Затрещал телефон. Офицеры на миг застыли и тут же проворно выплеснули самогонку в банку, сунули ее под кровать, оглянулись на дверь. Раздался стук, и дверь открылась. На пороге стоял капитан особого отдела Ямшанов.
- С Новым годом. Я имел приглашение от Ларисы и решил им воспользоваться, - сказал Ямшанов.
Черноусый Дроздов посмотрел на Сестру, несколько растерянно улыбнулся.
- И уговорил пойти, - Ямшанов посторонился, - Сергея Николаевича.
В комнату вошел Осадчий. Улыбка кривила его губы.
- Капитана, - добавил Ямшанов.
- Сергей?! Поздравляю! - воскликнул Дроздов.
Офицеры вставали и пожимали руку невысокому, коротко остриженному Осадчему.
- Алешка, два стакана, быстро!
Алексей полез в тумбочку.
- Как вам удалось его привести? - спросила Сестра Ямшанова, восхищенно глядя на Осадчего.
- Удалось, как видите, - скромно ответил Ямшанов.
Машинистка с неудовольствием смотрела на краснолицего Осадчего. Алексей наполнил стаканы. Ямшанов покачал головой и сказал, что ему нельзя. Почему нельзя? Ямшанов улыбнулся: язва. Осадчий начал отнекиваться, но на него насели, говоря, что он живет, как монах, книг не читает, кино не смотрит, в отпуске не был, от такой жизни запросто можно свихнуться, - помните, свихнулся тот, с кофейной фамилией? ему хватило месяца, а здесь за плечами уже два года, третий пошел, и какой повод: двойной праздник - звезда и Новый год. Осадчий взял стакан. Тогда и Сестра попросила налить ей чуть-чуть. Граненые сосуды с прозрачно-жаркой жидкостью сошлись над столом. Пили за Осадчего, чтобы удача не изменяла ему и в этом году.
- А осы в этом календаре нет? - тихо спросил Дроздов у машинистки.
- Не знаю, - ответила она, передернув плечами, как будто между лопаток ее кольнули.
- А нет ли в особом отделе, - повысил голос Дроздов, - информации, чей это год?
Ямшанов поднял брови.
- Козы? овцы? индюка? По восточному календарю, - пояснил Дроздов.
- Кабана, - ответил Ямшанов, накладывая в тарелку салат.
- Особый отдел, как Греция, - сказал сапер.
Ямшановские смугло-глянцевитые щеки поползли вверх, глаза сузились, забелели зубы.
- А кабан - это хорошо или плохо?
- Черт его знает.
- Свиреп, мы однажды на охоте ранили - деревья в руку толщиной срезал как бритвой.
- Здесь когда-то жили зороастрийцы, у них божество войны принимало образ вепря.
- Кто такие, Евгения?
- Огнепоклонники. В храмах горели вечные огни. И всюду стояли башни молчания для мертвецов, они считали, что мертвечина оскверняет землю.
- Ваши зороастрийцы не правы, мертвый человек - дисциплинированный: не гадит, не мусорит и землю не оскверняет, а удобряет, - ухмыльнулся сапер.
- Что вам положить, Сергей Николаевич? - спросила Сестра.
- Ничего. Я сыт. Спасибо.
- Но надо закусывать. Капустки, а? И картошку с тушенкой. Ешьте.
Осадчий послушно ткнул вилку в картошку. Он медленно ел, низко склонившись над тарелкой и ни на кого не глядя. Он недавно остригся и был похож сзади на подростка. Сестра что-то говорила Осадчему, улыбалась и смотрела сбоку на него. Осадчий молчал, иногда кивал и ни на кого не смотрел.
- Ну, Алешка, где твоя гитара?
Лейтенант вытер руки полотенцем, снял со стены гитару, взял аккорд, второй, подтянул струны.
- Мою любимую.
- "Не надо грустить, господа офицеры..."
У лейтенанта был приятный, мягкий голос, черноусый Дроздов немного фальшивил.
Сапер курил в своем углу, следя за струйками дыма, поднимающимися к потолку. Майор Петрович ел капусту. Остальные глядели на певших.
- А теперь, Алексей, что-нибудь хорошее, - попросила машинистка, когда офицеры умолкли, - что-нибудь лирическое, Есенина.
Алексей тронул струны. В коридоре послышались шаги, дверь открылась. Пришел Александров.
- Где ты пропадал, мы тебя заждались! - воскликнул Дроздов, радостно улыбаясь. - Алешка! Штрафную пехоте!
Алексей отложил гитару и достал банку.
- На улице снег, - сказал Александров. От его крепкого скуластого лица веяло свежестью.
- Виктор, как ваша голова? - спросила Сестра.
- Нормально.
- Звон прошел?
Александров промолчал.
- Это тебя, Вить, по-божески, - сказал майор, - тирком.
- Остается выяснить, зачем он меня задел, - ответил Александров, усмехаясь.
- Наверное, чтобы ты орден получил, - подал голос сапер.
Александров взглянул на него.
- Витя, - сказал майор, - батальонный так и не подал наградного листа?
Александров сделал отрицательный жест.
- Голова цела, разве это не награда? - спросила Евгения.
- Конечно, награда! - воскликнул Дроздов, цепляя взглядом Сестру. - Ведь целы и глаза, а они видят таких женщин!
- А что там у тебя было с батальонным на последней операции?
Александров пожал плечами.
- Я сейчас все расскажу, - сказал Дроздов. - Витя повздорил из-за ребят с батальонным, и тот начал отыгрываться на роте - затыкал ею все дырки. А потом говорит: какая награда? Столько потерь, мамашам гробы, а тебе орден?
- Мерзавец, - сказала Сестра.
Александров хмуро посмотрел на Дроздова.
- Так, Алешка! - воскликнул Дроздов. - Есенин подождет, а сейчас давай-ка для Вити Александрова - его любимую "Гренаду".
Дэшэбэ шел по городу.
На нем был солдатский бушлат, неизменные полусапоги, зимняя шапка. В правом кармане бушлата лежал заряженный пистолет, в левом - граната с запалом. Он шел в струях снега, плечистый, высокий, огромный.
Он шагал по улицам между казарм-палаток, заставляя своим видом наструниваться и цепенеть дневальных под грибками. Он шагал и вдруг сворачивал, распахивал дверь и, нагнувшись, чтобы не стукнуться о косяк, входил в палатку. Встать! - приказывал он солдату, метнувшемуся на койку в одежде и сапогах и укрывшемуся одеялом. Отвечать быстро и четко: где пил? с кем? Иногда солдат долго не мог встать и членораздельно ответить.
Дэшэбэ заглядывал в каптерки - врытые в землю деревянно-брезентовые сараи, - и в каптерке танкистов обнаружил праздничный стол с горящей свечой, троих обнаженных офицеров и женщину в чулках и портупее на талии.
Он вступал в мраморные сортиры, - и в одном нашел солдата с зубной щеткой и ведром студеной воды. Кто заставил? Отвечать быстро и четко.
Дэшэбэ шел сквозь снег, зорко всматриваясь в укромные углы мраморно-брезентового города. Остановился. Включил фонарик. Босой солдат в кальсонах и нижней рубашке. Луч осветил синеватое лицо с распухшим окровавленным носом. Что делаешь? Солдат молчал. Второй раз спрашивать не буду - ударю, предупредил Дэшэбэ. Закаляюсь. Бегом в палатку. Солдат убежал. Следом за ним в палатку вошел Дэшэбэ. Несколько секунд спустя на улицу под снег выскакивали один за другим босые солдаты в кальсонах и трусах.
Возле клуба Дэшэбэ столкнулся с веселым солдатом. В руках у него был автомат. И когда Дэшэбэ предложил ему отвечать быстро и четко: откуда, куда и зачем он идет, - солдат засмеялся. Дэшэбэ встал к нему боком. Пьян, обкурился... Опусти автомат, приказал Дэшэбэ. Солдат засмеялся. Он смеялся, вихляясь с автоматом наперевес перед командиром полка, прибывшим из кандагарских песков наводить в мраморном городе порядок. Дэшэбэ шагнул, как бы намереваясь уйти, но в тот же миг оказался рядом с веселым солдатом. Падая, солдат выпустил вверх красную очередь. Дэшэбэ схватил его за шиворот и поволок. Солдат хохотал навзрыд, хрюкая, икая и захлебываясь кровью.
Мужчины говорили об операциях. Мелькали названия, острые и быстрые как молнии, царапающие, звенящие, жалящие. Ургун, Гардез, Газни, под Гардезом однажды, Хайбер, Саланг, Герат, Герируд, Щади-Кар, Чарикар, Васе Жерелееву "итальянка" ноги отхватила, провинция Пактия, Пактика, мерная поступь, во фляжке ни хера, не выражайся, извиняюсь, но действительно, скрип повозок, свист бичей, звон щитов, провинция Бараки-Барак, грохот, сверканье, самум, помнишь самум в Дашти-Наумид, еще бы, еще бы не помнить - накрыл на серпантине, два танка грохнулись, зимой сколько надо напяливать, в гору лезешь - пот ручьями, а потом дубеешь на перевале по горло в снегу, летом все-таки лучше, ну да, мы в песках Марго торчали сутки без воды, нет, время для операций - осень, смотря какой район, какая высота, в Джелалабаде жара, в высокогорье колотун, а я в Джелалабаде был в конце марта: зелень, цветы, прохлада - рай; в песках далеких провинций скрип, грохот и клич, красные плащи, потемневшие панцири... когда-то здесь проходил Македонский, подумала Евгения.
- Ваш заменщик еще не приехал? - спросила Сестра, разглядывая сбоку Осадчего.
- Нет, - ответил Осадчий.
- А у меня тоже дембель на носу, - сказала Сестра. - Союз! Ни душманов, ни желтухи. Вот где рай, а не в вашем Джелалабаде, - она взглянула на Дроздова.
- Это я погорячился, - откликнулся Дроздов. - Лично мне Союз представляется сказкой. На дорогах нет мин, а мимо зеленки - дачных садов каких-нибудь - едешь - и не стреляют.
- Там чудеса, там леший бродит, русалка... Кстати, - оживился сапер, - одного моего знакомого ташкентские русалки обобрали до нитки, даже портупею унесли.
- Меньше пить надо, - проворчала машинистка.
- Ну как не пить, - вздохнул сапер, - когда в кисельных берегах течет столько водки.
- А награды? - спросил майор.
- Награды? Вот награды они не взяли.
- Сознательные.
Сапер кивнул.
- Стыдливые. - Он помолчал, раскуривая сигарету. - Стыдливые русалки на ветвях сидят... Не пора ли выпить за Союз?
- Устроим танцы, а бокалы потом наполним, - возразил Дроздов.