- Он философ, - сказал Писатель. - Нет, но в самом деле, почему вы отказываетесь? Чем вам нынешняя жизнь дорога?
Курочкин, чувствуя в этом вопросе неподдельный интерес, стал объяснять. Он повел правой рукой и склонил голову в сторону дерева.
"Вот дерево", - перевел Писатель.
Курочкин кивнул. И стал что-то изображать руками, головой, множеством улыбок.
Чувствуя вдохновение наития, Писатель пересказывал:
"В этом дереве тысячи листьев. Они похожи формой, но различаются величиной, расположением на ветке, а сейчас, осенью, еще и окраской. Есть совсем зеленые, а есть совсем уже желтые. И вот я выбираю зеленый лист и смотрю на него не отрываясь. Проходит день, два, три, он на моих глазах начинает менять цвет, желтеет, желтеет, становится совсем желтым. И я хочу уловить момент, когда он оторвется от ветки и полетит. Но вот странное обстоятельство: тот лист, на который я смотрю, не отрывается от ветки на моих глазах! Бывает, налетит ветер, срывает с ветвей целые охапки, швыряет, как играющие дети в осеннем саду, но мой лист упрямо остается висеть! Он словно охраняет какое-то таинство природы, чувствуя на себе пристальное внимание".
- Что ж ты, даже и в туалет не выходишь или насчет пожрать? - спросил Змей.
Курочкин всплеснул руками.
Писатель перевел:
"То-то и оно! Отлучишься на минуту, вернешься - листа нет! Он сорвался! Тогда я выбираю другой лист, смотрю, смотрю - результат тот же! Однажды я решил не сходить с места. Запасся едой и питьем, ведерочко поставил для неотложных дел. Смотрю. Смотрю днем, смотрю ночью - потому что дерево освещается светом из окна. Я просидел так неделю. Через неделю, вечером, кто-то очень громко закричал в коридоре. Соседи. Я невольно, абсолютно невольно вздрогнул и посмотрел на дверь. Это была доля секунды. Обернулся - листа нет!"
Писатель рассказывал, а Курочкин кивал: так, так, именно так!
- Спроси, зачем ему это нужно? - удивился Змей.
"А затем, - объяснил Курочкин с помощью Писателя, - что я знаю, что если мне удастся проследить жизнь листа от начала его пожелтения до отрыва от ветки, мне откроется какая-то тайна! Я пойму что-то важное в этой жизни - и в мироздании вообще!"
- Красота спасет мир! - важно сказал Змей.
Курочкин заволновался, заерзал.
"Он хочет сказать, - перевел Писатель, - что мы совершенно неправильно понимаем эти слова Достоевского. Мы понимаем их примитивно: дескать, красота и гармония спасут человечество! И нам не вопрет в наши бедные головы, что гармония и красота с человечеством несовместимы! Да, красота и гармония, присущие Природе, спасут мир - но не для человека, а от человека!" - Я правильно понял? - спросил Писатель Курочкина.
Тот закивал.
- А я не верю! - прозвучал злой голос Парфена. - Я не верю ни одному его слову! Нет, он не сумасшедший, он придумал себе сумасшествие! Замолчал, видите ли! На листики любуется! Тайну природы хочет открыть! Змей, сбегай за бутылкой, мы сейчас разберемся!
- А почему я? Я вам на посылках, что ль? - спросил Змей, но за бутылкой побежал - и всем показалось, что он вернулся сразу же: будто, едва выйдя за дверь, тут же вновь вошел с двумя бутылками легкого вина.
Они сели на ящики, выпили. Угостили и Курочкина. Тот не отказался.
- Ты хотя бы скажи, почему ты молчишь? - попросил Змей. - А то обидно как-то: пьешь с нами, а молчишь.
Парфену и Писателю это тоже показалось обидно.
- Он разучился говорить, - сказал Парфен.
Курочкин усмехнулся.
- Ему нечего сказать, - съязвил Писатель.
Курочкин усмехнулся.
- Он просто всех западло считает, - предположил Змей.
Курочкин усмехнулся.
- А мне, например, неприятно, что меня считают западло, потому что я не западло! - сказал Парфен. - Я с добром к нему пришел, а он меня презирает!
- Г., м. е., с. м.! - выкрикнул Писатель, хохоча.
- Мы уговаривались не материться, - напомнил Змей.
- Я сейчас вот что сделаю, - сказал Парфен. - Я сейчас пойду и найду пилу и спилю дерево.
Курочкин посмотрел на него недоверчиво.
- Спилю, спилю, можешь не сомневаться! - и Парфен решительно поднялся.
Курочкин сделал протестующий жест рукой.
- Не хочешь? Скажи: "Не надо!" - и не буду спиливать. Только два слова: "не надо". Не хочешь? Ну, тогда извини.
И он пошел к двери.
"Ннн…" - сказал Курочкин.
- Что?
- Не надо! - сказал Курочкин - и заплакал, слез с подоконника, лег лицом в угол на кучу тряпья, дергая плечами в неумолчном плаче.
Друзья посидели еще немного, понимая, что утешать бесполезно, - и ушли.
Глава пятнадцатая,
в которой Змей и Писатель упрекают Парфена в жестокости, Змей объясняет, почему октябрьская революция 1917 года произошла в России, а не где-нибудь еще, а Писатель рассказывает историю об Идеальной Жене.
- Ну и сволочь ты, Парфен! - сказал Змей дружески. - Зачем ты его расстроил? Зачем говорить заставил?
- Это мне нравится! - возмутился Парфен. - А вы не заставляли?
- Мы просто просили, - сказал Писатель. - А ты его шантажировал. Соприкосновение с властью тебя испортило, Парфен. И главное, чего ты добился? Вместо того чтобы человеку вернуть веру в людей, мы, может, уничтожили эту веру окончательно!
- Это все деньги, - философски сказал Змей. - Где деньги появляются, там сразу беда. Настоящая русская жизнь несовместима с деньгами. Там, где нет денег, там настоящая русская жизнь. Там, где они есть, ее нет. Из-за этого и революция произошла.
Парфен и Писатель одновременно остановились и изумленно посмотрели на Змея.
- Объясни! - потребовал Парфен.
- С удовольствием!
Змей взял в ближайшем ларьке три бутылки пива, друзья сели на лавочке (в сквере между Крытым рынком и цирком), и Змей объяснил.
- Великая Октябрьская социалистическая революция… - начал он и тут же сбился: - Кстати, не понимаю, с чего это стали говорить: переворот, большевистский путч - и тому подобное? Всякое событие должно иметь свое единственное название. Революция, хотим мы того или нет, имела социалистические задачи. Значит - социалистическая. Произошла в октябре. Значит - Октябрьская. Имела великие последствия, в том числе и кровавые. Значит - Великая. Ну, это ладно. Никто до сих пор толком не объяснил, почему эта самая пролетарская революция произошла в непролетарской аграрной монархии. Она произошла в стране, экономически к революции наименее готовой среди всех других более или менее развитых стран. Почему? Опять-таки все сваливают на заговор большевиков и тому подобное. Но нет! Есть корни более глубокие! Что есть коммунизм, если отбросить побочные признаки? Коммунизм есть общество без денег! И такого общества русский человек втайне всегда хотел! Отсюда мечты и сказания о Беловодье и прочих заповедных землях, где молочные реки с кисельными берегами, податей платить не надо, все равны и расчеты друг с другом производят не деньгами, а взаимной симпатией и помощью.
- Откуда ты это знаешь? - удивился Парфен.
- Я много чего знаю, но молчу, - скромно ответил Змей, молчать отнюдь не собираясь. - Что мы видим в русской истории? Мы видим крепостное право с перерывом на полвека, поскольку после революции оно, в сущности, возобновилось и крестьянин, как вы знаете, до шестидесятых годов даже паспорта не имел, а зарплату получал в палочках, зерном, навозом и сеном, денег практически в руках не держа. И это плохо! Народ стонал и хотел переменить свое положение! Но! Но давно замечено, что всякий, кто хочет переменить положение, стремится это сделать так, чтобы положение осталось, в сущности, таким же, только лучше.
- Не понял, - наморщил лоб Писатель.
- Объясняю, - без высокомерия сказал Змей. - Народ стремился избавиться от рабского труда без денег ради свободного труда - но без денег же! Русского человека унижает какой-то бумажно-медный эквивалент его труда, его жизни, его, так сказать, экзистенции! (Писатель и Парфен переглянулись.) Он втайне всегда мечтал о коммунизме, когда не будет хозяев и не будет денег. От каждого по способностям, каждому по потребностям - это же замечательный лозунг!
- Извини, брат! - не вытерпел Парфен. - Мировая практика показала, что заложенный в человеке эгоизм в коммунистические рамки загнать невозможно.
- Но в этом-то и суть! - обрадовался Змей. - Если бы дело коммунизма представлялось русской душе вполне возможным, она за него никогда не взялась бы. Она взялась за него именно потому, что оно - невозможно. Ибо в желании достичь невозможного и есть смысл революции!
Змей отхлебнул пивка, собираясь продолжить, но Парфен и Писатель уже поняли его мысль.
- Значит, - сказал Писатель, - мы занялись бессмысленным делом, если собираемся кому-то помочь деньгами?
- Я этого не сказал! - возразил Змей. - Во-первых, хоть деньги в принципе несовместимы с русской жизнью или, вернее сказать, с душой русской жизни, но в действительности иногда очень даже совместимы. - Иллюстрируя, он щелкнул пальцем по горлышку бутылки, а потом погладил себя по животу, демонстрируя, каким образом деньги могут быть уместны в душе русской жизни. - Во-вторых, мы поступаем вполне национально, пытаясь достичь невозможной цели. И парадокс в том, что она иногда достижима! Просто ты, Парфен, вместо человека в настоящей беде подсунул нам идиота, бывшего пособника бандитов. Ты вот говорил, что у него сестра есть - бедствует с тремя детьми и мужем. Вот простое человеческое горе, вот куда надо идти!
- Если б я знал, где она живет! - ответил Парфен.
- Трое детей? - переспросил задумчиво Писатель. - Есть трое детей. И есть женщина, которая… Вот уж кого мы осчастливить можем! Пойдемте, тут недалеко!