Салихов был любимцем роты. У него был мелодичный голос, и на гитаре он играл отлично. Он никогда ни с кем не ругался, не трогал "сынов" и не кричал на них. Все свободное время он проводил на спортплощадке вместе с земляком из пехотной роты, - их тренировки собирали много зевак. Если же погода была скверная, лежал на кровати с книгой. В миру его ждала большеглазая, черноволосая девушка с таким же нежно-млечным лицом, как и у него; ее большая фотография хранилась в тумбочке, и ротные бабники иногда тайком вынимали ее и сладострастно рассматривали. Салихов очень часто получал от своей девушки пухлые конверты, и все завидовали ему. На шее у него висела кожаная ладанка с прядью ее волос, - и все завидовали Салихову. Костомыгину хотелось сойтись с ним поближе. Он отводил душу в письмах старшему брату, но что письма? Совсем другое дело - живой разговор с умным собеседником. Он думал, что Салихов тоже, наверное, измучился жить без родственной души, но стеснялся подойти к нему и завести речь о серьезных книгах и всем таком прочем. Он надеялся, что Салихов как-нибудь сам заговорит с ним. Но Салихов не заговаривал и вообще почти не замечал "сынов".
- Так сколько у тебя царапин на прикладе, Шварев? - спросил капитан, наблюдая за возвращающимися от кишлака взводами.
- Шесть.
- И все мало тебе?
- Мало.
- Ты настоящий Дракула, Шварев.
Все засмеялись.
- А что вы ржете? - с усмешкой спросил ротный. - Вы знаете, кто такой Дракула?
- Нет, - откликнулся кто-то.
- Ну так и нечего.
- А кто он такой, товарищ капитан? - угодливо спросил "чиж" Медведев. - Он что, тоже меточки ставил?
- Нет, - ответил капитан. - Он княжил в пятнадцатом веке и прибивал гвоздями шапки...
- К головам? - догадался Медведев.
Капитан кивнул, и все захохотали так, будто он бог весть как остроумно пошутил.
- Ну, я до этого еще не докатился, - с довольной улыбкой сказал Шварев. - Так что какой я Дракула?
- Да, - согласился капитан. - Разница есть. Он был не сержант, а князь.
Подъехали БМП. Солдаты разделились на экипажи, достали сухие пайки: консервированный свиной фарш, консервированный сыр, сахар и хлеб - и приступили к завтраку, рассевшись на земле вокруг машин. Шварев вмиг опустошил банку с фаршем, прикрывая глаза от удовольствия, съел нежный желтый сыр, похрумкал весь сахар, выдул полфляжки воды, замер, к чему-то прислушиваясь, и вздохнул:
- Только раздраконил.
- Да! - откликнулся водитель Мамедов. - У тебя там ба-а-льшой дракон! - Он ткнул пальцем в поджарый живот Шварева и засмеялся. - Все хаваешь и хаваешь, а мяса нэ нарастишь никак. Тэбя дэвушки лубит нэ будут. Они упитанных лубят.
- Ну-у, - Шварев расправил плечи, - ну-у, Мамед, у вас, может, животами бабочек и удовлетворяют, а наших матрешек... им надо что-нибудь посущественней! - Он взглянул на Опарина и прикрикнул: - Что лыбишься! Жри быстрей, на операции все быстро нужно делать: жрать, с...
Опарин перестал улыбаться, запустил ложку в розовую мякоть и вдруг сказал:
- Товарищ сержант, хотите? Мне что-то не лезет, я вон лучше сырку пожую.
Костомыгин взглянул на Опарина и отвернулся.
Все-таки порядочная скотина этот Опарин. Старается во всем угождать "старикам", надеясь, что они благосклоннее к нему будут и перестанут каждую минуту оскорблять и угнетать. Он единственный из "сынов", кто стирает носки и одежду старослужащим. Остальные наотрез отказались и были биты жестоко, но зато теперь с этим никто к ним не пристает, а Опарин обстирывает всех "дедов" и поныне.
"Кто гнется, того и гнут", - предупреждал старший брат, и Костомыгин, послужив немного в армии, убедился, что это так. Только он прибавил бы теперь к сказанному братом вот что: но нужно всему знать меру. Вон Крылов, он не знал этого, его строптивости не было предела, он отказывался выполнять даже самые необидные и мелкие поручения "дедов", и ему устроили "жизнь по уставу". Ни один человек в армии не живет по уставу; ежедневно и еженощно неукоснительно выполнять уставные требования и предписания - это выше человеческих сил, и ни рядовым, ни генералам, ни маршалам это не под силу, и самый бравый вояка взвоет в первый же день "жизни по уставу". И Крылов не выдержал и написал домой мрачное и правдивое письмо. Родные отослали это письмо в Министерство обороны, и вскоре в полк прикатила гремящая "телега", начались расследования. Крылов призывал "сынов" рассказать всю правду, но никому не хотелось рассказывать правду; "сыны" трезво рассудили, что всех "стариков" в дисбат не упекут, наказать могут одного-двоих, а с остальными придется как-то сосуществовать, - и Крылов оказался в одиночестве. В ходе расследования выяснилось, что его кантовали законно - по уставу, и дело прикрыли, а Крылова отправили служить в подсобное хозяйство - на свинарник. Костомыгин часто видел его возле столовых: грязный, небритый Крылов выносил баки с объедками и опрокидывал их, обливая жижей руки и сапоги, в железную столитровую бочку на колесах, - эту "двуколку" таскал белый трофейный ослик Дух.
Нет, всему нужно знать меру. Меры не знал Крылов, меры не знает Опарин, - даже если он и впрямь не хочет есть, мог бы предложить фарш кому-нибудь из своих, хотя бы и ему, Костомыгину. Да, вот два полюса: Опарин и Крылов, и нужно ни туда, ни сюда не скатиться. "Напишу брату, что он скажет на это?" - подумал Костомыгин.
- Слушай! - резко сказал Шварев. - А ежели, к примеру, зимой мне будет холодно, отдашь свою шинель? Знаешь, какие тут зимы? У-у!
- Э, да ты зимой будэшь мамкины блыны хавать, - напомнил Мамедов.
- Погоди, Мамед, - отмахнулся Шварев. - Ну, Опарыш, отдашь?
Опарин испуганно поглядел на него.
- Отвечай.
- Если очень нужно будет... - пробормотал Опарин и умолк.
- А если бы у тебя баба тут была, уступил бы бабу?
- Ну, вы скажете, товарищ сержант, - застенчиво улыбнулся Опарин.
- Нет, но предположим. Отвечай.
Опарин растерянно заморгал.
- Отвэчай, чморына болотная, - процедил сквозь зубы Мамедов, улыбаясь глазами.
Опарин вздрогнул и сказал едва слышно:
- Это слишком...
- Что-о? - вскричал Шварев.
- Слишком фантастический пример, - добавил Опарин.
- А, жук! Тварь скользкая. Какой ты разведчик? Тебя нужно гнать вслед за Крыловым. Жри свой фарш. Не хочется ему. На операции надо жрать через силу.
- Как похаваешь, так и повоюешь, - вставил Мамедов.
- Ясно? - спросил Шварев. - Это уже вторая ошибка. Помнишь первую?
- Помню, - уныло ответил Опарин, принимаясь за фарш.
Шварев закурил и взглянул рассеянно на Костомыгина.
- Костыль, а ты что отвернулся? Гордый, да?
- Просто смотрю на кишлак, - откликнулся Костомыгин.
- Нэ-э-т, - сказал Мамедов, - нэ просто. Он прэзирает Опарыша.
- Ты презираешь Опарыша? - спросил Шварев.
- Нет, - соврал Костомыгин.
- Ну, а то гляди, в два счета превратишься в Опарыша.
- Вообще-то сыны припухли, - заметил Мамедов, прихлебывая из фляжки. - Я вчэра потрэбовал цивыльную сигарэту, а Костыль нэ принес.
- Серьезно? - Шварев, сощурившись, уставился на Костомыгина.
- Надо, надо подкрутыт им гайки. Мы всё Опарыша воспытываем, а про остальных забыли.
- Так, - сказал Шварев. - Вернемся в полк, Костыль, и мы с Мамедом увидим пачку "Явы", Опарыш сосчитает до ста, и мы увидим пачку "Явы". Понял?
- Понял, - отозвался Костомыгин.
- Что?
- Так точно, - поправился Костомыгин.
- Эх! эх! прыпухли! - покачал головой Мамедов.
Позавтракав, все уселись на верху машин, и колонна тронулась в обратный путь.
Возле кишлака на берегу той реки, что так красиво мерцала под луной минувшей ночью, колонна нагнала старенькую желтую открытую "тойоту", набитую вооруженными людьми в разноцветных чалмах и просторных одеждах. Рядом с шофером сидел худощавый усач в форме офицера царандоя. Он вышел из машины и, улыбаясь, направился к БМП ротного.
- Мондана бощи хуб ести! - поприветствовал он ротного.
Ротный наклонился с машины и пожал его смуглую руку.
- Как дела, Акбар?
- Хуб, командир, - ответил офицер, выискивая среди солдат на БМП кого-то. Увидев таджика Кучечкарова, он махнул ему рукой: - Ахат!
- Эй, Кучечкаров! - позвал ротный, обернувшись назад.
К ним подошел хрупкий чернявый солдат. Пожав руку афганскому офицеру и коснувшись три раза щекой его колючей щеки, Ахат начал переводить. Выяснилось: они едут в полк, чтобы сообщить о прибытии большого каравана с оружием в соседний кишлак Паджак. Ротный недоверчиво спросил: откуда они знают, что с оружием? Может быть, верблюды нагружены тряпками, съестным и всякой всячиной, может, это обычный караван бродячих торгашей? Офицер обиделся и ответил, что в Паджаке у него есть свои люди и у этих людей острый глаз и честные языки. Ротный спросил, когда караван появился в Паджаке. Офицер сказал, что на рассвете. Но, возможно, они уже смылись, предположил ротный, вы отправились к нам в полк, а они в это время и смылись. Куда же они днем пойдут, что, их бешеный шакал покусал, возразил офицер Акбар.
- Кто это? - спросил Костомыгин Шварева.
- А, из Спинди-Улии ребята, у них там отряд самообороны, - небрежно сказал Шварев. - Чуть что - к нам в полк, за подмогой бегут. Но угощать горазды. Мамед, помнишь шашлыки?
Мамедов закачал головой и сладко зацокал.
- Ну, кажется, будет дело, - сказал Шварев, и глаза его заблестели. - Эй, Костыль, Опарыш! Будет вам крещение! Чую, неспроста они в полк поперлись.