Она не красивая, поняла я, увидев девочку снова. Тут дело было в чем-то другом. Что-то такое я видела на снимках дочки актера Джона Хьюстона. Когда на лице, казавшемся ошибкой, действовали какие-то иные силы. Это было лучше красоты.
Мужчина за прилавком набычился.
- Говорил же, - сказал он, - не пущу вас сюда больше, никого. Проваливай.
Девочка лениво улыбнулась, подняла руки. У нее под мышками я увидела иголочки волос.
- Эй, - сказала она, - я просто зашла купить туалетную бумагу.
- Вы меня обворовали, - сказал мужчина, багровея. - Ты и подружки твои. Носились тут босиком, наследили грязными ножищами. Думали меня отвлечь.
Попав под прицел его гнева, я бы перепугалась до ужаса, но девочка держалась спокойно. Даже насмешливо.
- Ну это вряд ли, - она склонила голову, - может, вы меня с кем-то спутали.
Он скрестил руки:
- Я тебя запомнил.
Лицо девочки дрогнуло, взгляд стал леденеть, но она по-прежнему улыбалась.
- Ладно, - сказала она, - как скажете.
Она посмотрела в мою сторону - равнодушно, холодно. Словно почти меня и не заметила. Меня так и потянуло к ней; я и сама удивилась, как же мне хочется не упустить ее снова.
- Иди отсюда, - сказал мужчина. - Давай.
Уходя, она показала ему язык.
Самый кончик, будто шаловливый котенок.
Я всего-то на секунду замешкалась, прежде чем выскочить вслед за девочкой, но она уже быстро шагала по парковке. Я побежала за ней.
- Эй! - крикнула я.
Она не сбавляла шаг.
Я крикнула снова, громче, и она остановилась. Подождала меня.
- Вот урод, - сказала я.
Наверное, я вся блестела, как яблочко. Щеки раскраснелись - от бега и от алкоголя.
Она злобно оглянулась на магазин.
- Жирный мудак, - пробормотала она. - Даже туалетной бумаги купить нельзя.
Наконец она будто бы меня заметила, пригляделась ко мне. Видно было, что я показалась ей маленькой. А рубашка с манишкой - мамин подарок - слишком уж выпендрежной. Мне захотелось вмиг перерасти эти детали. Я предложила помощь, даже не подумав.
- Давай стащу, - сказала я неестественно бодрым голосом. - Бумагу. Это легко. Я у него все время ворую.
Не знаю, поверила ли она мне. Вранье, наверное, так и просвечивало. Но, может, это ее и подкупило. Как отчаянно я к ней лезла. Или хотела посмотреть, чем все закончится. Как богатая девочка поиграет в песочнице для преступников.
- Ты серьезно? - спросила она.
Я пожала плечами, сердце так и колотилось. Может, она меня и пожалела, но этого я не заметила.
Мое необъяснимое возвращение заставило мужчину за прилавком насторожиться:
- Опять пришла?
Даже если бы я и вправду хотела что-то украсть, у меня бы ничего не вышло. Я таскалась по рядам, пытаясь стереть с лица предательский блеск, но мужчина ни разу не отвернулся. Так и пялился, пока я наконец не схватила рулон туалетной бумаги и не притащила его на кассу, стыдясь того, как быстро привычка взяла свое. Конечно, я не собиралась ничего красть. Какое там.
Пробивая бумагу, он прослезился.
- Такая милая девочка, а водишься с этими девками, - сказал он. - Они все там отбросы. Мужик еще, с черной собакой. - Вид у него был оскорбленный. - Таких к себе не пущу.
Сквозь рябоватое стекло я видела, как девочка бродит по парковке. Прикрывает рукой глаза. Какая нежданная, внезапная удача: она ждет меня. Я заплатила, и мужчина внимательно поглядел на меня.
- Ты еще ребенок, - сказал он. - Шла бы ты домой.
После этого я перестала его жалеть.
- Пакет не нужен, - ответила я и затолкала бумагу в сумку.
Я молчала, пока он отсчитывал мне сдачу, облизывая губы, точно хотел согнать дурной привкус.
Увидев меня, девочка встрепенулась:
- Достала?
Я кивнула, и она потащила меня за угол, легонько подталкивая. Я уже почти верила, что на самом деле украла бумагу, вены горели от адреналина, когда я раскрыла сумку.
- Ха, - сказала она, заглянув туда. - Так ему и надо. Придурок. Сложно было?
- Ничего сложного, - ответила я. - Да и он вообще не смотрит.
Меня взбудоражил наш сговор, наше сообщничество. Несколько пуговиц на ее платье были расстегнуты, виднелся треугольничек голого живота. До чего же ощутимо от нее исходила какая-то вальяжная сексуальность, как будто ее одежда была наброшена прямо на остывающее от пота тело.
- Я Сюзанна, - сказала она. - Кстати.
- Эви.
Я протянула руку. Сюзанна рассмеялась, и я сразу поняла, что пожимать руки не стоило, что это пустой знак из мира нормальных людей. Я покраснела.
Без привычных жестов и условностей было непонятно, как себя вести. Я не знала, чем их можно заменить. Мы молчали, и я заторопилась со словами.
- По-моему, я тебя недавно видела, - сказала я. - Возле "Хай-Хо".
Она ничего не ответила, уцепиться было не за что.
- Ты была с другими девочками, - сказала я. - Потом автобус подъехал.
- А, - она оживилась, - да, тот придурок здорово взбесился. - Она расслабилась, вспоминая. - За девчонками приходится приглядывать, не то они перестараются. Попадемся.
Наверное, видно было, с каким интересом я смотрела на Сюзанну: она не стеснялась, позволяла себя разглядывать.
- Я запомнила твои волосы, - сказала я.
Сюзанне это, казалось, польстило. Она рассеянно потрогала кончики:
- Я не стригусь.
Потом я узнаю, что им запретил стричься Расселл.
Внезапно она прижала туалетную бумагу к груди, сказала с достоинством:
- Тебе заплатить за нее?
У нее не было ни карманов, ни сумки.
- Не-а, - ответила я. - Я ведь тоже за нее не платила.
- Ну спасибо, - с явным облегчением сказала она. - Ты тут рядом живешь?
- Да, недалеко, - ответила я. - С мамой.
Сюзанна кивнула.
- На какой улице?
- Морнинг-Старлейн.
Она удивленно хмыкнула:
- Шикарно.
Видно было, для нее это что-то значит - то, что я живу в таком хорошем районе, но я не понимала почему. Додумалась разве что до глубинной неприязни к богатым, присущей всем молодым людям. Богачи, пресса, правительство - они всех молодых мешают в один мутный источник зла, фабрикаторов великого заговора. Сама я тогда только училась со стыдом говорить о деньгах. Высмеивать себя, чтобы опередить других.
- А ты?
Она легонько - одними пальцами - отмахнулась. - А, - ответила она, - да знаешь. У нас тут дела разные. Но когда много народу живет в одном месте, - она потрясла бумагой, - это значит, что и жоп много. У нас сейчас трудно с деньгами, но это только сейчас, ненадолго.
Нас. Эта девочка была частью нас, и я завидовала ее легкости, тому, что она точно знает, куда пойдет с парковки. К этим двум девочкам, с которыми я видела ее в парке, к кому-то еще, с кем она живет. К людям, которые заметят ее отсутствие и обрадуются ей, когда она вернется.
- Ты молчунья, - заметила Сюзанна.
- Извини.
Я изо всех сил старалась не расчесывать комариные укусы, хотя кожа так и зудела. Мне до дрожи хотелось о чем-то с ней поговорить, но в голову приходило только то, чего я сказать не могла. Нельзя было говорить, как часто, как много я думала о ней с того самого дня. Нельзя было говорить, что у меня нет друзей, что меня выпихивают в школу-пансион, в это общество ненужных детей. Что для Питера я хуже пустого места.
- Да нормально все. - Она помахала рукой. - Люди такие, какие есть, понимаешь? Я сразу поняла, как тебя увидела, - продолжила она, - ты человек думающий. На своей волне, вся в своих мыслях.
Такое неприкрытое внимание было мне в новинку. Особенно от девочки. Обычно что-то такое подавалось в качестве утешения, когда тебя игнорировал очередной мальчик. Я разрешила себе поверить, что кажусь людям думающим человеком. Сюзанна переступила с ноги на ногу. Я понимала, что она хочет уйти, и не знала, как еще растянуть разговор.
- Ладно, - сказала она. - Вон та - моя.
Она кивнула в сторону машины, припаркованной в тени. "Роллс-ройс", похороненный под слоем грязи. Увидев мое замешательство, она улыбнулась.
- Мы его одолжили, - сказала она.
Как будто это все объясняло.
Я смотрела, как она уходит, не пытаясь ее удержать. Мне не хотелось жадничать, хорошо, что мне хоть немного перепало.
4
Мать снова начала встречаться с мужчинами. Первый, любивший массировать ей голову скрюченными пальцами, сказал, что его зовут Висмайя. Сказал, что я родилась на стыке знаков, Водолея и Рыб, и поэтому мои фразы - это "Я верю" и "Я знаю".
- Какую выберешь? - спросил Висмайя. - Ты веришь, что знаешь, или знаешь, что веришь?
Потом был пилот, летавший на небольших серебристых самолетиках, он сообщил мне, что у меня соски просвечивают через майку. Сказал это в открытую, будто помочь хотел. Он рисовал пастелью портреты коренных американцев и хотел, чтобы мать помогла ему открыть музей в Аризоне, где он мог бы выставляться. После него был риелтор из Тибурона, который водил нас в китайские рестораны. Он все предлагал познакомить меня с дочерью. Без конца повторял, что мы с ней сразу будем не разлей вода, точно-точно. Выяснилось, что его дочери одиннадцать. Вот бы Конни посмеялась, поиздевалась над тем, как у этого мужика рис прилипает к деснам, но я с ней не разговаривала с того самого дня.
- Мне четырнадцать, - сказала я.
Он взглянул на мать, та кивнула.