О семи шагах к спасению
(Из первого напутствия жрице храма "Семи небес")
1. Если вид его приглянулся – подпусти на шаг. Только на шаг. Если ожиданья обманулись – уйди, расстанься: расставанье не будет тягостным: он не заметит ничего.
2. Если голос его оказался не по нраву и речи раздражают – уйди, расстанься тотчас. Расстаться можно без объяснений. Ты ему ничем не обязана, и он ничего не заметит. Если речи приятны, а голос кружит голову, подпусти еще на шаг и улови его запах.
3. Если запах острый и неприятный – уйди, расстанься под любым предлогом. Расстаться можно без обид: он тебе еще не стал опасен. Если запах приятен и волнует грудь – подпусти еще на шаг и позволь прикоснуться.
4. Если к прикосновеньям равнодушна – уйди, расстанься. Не бойся обидеть: он все еще не опасен и тебе ничем не навредит. Если касанья рук и тел кружит голову и прерывает дыханье – подпусти еще на шаг и позволь поцелуй.
5. Если поцелуй не обжигает и не лишает сознания – уйди, расстанься. Он не твой попутчик на твоем пути. Если поцелуй обжигает и проваливает в бездну, подпусти еще на шаг и раздели с ним ложе.
6. Если помнишь, где ты, а где он и глаза сухи – уйди, расстанься, он твой друг и только. А если забываешь, где он, а где ты и глаза влажны от слез, подпусти еще на шаг и открой свою душу.
7. Если не распознаешь отклик, живи с ним, жди и надейся. Если душа твоя получит отклик его души – спасена!
Одиночество
Самым страшным испытанием для человека воистину является одиночество. Только в сообществе с себе подобными человек вообще имеет смысл.
Счастливы умеющие быстро и свободно знакомиться. Грустны менее удачливые и робкие. Весело смеются окруженные друзьями. Горько плачут в подушку брошенные и забытые.
Но что есть истинное Одиночество? Ведь и в самой строгой тюрьме, в самой глухой камере есть связь с другими. Кто-то сидит в соседней камере, кто-то приносит еду, кто-то выводит на прогулку. Хоть изредка, но возможно свидание с внешним миром. Физическое одиночество – понятие относительное. Кто-то и в толпе одинок, кому-то и необитаемый остров мал, не спрятаться.
Истинное Одиночество дано распознать избранным… Если у тебя есть Одиночество, то ты уже не один.
Мой внутренний голос. Мое внутреннее я. Моя душа. В разговорах и спорах только с собой. Нет для нее собеседника. Говорят, только Бог может ей ответить, но пока молчит. А вокруг такие же. А может, и нет. Как распознать? Заговорить? Но это лишь голос. Показать? Это только лишь жест. Дотронуться? Тело ответит. Не душа…
Целый мир – нечто снаружи. Вся вселенная – лишь посредник. Посредник в беседе ни с кем, ибо теряется Он во множестве звеньев громоздких: звуке, запахе, цвете. Лишь прожившие вечность вместе уловят случайный ответ… Касание душ незрячих в пустоте человеческих лет…
Поговори со мною. Посмотри мне в глаза. Возьми мою руку в ладони. Покажи небеса… Но нет. Это все лишь отраженье. Это лишь суета. Главного контур только чертится. Линия тонкая пером ведется острым, обрываясь и исчезая… Где ты?
Лишь надежда теплится, что однажды в черноте безразличной, не касанье, не голос, не свет мне ответит, со мною сливаясь в испуге: "Я здесь…"
Когда? Ужель только в смерти…
Ночной разговор
"…И на это в душе нет ответа.
Только одно: к языку обратившись, раза два или три неугодную Будде
молитву ему произношу".
Камо-но Тёмэй ("Записки из кельи")
Вслед одиночеству
Когда я прижимаю перо к бумаге, брызжет кровь чернил; на белом поле ряд за рядом встают мои войска. В битве страшной повергают они пустоту и заполняют безмолвие. Но враг, что между строк, – силен. Его шеренги белые заходят с флангов… Сейчас решится, вот истины момент: или твои слова не менее пусты и их напрасен бег, или их натиск вдохновенный разрушит плен и жизни свет ударит вдруг сквозь них… И ты увидишь то, что вижу я.
* * *
Я жил один. Уже привыкший к биенью сердца своего, закрывшись буднями, неторопливо продвигаясь к смерти и мыслей бег привычкою гася…
Но вдруг из глубины – удар. Уродливой гримасой рот скривился. К горлу – ком… В смятенье грудь о вздохе позабыла. Глухих рыданий звук, доселе незнакомый, со стороны, как будто посторонний, услышал от себя…
Устав от беспросветности моей моя душа сама взывала к небесам.
* * *
Как различить смогу души другой ко мне ответное стремленье? Поможет что? Сонета стройный ряд из-под пера старателя былого?
Так нет же! Жизни яд я превращу в целительную силу чувств моих. Они растопят лед безмолвия людского, с глаз снимут пелену и разобьют оковы бытия…
Рождаюсь я; со мной и ты родишься, в меня вернувшись после стольких лет разлуки.
* * *
Где буду я, когда погаснет солнце, когда созвездий пыль уйдет с небес?
Где будешь ты? Каким ты словом отзовешься, чтобы себя утешить я успел…
* * *
Господи, прости! Неразумное дитя Твоё говорит с Тобой. Говорит с Тобой, потому что пока не умеет быть Тобой.
Господи, лиши меня языка моего, глаза мои лиши зрения, ухо мое лиши слуха, а пальцы сделай незрячими. Отними плоть мою, освободи душу мою.
Станет милость Твоя утешением, станет слово Твое слухом моим, свет Твой будет мне зрением, запах вечности вскружит голову, разорвется сердце от любви к Тебе, будет смерть моя как прозрение.
Отвори чертоги мне небесные. Покажи мне море, море вечности. Раствори меня в темной сини той, что была когда-то отцом-матерью.
Отними меня от любви земной. Дай мне сил забыть боль по детям моим. Грудь теснит мою память прежняя по земной юдоли той, человеческой: и забыть нельзя – без нее я никто, но и с памятью я – только тварь на брюхе своем.
Дикий зверь закрыт, заперт немотой, и лишь глаз горит его огнем яростным. Хочет выскочить он из шкуры прочь, но не может. Только воет в тоске на луны бледный лик, но гасит ветер в пустыне рык отчаянья.
Так и я говорю с Тобой – нет ответа… Но жду, верю, будет он: прозвучит как стон один – голос Твой и мой.
* * *
Силится вспомнить дитя малое время прежнее, что было до рождения. Хочет сказать себе слово утешения, но не верит. И разум слаб пока. Не может он слить воедино вечность до и вечность после. И слаба еще вера, что есть жизнь вечная.
Но уже мелют в пыль жернова времени звезд серебристую бесконечность. Сыплется песок на чашу, плавно весов движется стрелка… Скоро ль?
* * *
Причитанья в ночи не помогут, утешенья не будет в слезах. Праздника смех и дня ясного свет не развеют думы тревожные: держат душу в железных тисках холодом мертвым…
Что нужно мне? Вздохну ли грудью полной в успокоенье? Иль только последним будет вздох, что от мира отпустит.
* * *
Всхлипнет мир безутешно как муж сильный, приговоренный к смерти. Взглянет жалобно, моргнет растерянно. Все, что было, станет небылью. Запылает солнце: ни восход, ни заря. Будет день без света и ночь без темени.
Что спасет тебя? Лишь душа моя. И руки тепло на руке твоей успокоит сердца боль, остановит крик разума.
И не надо будет слов, и не нужен будет лик. Без образа ты узнаешь меня и склонишься покорно главою седой, как пророк под топор палача.
* * *
Слышишь? Это – я. Пришел себя утешить, пришел себя услышать от тебя.
* * *
Когда узнаешь ты, что знаю я, когда об этом я узнаю, прижмусь к тебе, губами закрывая из уст твоих вопрос: "Что делать нам теперь?"
* * *
Как сказать, если нет слов: лишь разведу руками… Красок пятна сливаются в бесформенный ком, бьется наружу мысль: не разродится. Глухое мычанье зверю подобным делает лик мой. И лишь глаз глубина таит сокровенное. Ждет, что света лучи покажут и мне мое сердце.
* * *
Когда встречаются два мудреца они садятся рядом и молчат. Изредка взор поднимут на горы. Взгляд сквозь них уйдет в никуда.
Сядь и ты рядом. Послушай. Услышит душа перезвон авраамовых стад колокольцев, шум ветров каменистых пустынь Палестины, и священное "ом" в лабиринтах Тибета, и мерный шаг беспощадных фаланг Александра и "mea culpa!" в готическом храме исторгнет монах…
Сядь рядом, и ты поймешь, сколько познать нужно крика, чтобы так молчать, как эти два мудреца.
* * *
Приходи ко мне подумать, посидеть в тиши, посмотреть на облака в небе вечернем. Только они – напоминанъе миру, что замирает теряя свет… Что за картина на небе? Ее нарисуем вдвоем: я и ты. И какая будет удача увидеть друг друга, ничего не сказав ни о чем.
* * *
Я ищу в беззвучии слова… У кого? Откуда они ко мне приходят? Как облекают они в плоть пустоту моих мыслей?
Страшно и трепетно думать, что ты лишь свирель в руках пасущего стада.