Такая ситуация в мире грозила задушить все великие надежды израильтянина, но в то же время она открывала перед ним заманчивые перспективы. Ни для кого новое устроение мира не было столь благоприятным, как для предприимчивого, вымуштрованного железным, строгим воспитанием иудея, которому сеть синагог, распространившихся уже чуть ли не по всему тогдашнему культурному миру, помогла в деловой сфере оставить позади все другие народы. Перед ним открывался весь мир, влекущий "употребить на дело" духовное наследие отцов, умение трезво глядеть на вещи, силу воли "с умом" (как сказали бы сегодня) воспользоваться тем "прекрасным временем", то есть отдать предпочтение материальной стороне жизни, мерить все деньгами, и увидеть исполнение обетований в ореоле своего мирского благополучия или, на худой конец, утешиться этим, смирившись с их тщетностью.
Но существовала и другая опасность. Почвой для исторического развития божественной идеи спасения служила обособленная жизнь народа Израиля, которую рано или поздно могла захлестнуть или поглотить волна римской государственности, что означало бы новый Вавилонский плен, на этот раз уже вечный. Правда, не в том смысле, что иудеям вновь придется отправиться в Вавилон – Вавилон сам духовно и политически воцарится в Иерусалиме.
В то время иудеи находились под властью чужеземных владык – идумейца Ирода, возведенного на трон милостью Цезаря, и его клана, выходцев из маленького горного народа, затерявшегося в горах Эдома. Вскоре они, по крайней мере, жители Иудеи были покорены Римом, который и правил ими в лице восседавшего на троне кесаря. Лишь в религиозной жизни иудеям дарованы свобода и самостоятельность – благодаря тому долготерпению, с которым они мужественно и отважно отстаивали свой Закон во славу Божью. И они, как никто в мировой истории, прекрасно пользовались дарованной им религиозной свободой, чтобы народ, разбросанный по миру, находящийся в подчинении у различных властителей, добровольно оставался покорным единой высшей духовной инстанции, не без строгости управлявшей им от имени Бога.
Ее основой были два священных института: один древний, а другой новый – храм и синагога. У каждого имелись свои "официальные" защитники и попечители: у храма – священники, у синагоги – книжники.
Сердцем Израиля являлся храм, в котором Бог по обетованию пребывал со Своим народом. Богослужение напоминало будущее богослужение, но проповеди, к примеру, не читались. По сути, преобладало в нем не чувство, а закон, трактующий правовые отношения между Богом и Его народом. Делалось это крайне серьезно, в священном благоговении, по предписанным канонам, что, насколько известно, не исключало хвалебных песнопений и священных народных празднеств, обычно очень веселых, как, например, праздник кущ. Кстати, он и давал народу Израиля уникальную возможность собираться вместе со всех концов света. В храме, недоступном для народа, властвовал священник. Священниками рождались. Не принадлежащему колену Ааронову (как, к примеру, Иисусу из колена Иудина), доступ в святилище был навсегда закрыт, не мог такой человек стать священником. Каждый священник в известном смысле лишь являл собой того единственного первосвященника, который "брал на себя грехи народа" и "представлял Израиль перед Богом".
Во времена Иисуса над священниками (как считают сегодня) возвысилась группа знатных Иудеев, ведущих свое происхождение от колена Садока, священнического рода, не отступившего от Господа даже в тяжелые времена (Иез 44:15): его патриарх Садок доказал свою непоколебимую верность колену Давидову. Принадлежащие к этому роду называли себя сынами Садока, или саддукеями. Покорные очередному властителю, который и назначал первосвященника, они были высокомерны и сдержанны по отношению ко всем прочим. Происходившее "в стране" их почти не интересовало. Они никогда не покидали пределов Иерусалима, разве что на то были очень веские причины. Благородный страх перед всем вымышленным и фантастическим и в то же время необходимость, в силу своего высокого происхождения, быть в хороших отношениях с римскими структурами власти, увы, не лучшим образом влияли на их взгляды и воззрения (особенно касающиеся мира потустороннего), отчего они нередко мало чем отличались от безбожия.
На гранитном постаменте не меняющегося веками храмового богослужения с его божественными назиданиями возвышалось изящное, незатейливое здание свободного сообщества людей, предназначенное для более полного удовлетворения религиозных потребностей, – синагога. Синагога возникла в эпоху Вавилонского плена, когда храм лежал в руинах, и со временем достигла небывалого расцвета. Отчасти она заменяла живущим вдали от Иерусалима храм и имела для них куда большее значение, чем пресса для современного человека, ибо была очагом религиозной общины. Синагога одухотворяла субботу и возводила ее в полноту заключенного в ней смысла. Синагога помогала иудею постигать Священное Писание; благодаря ей у живущих вдали от храма сохранялось то чувство, которое охватывало собиравшихся около него в дни празднеств, сплачивая их в единый народ; благодаря синагоге каждый иудей, где бы он ни жил, осознавал связь своего народа с Богом и ощущал свою связь с родиной; наконец, синагога предоставляла обширное поле деятельности для всех, кто был устремлен к Богу и испытывал потребность религиозно влиять на других, что считалось недозволительно в храме, наглухо закрытом для всех, имевших происхождение не из колена Ааронова. В синагоге же запрета на слово не существовало и признавалась такая свобода, перенять которую наша Церковь не может и не имеет права. Ею впоследствии пользовались Иисус и апостолы.
Если над священниками главенствовали саддукеи, то во главе книжников стоял духовный союз иудеев, именующих себя фарисеями. Слово "фарисей" означает "особенный", или "точный", "тщательный". С поразительным упорством и небезуспешно стремились они чисто внешне удерживать народ ("невежда в законе, проклят он", Ин 7:49) в строгих рамках священных традиций и воззрений. Их целью было выделить из народной массы и учредить некий "Израиль Израиля" – сообщество, которое и представляло бы собой подлинный Израиль. Эта затея была абсолютно чужда не только духу Израиля в целом, к которому Бог обращался и относился как к единому народу, но и духу пророков. Иисус сравнивал ее со "всяким растением, которое не Отец Мой Небесный насадил, то есть она была неправедной и лишенной будущего. Но фарисеи считали, что весьма успешно справляются с обязанностями, которые сами возложили на себя. В этом заблуждении пребывал и весь народ, высоко их почитавший. Фарисей слыл эталоном подлинного израильтянина, и как же трудно было Иисусу соперничать с этой самодовольной мнимой библейской праведностью.
Священники во главе с саддукеями и книжники во главе с фарисеями были, по сути, пастырями народа. Из тех и других выделилась некая структура, высший совет, или синедрион, состоящий из "первосвященников и старейшин" (общим числом 71 человек). С этим центром взаимодействовали находящиеся за пределами Иерусалима многочисленные синедрии, каждая из которых насчитывала по семь членов (Лютер при переводе Мф 10:17 употребляет слово Rathäuser – ратуши).
Несмотря на чужеземное иго, народ Израиля жил по своим, строгим священным законам, и при всей раздробленности на множество областей, имевших собственного правителя, упорно считал себя единым народом Божьим. Священный закон заменил иудеям утраченную гражданскую самостоятельность, и самые энергичные представители народа соблюдали его особенно ревностно, верно и преданно. Он воодушевлял людей, вселял в них радость, озаряя подобно лучам осеннего солнца.
Отвлекаясь от сокровеннейшего предназначения Израиля, его люди могли бы с удовлетворением сказать: непреходящ и вечен наш закон, и мы целиком посвятим себя служению ему, о прочем же, о предсказании, забудем.
Примерно так все и происходило. Надежда жила, но какой-то особой жизнью, без внутренней связи с жизнью веры. То цельное, детское сознание связи народа с Богом живым, своим искупителем, было, по сути, воспоминанием о прошлом, которое заменяло ему библейскую веру и сводилось к яркому красочному представлению о будущем, заключавшемся в ожидании Мессии. Для настоящего же, для подлинной жизни весь израилетизм превратился в простое законничество.