29
Дорогой Чарльз!
Я уже умер. Если ты читаешь это письмо - значит, меня уже нет в живых. Странное ощущение - писать тебе от имени мертвеца. Мои мысли, чувства - и моя вина - все это для меня так реально, и в то же время я знаю, что, когда ты будешь это читать, для тебя эти слова будут абстракциями; хотя ты, конечно же, постараешься представить себе мысли мертвого человека, его чувства, его вину.
Когда ты один, мысли легко выходят из-под контроля - когда остаешься с ними один на один, вдруг выясняется, что они как бы сами по себе, и ты не можешь на них повлиять. Ты думаешь, что твои мысли - это твои рабы или скорее домашние зверюшки. А вот и нет. Вдруг выясняется, что у них есть собственная злая воля и что они могут тебя раздразнить, спровоцировать, довести тебя до бешенства. Но сейчас, слава Богу, для меня все это кончено. Надеюсь, я все-таки обрел хоть какой-то душевный покой.
Это моя предсмертная исповедь, Чарльз. Я не имею права на снисхождение, но ради Энни и Дункана умоляю тебя: не рассказывай никому о том, в чем я сейчас сознаюсь.
Это я предал тебя. Я подбросил наркотики к тебе в квартиру. Когда выходил из гостиной - когда я был у тебя в последний раз. Ужасный способ сказать "до свидания". Я вышел якобы в туалет, и там, в коридоре, когда ты меня не видел, подсунул пакетик под ковер - как мне и велели.
Меня заставили, Чарльз, - пожалуйста, поверь, мне просто не оставили выбора. Мне сказали, что тебя нужно слегка "приструнить", что никаких последствий не будет - мол, они только хотят показать тебе, на что способны. А потом Энни рассказала мне по телефону, что из всего этого вышло. Я сломал тебе жизнь. Тебе - моему лучшему другу, моему единственному другу. Мне очень плохо, Чарльз, - даже не передать, до чего я себя ненавижу.
Я действительно встречался с Мэйсом во второй раз - сразу после той поездки за город, когда с нами были Энни и Дженни (как я ошибся, заставив тебя подозревать ее!). Я уже знал, что Мэйсу известно о "Паводке", - но не мог понять, откуда он все узнал и какие у него есть доказательства против меня или тебя. Сначала он разговаривал вежливо, чуть ли не по-дружески, а потом снова начал расспрашивать о моей семье, и я понял: он угрожает мне - и играет со мной. Он спросил, интересуюсь ли я греческой поэзией. Помнишь мои переводы и стихи в "Паводке"? Точно так же он спрашивал про "Ганимеда" - будто ему все известно, но он не хочет говорить об этом в открытую. Он сменил тему - заговорил о какой-то ерунде. Но он все спрашивал и спрашивал. Он задавал вопросы о тебе: как давно мы знакомы? Доверяю ли я тебе? Он все ходил вокруг да около. А потом показал мне клочок бумаги. Не дал в руки, но показал, так чтобы я смог прочесть - почерк был мой. "Это о чем-нибудь вам говорит?" - спросил он. Я наклонился поближе, чтобы разобрать слова на этом обрывке - отпираться было без толку, почерк был мой. "Эту музыку на иностранном". Обрывок последней строчки одного из стихотворений. Тех самых, которые я подписал "Ганимед". Вот тут я и понял - все, конец.
По его словам, они нашли эту бумажку, когда обыскивали мой кабинет. Кто-то взял с полки книгу, встряхнул, и из нее выпал обрывок, наверное, лежал там вместо закладки. А потом Мэйс перевернул бумажку и показал мне - на обратной стороне было написано "ПАВ 343592". Мне все стало ясно: этот клочок я оторвал от листа из нотной папки, когда записывал твой номер. Помнишь - мы тогда в первый раз играли вместе, а потом обсуждали "Паводок". Я записал твой телефон на обратной стороне одного из листов, на которых был черновик стихотворения, снизу на чистой стороне. А когда оторвал полоску, на которой был твой номер, случайно прихватил и последнюю строчку стихотворения. Потом, видно, сунул обрывок в книгу и забыл о нем. И это меня погубило.
После обыска у Мэйса оказался клочок бумаги, на котором с одной стороны был написан твой телефон и стояла пометка "ПАВ", а с другой - была строчка из стихотворения. Это выглядело непонятно, но вполне безобидно. Мэйс явно очень гордился выпавшей ему удачей, которую приписал своей интуиции. В порядке общей проверки он просмотрел архивы, чтобы уточнить - к чему могли бы относиться буквы "ПАВ". И нашел копию "Паводка" - Дженни тут ни при чем; эта копия лежала в архиве пять лет. Все, что ему оставалось, - бегло ее просмотреть и обнаружить стихи. Тогда он внимательно перечитал статьи - и понял, что наткнулся на кое-что посерьезнее. На статью про Сесила Грива и легализацию гомосексуалистов.
Он все пытался выяснить, какое отношение к памфлету имеешь ты - я выкручивался Бог знает как. У него ничего не было против тебя - только номер телефона. Но он почему-то считал, что ты тут очень даже при чем. Он спросил, гомосексуалист ли я; я сказал - нет. Тогда он спросил то же самое про тебя. Он заявил, что статью написал один из нас - я так понял, что именно из-за этой статьи он так в нас и вцепился. У Мэйса совершенно недвусмысленные взгляды на мораль. Помнишь эту статью? Я ведь не хотел, чтобы ты ее публиковал.
Чем больше я изворачивался, тем хуже все выглядело для тебя. В общем, я сказал Мэйсу, что статью написал я - и статью, и все остальное. Сказал, что "Паводок" - моя идея и целиком моя работа. Что я предлагал тебе написать что-нибудь для памфлета, но ты отказался. Конечно, пришлось сознаться, что я гомосексуалист. Но я уже ничего не стыдился - я словно перешел некий рубеж; каждое новое признание давалось легче предыдущего - я почти получал удовольствие, сознаваясь. Я гордился собой, когда признавался даже в том, в чем не был ни капли виновен. Я понимал, что спасаю тебя - но не знаю почему, у меня было ощущение, что спасаю я себя. В конце концов, когда я признался во всем, я сказал Мэйсу, что он может теперь делать со мной все, что хочет.
Но он не был уверен, что я сознался до конца. Он сказал, что Пятый отдел утвердил мою кандидатуру для работы над книгой, и они не хотят, чтобы полиция "гнала волну". Ты бы слышал, какими словами он меня называл! Под конец он вызвал полицейского, и тот избил меня. Я тогда думал, что мне все кости переломали, но нет - они хорошо умеют избивать людей. Мэйс сказал, что, по его мнению, я теперь живу взаймы - как только я закончу книгу, он сделает все, чтобы больше я ни над чем не работал. И добавил, что если уж я ухватил такой шанс уцелеть сейчас, то обязан кое-что сделать для них. Услуга за услугу. Они так давили на меня, Чарльз!
Мне сказали, что тебя нужно слегка проучить - в порядке предостережения. Мне велели подложить к тебе в квартиру наркотики. Конечно, я наотрез отказался - я заявил, что меня они могут посадить за решетку хоть до конца жизни, но чтобы тебя оставили в покое, что ты здесь вообще ни при чем. Однако Мэйс все равно подозревал тебя. Он хотел что-нибудь на тебя навесить, чтобы он мог на законных основаниях держать тебя под наблюдением. Никаких последствий, всего лишь маленькое предупреждение. А если я все равно откажусь? Мэйс на секунду задумался. "Сейчас на дорогах такое оживленное движение, - сказал он. - Будет такая беда, если маленький Дункан попадет под машину…"
Может быть, это было пустой угрозой, Чарльз, я не знаю, не могу сказать. Но я к тому времени был почти сломлен. Я согласился. Я бы предпочел, чтобы они убили меня тут же, на месте - но Дункан, Энни… я должен был их оградить от всего этого. Разве ты поступил бы иначе?
Даже взяв у них пакетик с наркотиками, я тянул целую неделю. Искал любые предлоги - избегал тебя. Мэйс начинал злиться. Угрозы, все время угрозы - мне казалось, что я схожу с ума. А они повторяли, что это всего лишь тебе урок.
Так я предал тебя. И трусливо сбежал в Шотландию, со всеми материалами для этой проклятой книги. Книги, за которую заплачено твоей работой - твоей карьерой. И кто знает, чем еще? Конечно, я был не в том состоянии, чтобы нормально работать - я понаписал кучу всякой ерунды. Три недели я сидел целыми днями за пишущей машинкой, стучал по клавишам, на листе у меня перед глазами возникали какие-то буквы, слова - но я ощущал себя бездумным механизмом. А теперь, когда Энни мне все рассказала, - теперь, когда я знаю, что они с тобой сделали, я не могу продолжать. Для меня все кончено, Чарльз. Другого пути нет.
Я знаю, как это будет - здесь, в одиночестве, у меня было время все обдумать. Все будет выглядеть как несчастный случай - я уже присмотрел подходящее место. Дождусь темноты, остановлюсь неподалеку - подожду, когда на шоссе никого не будет. Свидетели мне не нужны. Глубоко вдохнуть и на полной скорости войти в поворот; дорога там резко сворачивает направо. Я крутану руль влево. Сквозь ограждение - и вниз по склону. Это будет быстро. Легче, чем я заслуживаю. Из машины все вылетит - все, что относится к этой книге, которую я так ненавижу, которая столько всего разрушила. Вся эта чушь, отпечатанная на машинке, вывалится из машины, и ветер разнесет ее в разные стороны (Господи, сделай так, чтобы они не нашли ни листочка). Машина с грохотом покатится вниз. Если я еще буду в сознании в это время, я буду счастлив. Я буду думать о тебе, Чарльз.
И последнее, в чем я хочу признаться: я люблю тебя и всегда любил только тебя. Если бы мир был другим - если бы в этом мире моя любовь к тебе считалась такой же естественной и нормальной, как твоя любовь ко всем твоим женщинам! Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты встретишь ту, с которой будешь по-настоящему счастлив. Ты был моей единственной любовью, Чарльз, - той любовью, которую каждый мечтает встретить хотя бы раз в жизни. И если кто-нибудь когда-нибудь написал бы о нас, я бы не хотел, чтобы это была история интриг и предательства. Я бы хотел, чтобы это был роман о любви. С элементами комедии.