно интеллигентных, никого не знаю. Трепетные, оторванные от всего низменного, фантастические это существа! Мне-то за целочку срок грозит, как за растление малолетней, будто их, с бесстыдством их воображения можно чем-то растлить… ну а вы, парни, не теряйтесь, пользуйтесь возрастом: блажен кто смолоду был молод, как Александр Сергеич говорил…" Конечно, мне не 14, а семнадцать с половиной, но моя рука, обнимающая ровесницу, конечность изысканного автоэротизма, - мертвеет до самого плеча. Неужели она имеет в виду, что… Здесь и сейчас?!
- Смешное слово дефлорировать. Ты, Алеша, не находишь? Обесцветить, если дословно, да?
- Вроде бы. Поскольку Флора еще и богиня цветов.
- А кроме?
- Ну, юности там. Весны…
- Это в античной мифологии?
- Да. В римской. Пауза.
- Технически, - говорит Дина, - ведь это не такая уж проблема? Дефлорация.
- Понятия не имею.
- Никогда, - смеется, - не был с девушкой?
- Да знаешь ли… - Что?
- Не довелось.
- А вообще?
- Вообще? Естественно… - И у тебя их много было - вообще?
- Ну, было. Несколько.
- Сколько?
- Господи, Дина. Разве я считал?
- Не считал?
- Конечно, нет. Статистикой я не занимаюсь.
- Алеша?
- Что?
- Поцелуй меня? В ответ на эту просьбу меня сотрясает как бы простудный озноб, потому что, говоря откровенно, не доводилось мне в межличностных отношениях доходить до подобного интима - вводить язык свой в полость чужого рта. И вообще совсем в иной душевной плоскости я нахожусь по отношению к этой прекрасной бедолаге. В горизонтали сострадания. Которую как-то не могу превратить в вертикаль вожделения. К счастью, Дина вдург прерывает поцелуй. Мы слышим, как отозванный лифт снова начинает подниматься. К нам… - Сейчас нас заловят…
- Ну и что?
- Мне-то ничего, а вот тебе…
- Нет, - успокаиваю я, слыша неуверенные шаги приезжего. - Просто еще один скалолаз…
- Скажи ему, что пик уже покорен.
- Зачем? Все, что стремится к вершине… ты знаешь?
- Нет.
- Должно сойтись.
- Уверен? Внизу человек находит лестницу, ведущую к нам. Скрипят ступени, шлепает по перилам ладонь…
- Если вы кончать самоубийством, - говорит навстречу ему Дина, - то ничего не выйдет: заперто! Поднявшись к нам на галерею, парень вынимает пачку сигарет. Пламя являет скуластое лицо. Впалые щеки в шрамиках фурункулеза. Вряд ли старше нас, но выглядит взрослей.
- Кончать с собой мне не с чего, а на Москву бы я взглянул… Где там у них заперто? Мы поднимаемся, освобождая доступ. Парнишка чиркает спичкой, потом просит Дину подержать его сигарету и вынимает из кармана перочинный ножик, которым щелкает, выбирая инструмент…
- А курнуть можно?
- На здоровье.
- Вы что, - с наслаждением выпускает Дина дым, - профессиональный взломщик?
- Зачем? С дверью работает золотой медалист, снявший на сочинении пять баллов. Можно сказать, уже студент. Тоже филфак. Только отделение не русское - романо-германское. Зовут при этом Ярослав.
- А Ярик можно?
- Можно и Ярик… Ну? Готовы? - Дверь открывается вовнутрь. - Прошу в открытый космос… И сам выходит первым. Дина застывает, схватившись за косяк. Ноги у нее… К тому же и на каблуках. Плечи, осанка. Этот силуэт в проеме - на фоне бьющих снизу прожекторных лучей - зрелище, ради которого стоило влезть на верхотуру.
- Боитесь?
- Я?