Если твой метод – воздерживаться от еды и обходиться без штанов, то это всего лишь поиск необычного. Как ты можешь надеяться, что такая практика приведет к совершенному достижению?" Так учитель "уколол" в самое мое больное место, и я снова совершил низкий поклон, умоляя его дать мне наставления.
Он сказал: "Я буду тебя обучать. Если будешь должным образом выполнять мои наставления, можешь остаться здесь, но если не будешь – тебе придется уйти".
Я сказал: "Я пришел сюда за наставлениями, разве я смею не повиноваться?"
После этого учитель дал мне одежду и обувь и приказал обрить голову и принять ванну. Он дал мне работу и стал учить поискам глубинного смысла гунъаня "Кто тащит за собой этот труп?". С тех пор я снова стал есть рис и кашу и практиковать медитацию по системе школы тяньтай. Поскольку я работал усердно, учитель хвалил меня.
Мой 32-й год (1871–1872)
Во время пребывания в монастыре Лунцюань я помогал учителю, а он время от времени давал мне советы относительно того, как пробудить первозданную мудрость сокровенного сознания. Хотя учителю было более 80 лет, он строго соблюдал правила дисциплины (виная) и хорошо разбирался как в вопросах обучения, так и в чаньской практике. Он не раз приказывал мне занять место наставника и просвещать посетителей монастыря.
Мой 33-й год (1872–1873)
По распоряжению старого учителя я отправился в монастырь Гоцин изучать чаньскую практику, потом в монастырь Фангуан изучать доктрину фахуа (Цветок лотоса).
Мой 34-й и 35-й годы (1873–1875)
Я оставался в монастыре Гоцин, изучал сутры и время от времени возвращался в храм Лунцюань для общения со старым учителем Жун-цзином.
Мой 36-й год (1875–1876)
Я отправился в монастырь Гаомин, чтобы послушать, какое толкование "Лотосовой сутры" дает учитель дхармы Мин-си. На том этапе я должен был попрощаться со старым учителем Жун-цзином, что не обошлось без грусти. В связи с этим я провел несколько вечеров в разговорах с ним, перед тем как его покинуть. Мы обменялись благопожеланиями, после чего я спустился с горы. Я прошел через Сюэдоу и прибыл в монастырь Юэлинь, где слушал толкование "Сутры Амитабхи". После этого я переправился через море к горе Путо, где встретил Новый год в храме Хоусы.
Мой 37-й год (1876–1877)
Из Путо я вернулся в Нинбо, где остановился в монастыре царя Ашоки, договорившись о питании за три доллара в месяц. Там я почтил реликвию (шариру) Шакьямуни Будды и две Питаки (Каноны хинаяны и махаяны), извлекая из этого пользу в отношении оплаты долга благодарности, не выплаченного мною родителям. Оттуда я отправился в монастырь Тянтун , где слушал комментарии к "Шурангама сутре".
Мой 38-й год (1877–1878)
Из Нинбо я отправился в Ханчжоу в паломничество с посещением Саньтяньчжу и других святых мест. На полпути с вершины горы Саньтяньчжу я навестил настоятеля Тянь-лана и ответственного за прием гостей монастыря Чан-суна, выразив им свое почтение. Я провел зиму в Ситяне.
Погода стояла жаркая, когда я возвращался из Нинбо в Ханчжоу, а пароход был слишком мал, чтобы вместить всех пассажиров. Некоторые из них лежали на палубе. Среди них были молодые женщины. Ночью, когда все спали, я почувствовал чье-то прикосновение. Я проснулся и увидел около себя девушку, которая сняла с себя одежду, предлагая мне свое обнаженное тело. Я не осмелился что-либо сказать. Живо поднявшись, я сел, скрестив ноги, и стал повторять мантру. Она застыла при виде этого. Если б я тогда повел себя глупо, у меня неизбежно ушла бы почва из-под ног. В связи с этим я всегда призывал всех приверженцев Дхармы быть настороже в подобных ситуациях.
Мой 39-й год (1878–1879)
В тот год я посетил монастырь Тяньнин и выразил свое почтение настоятелю Цин-гуану. Там я остался на зиму.
Мой 40-й год (1879–1880)
Я взобрался на гору Цзяошань и выразил свое почтение настоятелю Да-шую. Старший полицейский офицер Пэн Юйлинь, остановившийся там, несколько раз настоятельно просил, чтобы я рассказал ему о буддадхарме и ее практике. Я был объектом доверия и уважения.
Мой 41-й год (1880–1881)
В том году я посетил монастырь Цзиньшань и навестил учителей Гуань-синя, Синь-линя и Да-дина. Я сидел в медитации, в то время как проходила зима.
Мой 42-й год (1881–1882)
В тот год я посетил монастырь Гаоминь в Янчжоу и отдал дань почтения настоятелю Лан-хую. Я прожил там зиму и добился значительных успехов в чаньской практике.
Мой 43-й год (1882–1883)
Более двадцати лет прошло с тех пор, как я разорвал семейные узы, дабы расстаться с мирской жизнью. Поскольку мои духовные достижения были еще неполными и я не взялся ни за что по-настоящему, мне стало очень стыдно. Чтобы отдать свой долг благодарности родителям, я решил совершить паломничество в Путо на востоке, а оттуда в горы Утай (Пять вершин) на севере. Я пробыл несколько месяцев в Путо, где в покое среди прекрасных видов упрочился в своих обетах. В первый день седьмого лунного месяца я покинул крытый соломой храм Фахуа. Держа в руке горящие благовонные палочки, я отправился в путь к горе Утай. Я дал обет совершать низкие поклоны через каждые два шага на этом долгом пути, пока не доберусь до места назначения. На первом этапе этого путешествия меня сопровождали четыре чаньских монаха: Бянь-чжэнь, Цю-нин, Шань-ся и Цзюэ-чэн. После переправы на пароме мы недолго путешествовали вместе, а когда остановились в Хучжоу, мои четыре спутника пошли своей дорогой в Сучжоу и в Чанчжоу, а я продолжал продвигаться дальше в одиночестве. Прибыв в Нанькин, я почтил ступу учителя Фа-жуна на горе Нютоу . Потом переправился через реку на пути к горе Шицзышань (гора Льва) в Пукоу, где остановился в храме и встретил там Новый год.
Мой 44-й год (1883–1884)
В том году я шел, держа в руке горящие благовонные палочки, с горы Шицзышань на север провинции Цзянсу и достиг провинции Хэнань, по пути посещая Фэнъян, Хаочжоу, Хаолин и Суншань, месторасположение храма Шаолинь. Продвигаясь дальше, я в конце концов добрался до монастыря Байма (Белая Лошадь) в Лояне. Я шел днем и отдыхал ночью, невзирая на то, дул ли ветер или шел дождь, была ли погода хорошей или плохой. Таким образом, совершая низкие поклоны через каждые два шага, я воспевал имя бодхисаттвы Манджушри, сосредоточившись на этом всецело, не замечая ни голода, ни холода.
В первый день двенадцатого месяца я добрался до речной переправы Тесе на Хуанхэ, посетил гробницу императора Гуан-у и остановился на ближайшем постоялом дворе. На следующий день я переправился через реку, и когда оказался на другом берегу, было уже темно, и я не решился идти дальше. Так как место было пустынным, я остановился там, найдя приют в крытой соломой хижине у дороги. Ночью было очень холодно, к тому же был сильный снегопад. Когда я открыл глаза на следующее утро, все вокруг хижины белело от снежного покрова более чем в один чи. Все дороги занесло, и вокруг не было ни души. Поскольку я не мог продолжить свой путь, я сел и начал воспевать имя Будды. Меня донимали голод и холод. У хижины не было даже двери. Я забился в угол. А снег все падал, холод и голод становились все сильней. Я был на волосок от смерти, но, к счастью, даже в тяжелых обстоятельствах у меня сохранялась однонаправленная концентрация без разбрасывания на посторонние мысли. Прошел один день, другой, третий, все так же шел снег, голод и холод не отступали, постепенно я погрузился в смутное состояние сознания и на утро шестого дня едва заметил бледное солнце. Я был серьезно болен. На седьмой день ко мне зашел нищий и, увидев, что я сплю на снегу, обратился ко мне с вопросом, но я не мог говорить. Он понял, что я болен, вымел снег и, вытащив из крыши пучок соломы, развел костер. Потом он приготовил жидкой каши из желтого риса и накормил меня. Я согрелся и ожил.
Он спросил меня: "Вы откуда?"
"Из Путо", – ответил я.
"Куда направляетесь?" – спросил он.
"Я совершаю паломничество в горы Утай", – ответил я.
"А как вас зовут?" – поинтересовался я.