По-английски они разговаривали как школьники, с явным акцентом, который, на мой взгляд, одинаков у всех иностранцев: "Хелло-э, ян-э, леди. Гуд ив… э-э… нинг". Услышав подобное обращение, я залилась краской, а поскольку ничего, кроме латыни (на четверочку с плюсом), я не знала, было затруднительно объяснить, зачем пришла. Впрочем, там и без меня прекрасно были осведомлены о причине визита юной незнакомки: мне протянули ключ, точно хрустальный фужер с шампанским. И хотя ключ требовался срочно, я не спешила уходить. Райское блаженство. И что самое приятное - в уборной царила безупречная чистота; там даже стоял небольшой букетик ирисов, пусть и искусственных. И главное - внимание. Когда я вернулась в гостиницу, Колин успела проснуться, и я поведала ей о своем неожиданном открытии. Она вернулась полчаса спустя, светясь от радости, и сказала, что обожает Европу. За ночь не осталось ни одной девочки, которая тоже не полюбила бы эту милую часть света. Мы не могли дождаться, когда закончатся дневные экскурсии, чтобы снова сбежать к "эльфам" на станцию. Мерзавки. Пакостница природа.
Я не стала объясняться. Намочила под краном вафельное полотенце и отерла руки и колени. Мне казалось, Джереми будет убит горем из-за того, что я не знаю его отца, но он принял известие спокойно.
- Тебя изнасиловали?
- Нет.
- Связь по родственной линии?
- Нет.
- Неужели ты просто не в курсе?
- Все сложнее, чем ты думаешь, Джереми. Хотя, насколько я вижу, мы оба умираем с голода - так что давай сначала поедим, ладно?
Он стал извлекать из холодильника съестное - много чего у меня залежалось, я уже и сама позабыла: шнитт-лук, кусочек подсохшего сыра, бутылочка с маринадом.
- Так ты, судя по всему, и готовить умеешь, - констатировала я.
- Учился после школы. Моя "палочка-выручалочка"; что бы в мире ни произошло, повара всегда нужны. Даже если начнется апокалипсис, все равно кто-то должен будет солдатам картошку мять.
Парень подмигнул - совсем недавно его ужасали такие вещи, а теперь он обратил больной вопрос в шутку. После наших дорожных "поползновений" у меня уже не было сил дискутировать на тему религии.
Джереми вылил в миску яйца и ловко взбил их, попутно добавляя щепотки пряностей. Перед глазами мелькала кухонная утварь: впервые в жизни мне стало понятно, почему люди смотрят кулинарные шоу.
- Знаешь, когда я жил с шестой семьей…
- Погоди-ка, с шестой?
- Да, меня определили в шестую семью.
- Понятно, ну и?
- Однажды мы поехали в горную деревеньку на сельхозярмарку, на север, в Лак-Ла-Хаче. Так вот, подошел официант с гамбургерами, и я вижу: глаза у него разного цвета. Ну я, не долго думая, и ляпнул: "Ух ты, один голубой, другой карий". Так все семейство будто к стульям прилипло - сидели не шелохнувшись, пока парень не скрылся из виду. Мне невдомек, что же я такого сказал, ну и решил спросить. В итоге мой шестой папаша говорит: "А ты разве не знаешь, что это значит?" "Нет", - отвечаю. "Разный цвет глаз у людей, родители которых состояли в кровном родстве". Полный бред, согласись.
- Значит, вот какой была твоя шестая семья? - Меня словно зациклило на этом числе.
Он свернул омлет пополам и, уставившись в потолок, стал вслух пересчитывать семьи, в которых побывал за годы отрочества. На всякий случай, чтобы не ошибиться.
- Шестая, верно.
- А всего сколько было?
- Если не считать возвратов, то одиннадцать; а так - четырнадцать.
- Мне-то всегда казалось, что ты живешь где-нибудь рядом, в соседнем квартале, на свежем воздухе.
- Да, было бы здорово. Однажды меня усыновило семейство в северной части страны: лосось, ружья, пьяные за рулем и Бог. Когда я еще на горшок ходил, доброжелатели поведали, что я - приемыш; близняшки, на пару лет постарше, тоже периодически просвещали меня на темы родства. Тяжело пришлось: синяки, переломы, ожоги. Во втором классе я от них сбежал. Так и стал "проблемным" ребенком. Стоит один раз попасть в "черный список" - и пошло-поехало. Будешь все ниже и ниже опускаться по цепочке, пока не окажешься в какой-нибудь каморке в доме внешне благонадежных серийных растлителей, которые бы с радостью тебя прикончили, если бы не регулярные выплаты на твое содержание.
Что тут добавишь?
- Омлет пахнет бесподобно. Я, пожалуй, "Бейлиса" хлопну. Будешь?
- А другого ничего нет?
- Да вроде нет. Хотя подожди-ка: греческий ликер, анисовый.
- И все? Не густо.
- В доме выпивку не держу. Так и до пьянства недолго докатиться - как начнешь в одиночку закладывать…
- Предлагаю "Бейлис" с кофе. Кофе у тебя есть?
Да, кофе был. Люблю его. Немного сварила, добавила в чашки горячительного, и мы сели за стол.
Вам может показаться странным, но мною завладело такое чувство, словно я на свидании - вернее, именно так я и воображала себе свидания. От сего откровения меня словно пригвоздило к стулу. Наконец-то объявляется давно потерянный сын, а я болтаю с ним о породах собак, глобальном потеплении и взлете популярности Мэрайи Кери. И главное, меня ужаснуло то, что определенных тем мы упорно не касались: как он стал приемышем, нашей семейной истории, моих попыток разыскать его… Наверное, в этом и состоит основная ценность родных. Мы жаждем их общения, испытываем в них нужду не только потому, что много пережили вместе и о многом можно поговорить, а потому, что они четко знают - каких тем избегать. В этом смысле Джереми уже успел стать своим.
Трапеза подходила к концу, когда зазвонил телефон. Джереми был ближе и снял трубку.
- Квартира Лиз Данн.
Пауза.
- Нет, она не может подойти.
Пауза.
- Потому что мы обедаем. Что ей передать?
Пауза.
- Нет. Я уже объяснил, что мы обедаем. Она вам обязательно перезвонит, когда мы закончим.
Пауза.
- Да, передам. До свидания. - Он положил трубку. - Твоя сестра звонила.
- Ты не должен подходить к телефону!
- Почему? Тебе стыдно?
- Джереми, да она наверняка уже в службу спасения названивает.
- Зачем?
- Ты прекрасно знаешь зачем. По этому номеру никто никогда, кроме меня, не отвечал.
- У тебя не бывает гостей?
- А ты как думал? Нет, конечно.
- И тебе очень важно, что подумают родные?
- Да, важно. У меня других родственников нет.
- Теперь есть я.
- Просто я хотела, чтобы вы познакомились несколько…
- Как именно?
- Иначе.
Я представила себе, как поднимается занавес, грохочут фанфары, по сигналу выпускают стаю белых голубей, и рампа мигает тысячами пульсирующих лампочек…
Джереми стал собирать посуду. Я сидела за столом, погрузившись в задумчивость, в голове зудел какой-то однообразный шум. Я ждала, когда объявится Лесли, и она не замедлила прибыть ровно через восемь минут. Сестрица вызвала меня по домофону, и я ей открыла.
- Привет, Лесли.
- Лиззи, что за мужчина подходил к телефону? Ты же никого к себе не водишь.
- Ну спасибо, сестрица.
Сжимая в кулачке сотовый телефон, она энергично прошептала:
- Позвонить в полицию?
Я сказала:
- Неужели так дико застать мужчину у меня в квартире?
- А то! - Она зашла на кухню, ожидая увидеть там моего избранника. Я прошла следом, но за столом никого не оказалось. Из ванной доносился шум воды.
Лесли прошептала:
- Как его зовут?
- Джереми.
- Джереми? В наше время мальчиков так не называли.
- Он не наш сверстник.
В этот самый миг из ванной показался виновник светопреставления, с голым торсом, и обратился ко мне:
- Лиз, у тебя не найдется какой-нибудь рубашки на время? Моя совсем развалилась. - Тут он обратил внимание на гостью и, как ни в чем не бывало, проговорил: - Здорово. Я Джереми.
По реакции посетительницы можно было подумать, что из ванны выскочил танцующий песик Снуппи. Сестра пожала протянутую ей руку и в полном замешательстве ответила:
- Я Лесли.
Сын спросил:
- Может, десерт? У тебя что-нибудь есть?
- Да ты куда лучше на кухне ориентируешься. - Я подкинула ему рубашку из шкафа с надписью "Хард-рок кафе. Гонолулу" - подарок Уильяма.
Парень взглянул на гостью.
- Как насчет сладкого? - Та вяло кивнула, глядя, как красивый незнакомец неторопливо натягивает через голову рубашку. Он вполне мог сойти за мальчика по вызову; бедняжка Лесли была в замешательстве.
Кроме шоколадного пудинга в пластиковых стаканчиках, на кухне ничего не обнаружилось. Джереми открыл их, вылил содержимое в одну большую миску и стал взбивать в нечто, напоминающее по консистенции какой-нибудь мусс из французской кухни.
- Так, значит, это твоя сестра?
Бедняжка медленно проговорила:
- Почему у меня такое чувство, будто я сплю?
Пришлось прояснить ситуацию:
- Лесли, я сейчас тебе кое-что расскажу… - Ее зрачки сузились до размеров булавочной головки. Забавно, как в самый, казалось бы, неожиданный момент обращаешь внимание на подобные мелочи. Я взяла со стойки бокал и початую бутылку виски. - Выпьешь?
- Еще бы…
Я наполнила бокал и протянула сестре.
- Лесли, это мой сын Джереми. Знакомься, вот твоя тетя.
Несчастная опустилась на табурет, и на ее лице появилось странное выражение: словно она только теперь вспомнила, куда положила дорогую ей вещь, которую многие годы считала потерянной.
- Приятно познакомиться, - ответил Джереми и, пока новоиспеченная тетушка пыталась обрести дар речи, добавил: - Незачем напитку пропадать. - Долил ее бокал до краев и пригубил.
Сестра взглянула на меня, и я проговорила: