Близилась осень. Ночи становились все чернее. Куда ушла луна, куда пропали звезды? Что с того, что война? Разве должны были ночи превратиться в кромешную тьму? В такие ночи Мухаммед-киши верхом объезжал улицы, ездил по опустевшим полям. Однажды, завидев свет в окне у старухи Машараф, он остановил лошадь и постучал кнутом в окно.
- Машараф, эй, Машараф!
В окне показалась старуха.
- Чего тебе? С фронта, что ли, кто вернулся?
- Занавесь окно, чтоб света с улицы не видно было.
- Чего это вдруг? Что случилось, Мухаммед?
- А что как аэроплан ихний пролетит?
- Сдурел ты, что ль? Чего он тут потерял?
- Сказано тебе, занавесь.
Старуха наглухо закрыла окно, опустила занавеску, прибавила огонь в лампе и, придвинувшись к нему, принялась вязать. Мухаммед-киши выбрался за деревню и ехал полем. Вдруг он услышал далекий гул, доносившийся сверху, из черного неба, где на большой высоте шли самолеты. Едва заслышав этот звук, Мухаммед-киши бросил папиросу, тщательно загасил ее. Держа лошадь за узду, он долго глядел в небо, прислушиваясь к гулу, который постепенно удалялся и затихал.
- Это были наши, - сказал он вслух. Потом посмотрел в сторону деревни. Света нигде не было. Намотав уздечку на руку, он прилег под стогом. - Вздремну-ка я чуток, Гашга, потом съездим, поглядим на виноградники….
Ему снился сон. Все вокруг вдруг озарилось ярким светом. Стали видны какие-то края, места, похожие на эти, какие-то горы, сопки. Рашид поднялся из окопа во весь рост и пошел вперед. И вдруг остался один. А перед ним остановился худой, рыжий, очкастый фашист с закатанными рукавами. Фашист поднял автомат. Выпустил всю обойму Рашиду в грудь. Пули, словно жареные зерна, ударившись об него, посыпались на землю. На сей раз автомат поднял Рашид. Его пули, так же ударившись о фашиста, посыпались на землю. Тогда оба они отшвырнули автоматы. Фашист сказал:
- Давай бороться.
Рашид согласился.
- Дай только и я засучу рукава.
Фашист уперся руками в бока. Рашид проворно закатал рукава гимнастерки. Они яростно схватились. Боролись долго. Фашист не хотел давать Рашиду отдышаться, был худой, но выносливый. Лошадь пощипывала траву, а уздечка по-прежнему была на руке Мухаммед-киши. Он бормотал во сне:
- Дай подножку, подножку дай. Он гнилой внутри.
Те схватились снова. Вдруг откуда ни возьмись появился баран с колокольчиком на шее. Нацелившись рогами, он хотел боднуть фашиста, тот живо отскочил и, выскользнув из рук Рашида, убежал… Баран прогнал его. Рашид, подняв руки к небу, рассмеялся… Мухаммед-киши проснулся. Стало холодно. Он встал на ноги и увидел, что лошадь неспокойна, бьет копытами, навострила уши.
- Никак волка почуяла, Гашга.
Взяв двустволку, он пальнул разок в воздух, потом сел на лошадь и поехал. Стало светать. Из-за горы вставала луна. Быть может, после сна Мухаммеда-киши она хотела вернуться в эти края… Среди виноградников, рядом с навесом, горел костер. У костра, протянув руки к огню, сидел мужчина. Отблески пламени бегали по его лицу и одежде. На столбе, подпиравшем навес, висели ружье, переметная сумка, рядом со столбом в землю был наполовину закопан большой глиняный кувшин. Мухаммед-киши привязал лошадь к столбу.
- Адыгезал, это что еще за костер?
- Продрог я совсем, Мухаммед.
- А ну, погаси сейчас же.
- Почему?
- Немецкий аэроплан увидит, бомбу сбросит.
- Делать немцу нечего, как искать больного Адыгезала.
- Не варит, я смотрю, у тебя башка-то. Ты мозгами пораскинь маленько: чего ради врагу переть-то оттуда? А за нефтью бакинской, за солью нахичеванской? И выпить они ой не дураки. Вот и тянутся к соку нашего винограда - а то, как же ты думал?
Мухаммед-киши взял заступ и стал засыпать костер землей.
- Да только он ведать не ведает, что не гоним мы вина из винограда, а сушим его, в плов кладем, бекмес из него варим.
Костер погас. Остались на земле лишь тени Мухаммеда-киши, Адыгезала, навеса и лошади. Лошадь помахивала хвостом, Адыгезал устраивался под навесом, Мухаммед-киши смотрел куда-то вверх.
- Слышь, Адыгезал, я сон хороший видел. Конец Итлеру будет.
- Имя-то какое… собачье.
- Не зря назвали. Знали, что взбесится, как собака, вот и назвали.
- Мать не назовет так свое дитя.
- О чем ты говоришь? Какая, к черту, мать?! Вон как они детей своих на войну-то гонят… Слышь-ка, Адыгезал, кажись, волк вокруг деревни кружит?
- Да, вчера унес одного ягненка.
- Видать, это волчье отродье оттуда же.
- Откуда?
- От итлеров этих.
Адыгезал засмеялся.
- Ложись-ка ты спать, Мухаммед.
- Какой к черту сон? До утра буду объезжать стерню. Сказывают, они человека забросить могут.
Когда Мухаммед-киши пальнул из ружья, волк изменил свой путь и побежал в деревню. Вспрыгнул на дувал, оттуда на крышу. Сунул морду в дымоход овчарни и прыгнул вниз. Из овчарни раздалось сдавленное блеяние. Потом все стихло…
Когда рассвело, Мухаммед-киши направился в деревню. Никаких подозрительных звуков он не слыхал, белого парашюта в небе не видел. Он подумал, что и эта ночь прошла спокойно. Поджигать стога никого не сбросили. Теперь можно выгонять барана на пастбище. Баран будет пастись, а он, положив голову на какой-нибудь камень, хорошенько поспит. Перекусив, он возблагодарил аллаха. Затем поднялся и пошел к овчарне. Открыв дверь, он остолбенел. Посередине овчарни сидел волк и, оскалившись, смотрел на него. Он быстро закрыл дверь.
- Чтоб ослепнуть тому, кто меня сглазил!
Надевшая одну на другую несколько юбок жена его развешивала на веревке белье. Не оборачиваясь, она спросила:
- Кому шлешь проклятия, Мухаммед?
- Дурному глазу! Волк загрыз нашего барана.
Белье выпало из ее рук.
- Кого же мы зарежем, когда придет Рашид?
Мухаммед-киши сел и схватился за голову. Казалось, что и сын не вернется с фронта, что и жена с детьми навсегда бросили его, что сломались опоры этого старого дома, что осела его крыша. Деревенские ребятишки откуда-то прослышали о случившемся и разнесли по всему селу весть: "Дядя Мухаммед волка поймал".
…Люди собрались у него во дворе. Больше всего было детей, были и старики, и женщины. Несколько ребятишек влезли на крышу овчарни и заглядывали через дымоход. Один из них кричал:
- Он похож на собаку. А бедного барана сожрал так, что одни рога остались.
Человек в шапке с длинным козырьком, в поношенной одежде присел рядом с Мухаммедом-киши и так же, как и он, задумался. Как будто волк сожрал и его барана.
- Плохо дело, родной!
- Видно, судьба, Мусеиб-муаллим.
- Да, плохо дело.
- О баране я не жалею. Дело не в нем. Рашид с товарищами вернется с войны. Вот я и держал, растил барана для этого дня.
- Да, плохо. Волк там, внутри?
- Там.
- Что ты намерен с ним делать?
- Мариновать буду. Я ему такую кару придумаю - свою могилу собственными глазами увидит.
- Накажи его, накажи.
Жители деревни между собой называли его "Мусеиб-муаллим с дырявым животом". Но этого никто не видел. Потому что Мусеиб-муаллим был человеком стыдливым. Не купался летом в реке, не мылся в общем отделении бани, расположенной в большой деревне на том берегу реки. Было несколько человек, которые уверяли, что у него кишки видать, словно видели их собственными глазами. А еще были и такие, что и сердце видели. Когда началась война, его вызвали в военкомат. Здесь все становились в чем мать родила перед женщиной в очках. Все в этих краях хорошо знали доктора Гохар. Она, как мать, осмотрев этих людей, записывала что-то в свою тетрадку. Когда пришла очередь Мусеиб-муаллима, он стал перед ней в одежде. Доктор Гохар многозначительно посмотрела на военного комиссара. И тот прикрикнул на Мусеиб-муаллима. Деревенские ребята были сконфужены. Они стали шептаться насчет того, что комиссар, видно, не знает, что перед ним учитель. Мусеиб-муаллим сказал:
- Я ведь учитель…
- Ты должен для всех быть примером.
- В чем?
- Много не разговаривай, раздевайся.
- Я разденусь. Пусть тогда эти дети выйдут. Я им преподавал. И еще: пусть врач снимет очки.
- Почему так? Ребята тебя не стесняются, а ты будешь их стесняться? А во-вторых, врач без очков плохо видит. Фронту нужны солдаты.
Когда речь зашла о фронте, Мусеиб-муаллим разделся. Ребята отвернулись, врач вышла, его осмотрел сам комиссар.
- Слушай, а у тебя и впрямь грыжа…
- А ты как думал, разве станут зря языком молоть?! Но ты все-таки пошлешь меня на фронт. Хотя бы газеты почитаю.
- Одевайся, твой стыд скрывала одежда, не буду тебя посылать.
- Нет, пошлешь!
- Не пошлю.
- Ребята, которых я учу, пойдут под пули, а я здесь останусь?!
Мусеиб-муаллим стоял и долго смотрел на комиссара. Глаза у него наполнились слезами.
- Стало быть, я не годен?
Комиссар почувствовал, что задел его, смягчился.
- Учитель, на войну посылают здоровых людей. Что ж ты хочешь, чтоб мы послали на врага больного учителя, вроде тебя? Пусть уж воюют эти молодые.
Мусеиб-муаллим вернулся в село. Вел свои уроки. Большинство писем, приходивших в деревню, давали прочитывать ему. Однажды прочел он письмо и от Рашида. И Мухаммед-киши уважал его. Когда он прослышал об истории с волком, у него мелькнула одна мысль. И сейчас он хотел произнести ее вслух, но не осмелился.
- Так значит, говоришь, накажешь его?
- Не наказывать?
- Накажи, накажи. Я за него заступаться не стану. Ему любой кары мало.
- Похоже, ты что-то придумал, Мусеиб-муаллим.
- Да нет, ничего особенного.