Акпер еще не знал о нашем втором сыне. А второй сын в это время, не ведая о жизни, о своем имени, безмерной любви отца и матери к нему, посапывая, спал в своей маленькой кроватке.
Акпер, глядя на то, как я, задыхаясь от жара и дыма, готовлю кебаб перед мангалом, с укоризной:
- Что ты, право, ей-богу, так хлопочешь, я перед уходом поел.
Я обиделся. В душе подумал: "Если ты к нам шел, зачем же ты ел и пил?" А вслух сказал:
- Ну что же… если ты даже поел, ничего страшного, еще раз поешь в доме брата, это ни тебе, ни нам вреда не принесет.
- Так-то оно так… - Засмеялся и затем предложил, мол, тогда давай посидим во дворе.
Однако тут вмешалась жена:
- В доме уже стол накрыт…
У моей жены в характере мне в особенности нравится ее гостеприимство. В любое время суток - хоть днем, хоть ночью, кто бы нашу дверь ни открыл, хоть родственник, хоть чужой, - она примет гостя, как надо. Вроде ведь не должна это делать, а все-таки делает. Мне доставляло удовольствие думать, что в этом есть и моя заслуга, мол, это мое воспитание. Но иногда, чтобы быть искренним перед своей совестью, я отдавал себе отчет в том, что не только воспитание формирует человека, а важно иметь благородство в крови. У моей жены это есть. А что касается человека вообще, то, помимо благородства, не мешает иметь и кое-что в кармане. Один покойный мой друг, переворачивая свои карманы, говорил: "Клянусь, в карманах моих пусто. А если в карманах пусто, то и в голове пусто".
Когда Акпер проходил к почетному месту за столом, он вдруг увидел нашего малыша. По правде говоря, когда он хотел сесть и, что-то вспомнив, засмеялся, я с испугом посмотрел на малыша, боясь, что тот проснется. Клянусь светом, не нарочно посмотрел. Уловив мой взгляд, Акпер увидел ребенка.
- Безбожник ты этакий, это уже у тебя второй?
Чтобы лучше видеть ребенка, он нагнулся над люлькой:
- Сколько ему?
- Двадцать дней.
- Ва-а, а мне почему не сказали?
- Вообще-то пока сорок дней не пройдет, малыша нельзя никому показывать… Сглазить можно…
- Я на такие вещи не обращаю внимания.
- Да? Не знаю… так принято…
Акпер полез в карман, вытащив оттуда пачку денег, нагнувшись, положил пятьдесят манатов в детскую кроватку.
- Что ты делаешь? Не надо! - запротестовал я. - Не позорь нас, обижусь, клянусь, обижусь…
Я знал, что никто - ни Акпер, ни жена, ни мой пятилетний сын - не подумают, что я пригласил Акпера ради этих 50 манат. Но тем не менее, на душе у меня стало муторно, как говорится, кошки заскребли. Мне и в голову такая мысль не пришла бы, но пришла… Эта мысль - вопрос: "Ты Акпера ради этих пятидесяти манат позвал?". То ли в моих глазах, то ли в руках, то ли в дыхании, то ли чем-то еще от меня, но эта мысль непроизвольно проявилась и стала мешать моей внутренней свободе.
Мысль была нехорошей. И чтобы ее развеять, следовало заглушить, требовалось как следует выпить водки.
Акпер попросил не наливать ему много.
- Я уже пил сегодня, - сказал он.
Подняв бокал, я заметил:
- Ты хорошо поступил, что пришел в шалаш брата.
И чтоб всегда приходил, наполнил ему один бокал…
Теперь мы уже готовы были расчувствоваться, как бы нанизать на нитку далекие воспоминания.
Но, повернув лицо к Акперу, я вдруг понял, что не смогу говорить. Акпер это понял еще раньше меня. И, вероятно, поэтому он обратился с просьбой к моей жене:
- Ты знаешь, сестра, с каких пор я с Исмаилом дружу?
Повернув лицо ко мне:
- Айя, сколько лет мы уже побратимы?
В тоне вопроса, помимо родственных чувств, я почувствовал еще что-то - едва уловимое. Но что? Было ли это чувство превосходства или же просто хвастовство? Не знаю.
"Да… Пять кило черешен и 50 манатов… Есть от чего возгордиться, - невольно горько подумал я. - И это теперь, когда никто даже не здоровается бесплатно".
Ответил наугад:
- Не помню. Кажется, мы познакомились в восьмом классе. Или девятом?..
В голосе Акпера, в повороте головы, в блеске глаз все же явно читалось превосходство. Нет, он не должен так подчеркивать свое превосходство возле моего сына, который быстро все улавливает и вполне уже в состоянии отличить хорошее от плохого; возле моей жены, которая очень близко принимает все, что относится к моей персоне. Ну что ж… Я постараюсь отыграться…
- Агабаджи, - начал Акпер, - я тогда шестой класс закончил, перешел в седьмой. Мы были на эйлаге. Вдоль дороги, ведущей в Аран, я пас скот. И вдруг возле ослика я увидел мальчика одних со мной лет. Он боязливо озирался вокруг. Было ясно, что он чего-то боится. А у меня в руках, клянусь богом, была палка длиной в мой рост. Думаю, вот сейчас огрею его этой палкой, он бросит своего ослика, побежит. Я приготовился, встал на краю дороги. Громко:
- Ты кто?
Я нарочно повысил голос, чтобы этот мальчик среагировал, и ответил бы дерзостью. Тогда бы я обязательно огрел его палкой. Однако мальчик не обиделся, какое там… Жалостливо откликнулся:
- Я из Балчилы, из Балчилы иду.
Я спросил:
- А твой ослик тоже из Балчилы?
- Да, - ответил он, - он тоже из Балчилы.
И затем, опустив шею, умоляюще:
- Ты похож на моего двоюродного братца, давай станем друзьями.
А у меня сердце мягкое, руки сразу же опустились. Сказал:
- Давай.
И этот самый мальчик - это и есть Исмаил.
Акпер улыбнулся. Его чистая светлая улыбка располагала. Подумал: "Друг, даже эта твоя улыбка не спасет тебя от меня. Держись!".
- Ты поговорил, теперь давай я поговорю, - предложил я.
Начиная свой рассказ, я старался не глядеть в глаза Акпера, чтоб не сбиться.
- Это событие, о котором я хотел рассказать, случилось довольно давно… - начал я. Но, взглянув на свою жену, я на мгновение умолк. Мы с ней всегда говорили не столько друг с другом, сколько со всеми. Рассказывали о счастливых событиях жизни, о мелких бытовых происшествиях и других эпизодах. Поэтому, чтоб не сбиться, я решил говорить, глядя на блюдо перед собой, но обращаясь к Акперу: