"Болгарская земля смежна с землей Буртасов. Живут Болгаре на берегу реки, которая впадает в море Хозарское (Каспийское) и прозывается Итиль (Волгою), протекая между землями Хозарской и Славянской. Царь Болгар, Алмуш по имени, исповедует ислам. Страна их состоит из болотистых местностей и дремучих лесов, среди которых они и живут.
Болгаре делятся на три отдела: один отдел зовется Берсула (барсилы), другой – Эсегел, а третий – Болгар; относительно образа жизни все трое стоят на одной и той же степени…
Болгаре народ земледельческий и возделывает всякого рода зерновой хлеб, как-то: пшеницу, ячмень, просо и другие. Большая часть их исповедует ислам, и есть в селениях их мечети и начальные училища с муэдзинами и имамами. Те же из них, которые пребывают в язычестве, повергаются ниц перед каждым знакомым, которого встречают…
Подать своему царю платят они лошадьми и другим. От всякого из них, кто женится, царь берет себе по верховой лошади. Когда приходят к ним мусульманские купеческие суда, то берут с них пошлину, десятую часть (товаров). Одежда их похожа на мусульманскую; равным образом и кладбища их, как у мусульман".
Мнение о том, что данные ибн Русты говорят о мусульманском образе жизни волжских Болгар ранее официального принятия ими ислама в 922 году основано на том, что он нигде не пишет об опустошительном ладейном походе русов-варягов по Волге на мусульманские поселения западного побережья Каспия, которое состоялось в 912–913 году и о котором упоминают многие другие авторы, в том числе и ал-Мас’уди. Этот поход послужил к резкому охлаждению отношений между древней Русью и Хазарией, поскольку разграбившие каспийское побережье русы своим поведением нарушили договоренность с отцом кагана Иосифа, каганом Аароном, который, как предполагается, пропустил их через дельту Волги как мирных купцов. Ал-Мас’уди в своих "Золотых лугах" пишет об этом происшествии с чрезвычайной живописной силой:
"Руссы проливали кровь женщин и детей, грабили имущество и жгли деревни. Народы, обитавшие около этого места возопили, ибо им не случалось с древнейших времен, чтобы враг ударил на них здесь, а раньше прибывали сюда только суда купцов и рыболовов".
На обратном пути после набега русам, нагруженным богатой добычей, пришлось столкнуться с мусульманами Хазарии, которые, как свидетельствует ал-Мас’уди, пришли к хазарскому кагану и попросили позволения отомстить, "ибо этот народ напал на наших братьев-мусульман, проливал их кровь и пленил их женщин и детей". Сражение состоялось, и русы, как сообщают средневековые источники, были разбиты, причем мусульманам в этом сражении помогали и хазарские христиане.
Это событие действительно оставило по себе дольгую память, и то, что ибн Руста нигде не пишет о нем, говорит в пользу того, что его сведения о мусульманстве волжских булгар являются самыми ранними из известных. Чуть позднее о мусульманах Волжской Булгарии писал и другой старший современник ал-Мас’уди, географ ал-Балхи в своей "Книге видов земли", причем он уже упоминает о существовании в земле булгар не только кочевых становищ, но и целых городов:
"Болгар… имя города, в котором находится главная мечеть. Недалеко от этого города лежит другой город Сивар(или Сивара), где также находится главная мечеть… Дома… деревянные и служат зимними жилищами; летом же жители расходятся по войлочным юртам".
Сведения ал-Балхи о булгарах и их городах повторяют и другие арабские географы, и сравнительные лингвистические исследования географических работ IX–X веков проявляют довольно противоречивую картину взаимных заимствований. Существует мнение, что многие труды, в том числе труд ибн Русты, восходят к неизвестной работе ал-Джейхани. Согласно этому мнению, все более или менее конкретные сведения о Волжской Булгарии начала X века черпаются из одного источника. Этот источник – свидетельство очевидца, который видел официальное принятие ислама на берегах Волги своими собственными глазами и лично присутствовал при этом поворотном событии общероссийской истории.
Его звали Ахмед бин Фадлан бин ал-Аббас бин Рашид бин Хаммад или, для краткости, ибн Фадлан. Ибн Фадлан не был профессиональным ученым и известным писателем, и поэтому имя его долгое время было окутано для историков и географов туманом забвения – еще более густым, чем имя ал-Мас’уди, из тридцати шести книг которого, как мы уже сказали, история сохранила лишь две. Он был всего лишь секретарем посольства, направленного в 921 году из Багдада на Среднюю Волгу халифом ал-Муктадиром в ответ на письмо булгарского царя Алмуша Шилки-элтабара, но его личность, а также его повествование достойны самой подробной беседы. Эта беседа будет интересна в первую очередь тем, что ее основа – дневник свидетеля и очевидца, по которому мы сможем представить начала северного мусульманства гораздо лучше, чем по всем книгам арабских географов.
Однако прежде мы должны обратиться к другим, гораздо более древним свидетельствам и представить себе те пути, по которым Знание путешествовало не только к низовьям Волги, но и к самым дальним рубежам Седьмого Климата – к рубежам античной Гипербореи.
Золото гипербореи и серебро ислама
Далеко не случайно, что, занимаясь своей книгой в жарком египетском Фустате, Ал-Мас’уди, подобно многим своим арабским коллегам, рассказывал читателям о главном богатстве недоступных и манящих северных земель – о драгоценных мехах, о баснословно дорогой пушнине. Ведь именно благодаря этому истинному "золоту" Гипербореи интерес не только античных географов, но и великих царей мира к самым отдаленным северным рубежам мира не остывал на протяжении не только веков, но и целых тысячелетий.
Туда, куда влечет торговый интерес, всегда отыщется и дорога, по которой от века путешествует не только купеческая корысть, но и бескорыстное Знание. Дорогам, ведущим из полуденных стран в Гиперборею, тысячи и тысячи лет, потому что дороги эти нерукотворны. Это великие реки – Дон, Волга и Кама, которые еще во времена Сократа и Гераклита связывали воедино скифские земли вокруг Понта Эвксинского с Уралом и Сибирью.
Громадные лесные и степные пространства от Каспийского и Черного морей до Ледовитого океана, сколько помнят люди, всегда были обитаемы. Геродот (около 484 – около 425 до нашей эры) в четвертой книге "Мельпомена" своей всеобщей "Истории", рассказывая о племенах, живущих к северу от скифов и савроматов, называет среди них исседонов, за которыми
"обитают аримаспы – одноглазые люди; за аримаспами – стерегущие золото грифы, а выше них – гипербореи на границе с морем".
Упоминает он также каких-то иирков и "лысых людей", в которых ученые видят соответственно предшественников мадьяр (В. В. Латышев) и башкир (С. Я. Лурье). Хотя Геродот и оговаривается, что об этих народах и землях никто ничего определенного не знает, а в существование гипербореев он вообще не верит, "отец истории" все же приводит известные ему сведения о племенах севера, на чьих землях через тысячу двести лет будут жить племена буртасов, Болгар, славян, веси и угров:
"По ту сторону реки Танаиса (Дон) земля уже не скифская, но первая из стран савроматов. Сей народ занимает землю от Меотийской впадины (Азовское море) к северу на пятнадцать дней пути, всю лишенную как диких, так и садовых дерев. Выше сих савроматов во второй стране сей живут будины, населяющие землю, изобильную всяким лесом. А повыше будинов к северу сперва простирается безлюдье на семь дней пути, далее, поворотя более к востоку, живут фиссагеты, народ многочисленный и особый, питающийся звериною ловлею".
Для Геродота все упомянутые им народы и племена обладали самыми удивительными обычаями и вели кочевой образ жизни, однако и здесь, на самых рубежах Гипербореи, существовал, как он говорит, по крайней мере, один настоящий город. Это примечательный факт, тем более что подобная городская жизнь могла поддерживаться, видимо, только посреднической, в первую очередь меховой торговлей между греческой ойкуменой античности и народами Волжско-Уральского бассейна: