12
- Странная штука, - сказала Кристина, откладывая в сторону огромное, красочное меню. - У меня всю эту неделю такое чувство, будто должно случиться что-то очень серьезное.
Питер сидел напротив нее за освещенным свечами столом, накрытым крахмальной скатертью, на которой сверкало серебро.
- А может, это уже случилось? - улыбнулся он.
- Нет, - сказала Кристина. - Во всяком случае, это не то, о чем вы думаете. Это неприятное чувство. И мне бы очень хотелось от него избавиться.
- Вино и хороший ужин делают чудеса.
Она рассмеялась, поддаваясь его настроению, и закрыла меню.
- Тогда заказывайте сами.
Они сидели в "Ресторане Бреннана" во Французском квартале. Час назад, взяв напрокат машину в отделении компании "Герц", находящемся в вестибюле "Сент-Грегори", Питер заехал за Кристиной домой. Машину они оставили в Ибервилле, на самой границе Французского квартала, и прошлись по Ройял-стрит, заглядывая в витрины антикварных магазинов, где подлинные произведения искусства соседствовали с заморскими безделушками и оружием конфедератов - "Любая сабля в этом ящике - десять долларов". Был теплый душный вечер; вокруг шумел Новый Орлеан: глухо урчали автобусы, на узких улицах стучали копыта, позвякивала сбруя лошадей, впряженных в фиакры, уныло завывало отходящее грузовое судно на Миссисипи.
"Ресторан Бреннана", как и положено лучшему в городе ресторану, был переполнен. В ожидании, пока освободится столик, Питер и Кристина уселись в тихом, освещенном мягким рассеянным светом внутреннем дворике и неторопливо потягивали приготовленную по старым рецептам, душистую травяную настойку.
Питеру было удивительно хорошо и радостно оттого, что рядом находилась Кристина. Через некоторое время их провели к столику в прохладный зал ресторана на первом этаже. И он жестом подозвал официанта.
Для них обоих он заказал по полдюжины устриц - здесь подавали комбинацию из устриц трех сортов: "Рокфеллер", "бьенвиль" и "роффиньяк", рыбу по-новоорлеански, фаршированную крабами в пикантном соусе, цветную капусту по-польски, печеные яблоки и бутылку "монтраше".
- Как приятно, когда самой не нужно задумываться над выбором, - заметила Кристина. Она твердо решила отделаться от чувства беспокойства, о котором только что упоминала. В конце концов, это всего лишь что-то интуитивное и объяснить все можно тем, что накануне она меньше обычного спала.
- При такой прекрасной кухне, как здесь, - заметил Питер, - что бы ни выбрал, не ошибешься. Все одинаково вкусно.
- Сразу видно, что вы работаете в отеле, - поддразнила его Кристина.
- Простите. Боюсь, это проявляется слишком часто.
- Нет, не очень. И если хотите знать, мне это даже нравится. Хотя иногда я задумываюсь над тем, что могло привести вас на этот путь.
- На службу в отеле? Очень просто. Мальчик-посыльный, у которого развилось честолюбие.
- И все?
- Пожалуй, нет. Мне еще и повезло. Я жил в Бруклине и летом, во время каникул, подрабатывал на Манхэттене в качестве посыльного. Однажды ночью это было на второй год моей работы - я помог какому-то подвыпившему человеку подняться в номер, надел на него пижаму и уложил в постель.
- Это что же, всем посыльным приходится оказывать еще и такие услуги?
- Нет. Просто выдалась спокойная ночь, и, кроме того, у меня в этом деле была большая практика. Мне часто приходилось проделывать то же самое дома - с отцом. - На мгновение глаза у Питера стали грустными. Помолчав немного, он продолжал: - Словом, тот человек, которого я уложил в постель, оказался журналистом из "Нью-йоркера". И через неделю-две там появилась статья о том, что с ним произошло. Если не ошибаюсь, он написал, что у нас в отеле обходятся с постояльцами "нежнее, чем родная мать". Мы здорово тогда посмеялись, но отель от этого только выиграл.
- И вас повысили?
- В какой-то мере. Вернее сказать, меня заметили.
- А вот и устрицы, - сказала Кристина.
Перед ними на стол умело поставили два душистых, подогретых блюда с печеными раковинами, уложенными на слое каменной соли.
Питер попробовал и одобрил "монтраше".
- Чем объяснить, что в Луизиане устриц можно есть круглый год? А не только с сентября по апрель, то есть в те месяцы, в названиях которых есть буква "р"?
- Да устриц можно есть везде и в любое время, - горячо возразил он. - Эта блажь насчет месяцев с буквой "р" была выдумана лет четыреста тому назад одним английским провинциальным викарием. Звали его, кажется, Батлер. Ученые высмеяли эту выдумку, правительство США назвало ее нелепой, но люди все равно в нее верят.
Кристина попробовала устрицу "бьенвиль".
- Я всегда думала, это оттого, что устрицы летом размножаются.
- Так оно и есть - в Новой Англии и в Нью-Йорке. Но не в Чесапикском заливе, крупнейшем в мире обиталище устриц. Здесь и на Юге они могут размножаться в любое время года. Поэтому нет никаких причин, мешающих северянам есть устриц круглый год, как это делаем мы здесь, в Луизиане.
Немного помолчав, Кристина спросила:
- Когда вы что-нибудь узнаете, вы всегда это помните потом?
- Чаще всего, как мне кажется, помню. У меня довольно странный вид памяти, ко мне все прилипает, как мухи на липкую бумагу, которая в свое время была в ходу. С этого в известной степени и началось мое везение. - Он поддел вилочкой устрицу "Рокфеллер" и стал смаковать ее нежный горьковатый аромат.
- Каким образом?
- Дело в том, что тем же летом, о котором мы только что говорили, мне предложили попробовать свои силы и на других участках, доверили помогать в баре. У меня уже пробудился тогда интерес к работе в отеле. Я стал почитывать специальные книжки. В одной рассказывалось, как сбивать коктейли. - Питер замолчал, перебирая в памяти полузабытые уже события. Как-то я был в баре один. Заходит клиент, которого я никогда раньше не видел, и спрашивает: "Ты и есть тот герой, о котором писали в "Нью-йоркере"? А можешь ты приготовить мне коктейль "ржавый гвоздь"?"
- Он что, шутил? - спросила Кристина.
- Нет. Но я тоже так бы подумал, если б часа за два до того не прочитал рецепта приготовления этого коктейля. Вот это я и считаю везением. Словом, смешал я ему коктейль - "драмбуйи" с виски, а он через некоторое время и говорит мне: "Все правильно, только таким путем ты гостиничному делу не научишься. Многое изменилось с того времени, которое описано в "Произведении искусства"". Я сказал, что даже и не мечтаю стать Майроном Уиглом, но не возражал бы походить на Ивлина Орчэма. Он расхохотался: должно быть, он тоже читал Арнольда Беннетта . Затем он дал мне свою визитную карточку и сказал, чтобы я зашел к нему на следующий день.
- Надо полагать, он был владельцем пятидесяти отелей.
- Ничего подобного. Звали его Герберт Фишер, и был он коммивояжером занимался оптовой продажей консервов или чего-то в этом роде. Человек он был пробивной, трепач, но умел загнать в угол собеседника. Зато хорошо знал отели и был лично знаком со многими владельцами, так как продавал им большую часть своих товаров.
Блюда с устрицами убрали. Официант под предводительством распорядителя в красном фраке принес и поставил перед ними дымящуюся рыбу.
- Я боюсь к ней даже притронуться, - сказала Кристина. - Это же пища богов. - Она попробовала сочную, великолепно приготовленную рыбу. - М-м… даже лучше, чем я предполагала.
Через некоторое время она попросила:
- Расскажите мне о мистере Фишере.
- Ну, вначале я думал, что он просто болтун, - таких миллионы в барах. Изменило мое мнение о нем письмо, которое я получил из Корнеллского университета. Меня просили явиться в Статлер-холл - на факультет, который готовит управляющих отелями. Я прошел собеседование. Мне обещали стипендию, и сразу же после окончания школы я поступил туда. Лишь много позже я узнал, что произошло все это благодаря Герберту, который буквально заставил нескольких владельцев гостиниц рекомендовать меня факультетскому начальству. Должно быть, он действительно был умелый коммивояжер.
- Это только ваше предположение.
- Дело в том, что я никогда не был в этом уверен, - задумчиво произнес Питер. - Я многим обязан Герберту Фишеру, но до сих пор не могу понять, не потому ли ему так везло в делах, что люди стремились побыстрее от него избавиться. После того как с Корнеллским университетом у меня все было улажено, я видел Фишера всего один раз. Мне хотелось отблагодарить его, хотелось поближе с ним сойтись. Но он не допустил ни того, ни другого - болтал как трещотка, хвастался сделками, которые заключил или собирался заключить. Потом сказал, что мне необходим костюм для университета, - и в этом он был прав! - и настоял, чтобы я взял у него в долг двести долларов.
Это была для него крупная сумма: как я узнал впоследствии, он получал ничтожные комиссионные. Я постепенно расплатился - высылал ему по почте чеки на небольшие суммы. Большинство из них, однако, так и не были предъявлены к оплате.
- Какая удивительная история! - воскликнула Кристина. - А почему вы с ним не встречались?
- Он вскоре умер, - сказал Питер. - Я несколько раз пытался связаться с ним, но из этого ничего не вышло. Около года назад мне позвонил по телефону адвокат - у Герберта, видимо, не было родных. Я пошел на похороны. Оказалось, что таких, как я, там собралось восемь человек - восемь человек, которым он помог в жизни, как мне. Но самое любопытное, что при всей своей любви к хвастовству, Герберт никогда никому из нас не рассказывал о других.
- Я сейчас просто расплачусь, - сказала Кристина.