Ко времени правления халифа ал-Муктадира тюркские племена Средней Азии – жители Хорезма, Маргианы, Трансоксании, Согдианы и Ферганы – уже давно находились в лоне ислама, и через посредство этих племен ислам проникал все дальше на север и восток. Тюрки как приверженцы ханафитской школы мусульманского права представляли собой противовес распространению и укреплению мятежного шиизма в северном Иране и Азербайджане и были опорой суннитского Халифата, тем более, что после начальных завоеваний 641 года ислам распространялся вдоль древних торговых путей самым мирным и привлекательным образом. Бывшая коллега автора по Всемирной Службе Бибиси Дилором Ибрагимова, например, говорит:
"Согласно источникам X века, многие города в степях уже имели мечети. Торговые жители этих городов несли материальные достижения процветающих мусульманских земель к кочевникам Средней Азии. Тяга к исламу как к цивилизации была чрезвычайно сильна и стала одной из главнейших причин принятия ислама кочевыми народами".
Последнее утверждение, однако, справедливо лишь отчасти. Стремление кочевников к исламской цивилизации происходило лишь по мере соприкосновения их собственной, вполне самодостаточной цивилизации, с городской и, следовательно, оседлой жизнью. Ислам зародился в Мекке и получил свое развитие в Медине, и при всей его универсальности является все же городской по происхождению религией, понять которую во всей глубине и эффективности кочевые народы еще не могли и не умели. Не случайно Коран говорит о кочевых бедуинах, что внешнее принятие ими ислама еще не означает, что вера вошла в их сердца. Процесс прихода к мусульманству у кочевых народов растянулся на многие века, так что некоторые кочевые тюркские племена Сибири входили в ислам еще в XV–XVI веках. Однако влияние мусульманства старинных городов Средней Азии, правящие династии которых уже в VII и VIII веках часто имели тюркское происхождение, на население Средней Азии и Поволжья трудно переоценить. Задолго до того, как царь булгар направил халифу письмо о своем желании официально принять ислам, многие кочевые тюрки уже изведали вкус новой религии. И произошло это как в процессе столкновения арабских войск с пограничными народами Средней Азии, так и в пределах самого Халифата, куда тюрки пришли сначала как наемные воины, превратясь со временем в могущественную и всесильную гвардию халифов. Как говорит Г. Э. Фон Грюнебаум, после завоевания арабскими войсками Хорасана и других древних городских цивилизаций Шелкового Пути:
"С точки зрения иранцев, прежде всего жителей Хорасана, основная задача арабов состояла в том, чтобы защищать их от тюрок – задача, которую арабы выполняли в целом с большим успехом, чем иранские князьки и даже Сасаниды. Правда, бастиону, воздвигнутому арабами, не суждена была дольгая жизнь. Когда власть в Халифате зашаталась, ослабела и оборонительная способность империи, и тюрки, составлявшие теперь значительную часть всего Дар ал-ислама, вскоре вернули себе превосходство. Но даже при этом ислам духовно становился сильнее, гибко реагируя на изменчивые политические обстоятельства".
Политические обстоятельства, о которых говорит Г. Э. Фон Грюнебаум, это гражданская война, разразившаяся после смерти Харун ар-Рашида в 809 году, когда два его сына, ал-Амин и ал-Мамун, соперничали за власть в Халифате. Когда в 813 году ал-Мамун взошел на престол, кровавый опыт междоусобицы, так же, как и его хорасанское происхождение (он был сыном персиянки), вынудил его опираться не на арабские, а на наемные войска, состоявшие из тюрок и дайламитов – ираноязычных жителей Дайлама к юго-западу от Каспия.
"Многие гвардейцы были в прошлом военнопленными, захваченными в ходе почти непрерывных войн халифской армии с кочениками-степняками в Маверранахре за Аму-Дарьей (Джейхуном). Этих пленных частично отправляли в Багдад в качестве ежегодной военной дани халифу, а частично продавали на невольничьих рынках Средней Азии и Ирана, где их покупали правительственные чиновники для службы в армии".
Отметим еще раз, что когда речь идет о мусульманских невольниках, следует иметь в виду именно военнопленных, захваченных в бою и затем уже проданных на невольничьих рынках. Такие невольники могли заниматься любыми профессиями и служить в армии и при дворе, могли выкупиться или по-иному выйти на волю, и пользовались личной свободой, несовместимой с обычным пониманием термина "раб".
"Следует иметь в виду, что граждане империи ислама, так же, как и покровительствуемые (мавали), никак не могли стать рабами по закону, то есть, в первую очередь, не могли стать ими из-за долгов, как это было в других странах. Родители-мусульмане так же не могли продавать своих детей, как, например, отец-иудей свою несовершеннолетнюю дочь… Даже когда в 9 веке египетские христиане были взяты в плен во время открыто поднятого ими восстания и проданы затем как рабы в Дамаск, это событие привлекло чрезвычайное внимание, ибо было воспринято как явное беззаконие".
Еще при жизни ал-Мамуна будущий наследник престола, взошедший на трон под именем ал-Мутасим Биллах, который, как говорит Ал-Мас’уди в своих "Золотых лугах", "любил собирать тюрок и покупать их из рук господ их", собрал из этих тюрок собственную гвардию, причем "одел их в парчу, позолоченные пояса и позолоченные украшения, выделив одеждой из остальных воинов своих". Эта гвардия, которая при его правлении насчитывала четыре тысячи человек, весьма скоро вошла в конфликт с населением Багдада, поскольку отличалась от местных жителей языком, степными обычаями, да к тому же чувствовали себя неприкасаемыми, что не в лучшую сторону отражалось на их нравах.
Ал-Ма’суди неодобрительно отзывается о тюркской гвардии, отмечая, что тюрки "притесняли простонародье в Городе Мира, наезжая лошадьми на людей на рынках, и это поражало слабых и детей". Они подчинялись собственным тюркским эмирам и жили в Багдаде в отдельных казармах, причем им не разрешалось жениться на местных женщинах, и "для них специально привозили женщин из восточных областей Халифата". Такая сегрегация тюркской гвардии послужила причиной настолько серьезной напряженности в отношениях между тюрками и местным арабским населением Багдада, что халиф ал-Мутасим, который "первым начал массами вербовать тюркских солдат", построил в 120 километрах к северу от Багдада новый город Самарру, где и разместились казармы тюркской гвардии. Сначала ал-Мутасим пытался построить новый город в другом месте, однако первая попытка оказалась неудачной, поэтому
"отправился он осмотреть другие места и прибыл в местность Самарру. У христиан был там монастырь ‘Ади. Он спросил у одного из обитателей монастыря о названии места, и тот сказал "Оно известно как Самарра"… И когда понял он, что понравилась ему местность, позвал он обитателей монастыря и купил у них землю за четыре тысячи динаров, определил место дворцу своему и заложил строительство его…
И возвелась постройка. Ал-Мутасим собрал рабочих, мастеров и ремесленников со всех крупных городов и привез туда из всех местностей всевозможных саженцев и деревьев. Он разбил тюрок на отдельные подразделения и поселил их по соседству с ферганцами, ал-ашрусиййа и прочими людьми из городов Хорасана в соответствии с соседством их друг с другом в странах их. Он выделил Ашнасу ат-Турки и подчиненным его из тюрок место, известное как Карх Самарра".