– Я сказал вам, что она со мной разговаривала. Но вы не поверили. А этому поверили бы?! – Бен тоже повысил голос, намереваясь обороняться, но никто не стал с ним спорить.
Я присела на толстое, гладкое, удобное бревно и посмотрела вверх. Отсюда небо казалось очень далёким, равнодушным и негостеприимным. На его фоне кроны пихт, сомкнувшихся в кольцо почти идеальной формы, казались чёрными. Воздух всё ещё хранил запах дыма, а ещё здесь пахло прелой землёй, мхом, сыростью и – странное дело! – духами. Резкими, будоражащими обоняние духами.
– Это – дверь в подземный ход к особняку, – Куница указал на развалины "склепа". – Правда, я не советовал бы лезть туда. Проход очень узкий и неудобный, вероятно, он был проведён в незапамятные времена.
– Но зачем? – снова спросила Козетта. И снова ей никто не ответил.
– Я нашёл там кое-что интересное, – выждав некоторое время, снова заговорил Куница, – прямо под нами находится что-то вроде подземного хранилища. И там стоят деревянные ящики, много. Большинство пустые, но в некоторых лежат…
– Мертвецы? – выкрикнул Ли.
– …странные вещи. Шторы, ковры, толстые верёвки, какие-то металлические штуковины, рычаги, петли. Вообще очень много разных тканей. Я ночью порядочно замёрз, поэтому позаимствовал самую толстую штору и использовал её в качестве пальто.
– Ну и что это за склад? – Козетта с интересом заглянула в дыру в грубой каменной кладке.
– Очень странный склад. – задумчиво ответил Куница. – Я не нашёл там ничего такого, что могло бы нам как-то пригодиться или пролить свет на происходящее. Но ведь мне приходилось искать в почти полной темноте. Освещения там нет, а мои свечи к тому времени давно погасли.
– Сейчас ещё день и светло, – Козетта снова задрала подол и просунула одну ногу в дыру, – кто-то хочет пойти со мной?
– Не я! – тут же отказался Ли.
– Очень жаль, Ли, именно на тебя-то я и рассчитывала, – иронически ухмыльнулась Козетта. – Кто ещё?
– Я, – сама от себя не ожидая, сказала я.
На самом деле мне вовсе не хотелось лезть в какое-то подземелье. Что на меня нашло?
– Очень хорошо, Сора-тян. Идём.
Козетта первая пролезла в дыру и сразу же исчезла из виду. Поёживаясь, я неловко поползла следом. Перешагнуть каменную стену, будучи в юбке, – это ещё полбеды, гораздо хуже, что в "склепе" вообще не было пола. Вместо него сразу начиналась лестница с полуразрушенными, истёртыми каменными ступенями. Голос Козетты уже доносился откуда-то снизу:
– Да тут хоть глаз выколи!
Я принялась спускаться, держась за стену, которая, казалось, готова была рухнуть от любого давления. Некоторые ступеньки поросли мхом, другие страшно скользили, а света с каждым шагом становилось всё меньше и меньше. В конце лестницы я зажмурилась и прошла несколько шагов ощупью, чтобы приучить глаза к отсутствию света.
– Сора, это ты? – Козетта грохотала чем-то на расстоянии протянутой руки от меня.
– Я. Что ты делаешь?
– Тут и впрямь грудами навалено какое-то барахло. – Судя по звуку, Козетта пнула ногой пустой ящик. – Но вот что интересно. Такой же рычаг я видела – а точнее, щупала – сегодня ночью. Насколько я поняла, он открывает и закрывает занавес.
– Занавес? – удивилась я.
– Занавес – это такая большая тяжёлая бархатная занавеска, которую просто так не поднимешь – силёнок не хватит. Дай мне свою руку, я покажу.
Я переложила Хину в левую руку, а правую протянула вперёд. Мы с Козеттой нащупали ладони друг друга, и она дёрнула мою руку в сторону. Я почувствовала, как пальцы касаются холодного металла. Это был продолговатый гладкий предмет, судя по форме, и впрямь какой-то рычаг. Только он не торчал из стены, а лежал в коробке с опилками.
Я осторожно открыла глаза. В помещении было темно, но не настолько темно, как я ожидала. Передо мной высилась целая гора ящиков, сколоченных из тонких досок или фанеры. Козетта порылась в одном из них, потом запустила руку в другой.
– Шёлк, – вздохнула она, – а тут атлас. Эх, вот бы его мне на платье…
– О чём ты только думаешь! – притворно возмутилась я.
– А о чём я должна думать? Хорошо бы обить шёлком гроб изнутри? – Козетта фыркнула и потянулась к следующему ящику. – Та-ак, а здесь канаты. Гладкие, скользкие. На таком будет удобно повеситься: шею не натрёт!
Я поперхнулась смешком. Всё-таки Козетта мне нравилась, я даже по-своему восхищалась ею. И её черноватый юмор не казался мне ни грубым, ни неуместным.
– Да, нет тут ничего полезного, – вздохнула она, перевернув очередной ящик вверх дном, из-за чего на пол посыпались опилки и клочки бумаги. – Куница не обманул.
Я ещё раз огляделась по сторонам. Выход наружу напоминал о себе тусклым светом. В противоположной стороне был проём, за которым начиналась ещё одна лестница – очевидно, это был подземный путь в наш особняк. Само помещение напоминало размерами гостиную, в которой мы недавно завтракали, только стены и пол были земляными.
– Сыро тут, – будто в ответ на мои мысли произнесла Козетта, – нашли, где хранить ткань и железо. Всё же испортится!
– Но если до сих пор ничего не испортилось, значит, это временный склад, – ответила я. – Весь этот реквизит скоро отсюда уберут.
– Как ты сказала? Реквизит? – Козетта повернулась ко мне и застыла, будто поражённая внезапным открытием.
– Ну мы же в театре. – Я напомнила ей строчки из письма Создателя. – В театре Марионеток.
– Значит, в буквальном смысле? – она рассмеялась и схватилась за голову.
– Девушки, что там у вас?! – поток света заколыхался, на уходящей вверх лестнице показались худые ноги в коричневых ботинках. – Чему вы смеётесь?
– Всё в порядке Бен, – весело крикнула Козетта, – мы уже поднимаемся.
Свет снаружи показался мне непривычно ярким. Я даже прикрыла глаза свободной рукой.
– Мы в театре! – едва отряхнув подол, заявила Козетта. – Ребята, это на самом деле театр! Мы – марионетки, мы играем свои роли на потеху публике. За нами наблюдают невидимые зрители, смотрят, как мы тут крутимся, пытаясь найти разгадку всему происходящему. А разгадка в том, что с нами просто развлекаются!
– Что-то не тянет на разгадку! – возразил Ли. – Это какие-то козни сумасшедшего, а не театр. Ты думаешь, мой отец позволил бы так надо мной издеваться?
– Твой отец! – всплеснула руками Козетта. – Да тут, наверное, замешаны люди покруче, чем твой отец!
– Это кто же? – скептически наморщил нос Ли. – Принц Уэльский или шейх Аравийский? Может быть, турецкий султан?
– Пойдёмте домой, – громко сказала я. – Холодно.
И снова я удивила не только окружающих, но и себя. Я первая заговорила со всеми, заговорила громко. И я сказала "домой".
Если подумать, другого дома у меня никогда и не было.
Глава 16
Бен
Дорогая Мартина!
Наши приключения становятся всё более и более запутанными, так что я уже совсем не знаю, чего ожидать от завтрашнего дня. Интересно сознавать, как быстро нам становятся привычными самые странные, несуразные и дикие вещи. Даже наша воскресшая из мёртвых Доротея уже не пугает и не удивляет никого из нас. Она приносит нам еду, убирает в наших комнатах, она добра и дружелюбна. И мы все милы и вежливы с ней, как будто это не её пробитая голова всё ещё лежит в наскоро вырытой могиле посреди дома.
А метаморфозы, происходящие с домом ночью? Наше жилище принимает всё более мрачный и при этом торжественный вид. Из интерьера исчезли все оттенки зелёного, жёлтого, синего, теперь здесь властвуют только красный, фиолетовый и чёрный. Странно, но мы привыкли и к этому. Сегодня, например, мы с аппетитом позавтракали, не обращая внимания на новые чёрные портьеры, скрывшие за собой окна. Несмотря на творящуюся вокруг нас фантасмагорию, мы не утратили ни аппетит, ни вкус к жизни. Пожалуй, каждый из нас мысленно примеряет на себя девиз, близкий по значению к простонародному "авось обойдётся" или "будь что будет".
Ты, наверное, удивишься, но в последние дни я всё чаще думаю о тебе, Мартина. Мне так не хватает твоего присутствия рядом, твоих мудрых советов и ласковых утешений. Я всё больше чувствую себя здесь изгоем; я будто постоянно делаю что-то не так, говорю невпопад, вызываю ухмылки и раздражение. Но почему?
Вопреки моему мнению, в наш круг снова вошла японка. Все обращаются с ней как ни в чём не бывало, даже Козетта, которая и разоблачила убийцу. Эта Сора совершила худшее на свете преступление, предав доверие и любовь близкого ей человека. Ей ничего не стоит предать и нас всех, это очевидно. Но нет! Внезапно все её простили, отпустили преступнице все грехи и даже не упоминают в разговорах её чудовищное злодеяние. Неужели я один считаю, что она – ужасный человек и представляет опасность?
Всё, что я думаю о Кунице, я уже писал тебе. У него на лице написано, что он скрывает какую-то тайну. Я более чем уверен, что эта тайна из того же разряда, что и жуткий поступок Соры, но кто мне поверит? Моё слово ничего не значит для этих людей.
А малышка, которая назвала себя Картинкой? Она единственная выделяла меня из всех, была ко мне добра и внимательна. И что? Не верить рассказанному Козеттой я не могу, но и поверить в это невозможно. Как добрая, кроткая девочка могла превратиться в монстра, способного на убийство?
Всё это имеет смысл только в одном случае: если я сошёл с ума. А ведь я не сумасшедший: доктор говорил, что моя нервная болезнь не связана с ослаблением мыслительных способностей. Она влияет только на память: например, я до сих пор не могу вспомнить, что вызвало ту страшную вспышку болезни, которая поразила меня в отрочестве. Должно быть, какое-то грустное или пугающее событие было тому виной.