Дальнейшая его жизнь пошла зигзагами, неожиданными и странными. Большую часть девяностых Фил провел "в поисках себя", прибегая по очереди к различным нетрадиционным методам - хрустальные шары, медитация, китайские травы, буддизм и даосизм. Он переезжал из города в город, уходил от женщины к женщине в поисках счастья и самовыражения. Однако не нашел ни того, ни другого, что привело к алкоголизму и разрыву с еще одной дамой, с которой он обитал в туристском кемпинге в Уорикшире.
Однажды он вышел из кемпинга, прошагал три мили до Ньюнитона под дождем, прижимая к груди бутылку "Тотон Драй", зашел в прачечную, помочился в сушильный барабан, обругал какого-то старика и спер деньги, которые тот приготовил, чтобы заплатить за стирку. Он украл полтора фунта и получил за это три месяца тюрьмы.
- Это было лучшее, из того, что со мной случалось в жизни, - заметил он, - В тюрьме я наконец разобрался с бардаком, в который превратилась моя жизнь.
- То есть? - история Фила захватила Надин, она словно смотрела телепередачу об экстремальных ситуациях.
- Когда там сидишь… Видишь ли, я провел столько лет в убеждении, что в моем существовании на этом свете заложен какой-то высший смысл. Сначала я думал, что мне предназначено стать богатым, потом - преуспевающим бизнесменом с мобильником, в дорогом костюме и с мозгами, как компьютер. Не получилось. Потом я решил, что должен стать творцом, создать свой стиль, авангардный стиль: этакий крутой фотограф в темных очках и в обнимку с сексапильной подружкой. - Он взглянул на Надин, приподняв брови. Она рассмеялась. - И это, как тебе известно, тоже не получилось. Тогда я занялся всякой нетрадиционной мурой, думал, а вдруг мне суждено стать великим целителем или еще кем. Но когда и с этим вышел облом, я решил полностью переменить образ жизни; подумал, что если я сумею войти в иное измерение, это сделает меня особенным человеком. Я словно… словно примерял на себя разные личины, понимаешь? Прикидывал, какая мне к лицу. А потом бросал, осознавав, что выгляжу законченным уродом. - Он хрипло засмеялся. - Мне пришлось поднапрячься, чтобы сообразить, что некоторые живут в этом мире вовсе без всякого смысла… они просто живут. И тут до меня дошло, что я - как раз из таких, и ничего плохого в этом нет… улавливаешь мою мысль? Что плохого в том, чтобы быть нормальным парнем, делать нормальную работу и иметь нормальных друзей. И когда до меня это дошло, у меня словно тяжесть свалилась с плеч. Я распрямился… Такое впечатление, будто у меня на плече всю дорогу сидел большой противный попугай, а когда меня посадили, он улетел. - Фил пожал плечами и закурил "Ротманс".
Надин протяжно выдохнула:
- Черт, Фил… Конечно, я всегда знала, что скучать тебе не придется, но с тобой столько всего случилось, надо же как круто ты поменял свою жизнь. По сравнению с тобой, я чувствую себя такой скучной и… предсказуемой. Я… я ничего не сделала со своей жизнью!
- А фотография? Ты еще снимаешь? - Она кивнула. - На жизнь хватает?
- Да, более чем.
- Да ну? - интерес Фила к Надин заметно возрос. - Наверное, живешь в хорошей квартирке и все такое?
- Да, - с гордостью подтвердила она.
- Прекрасно! Рад за тебя. А что снимаешь?
- Ну… - Надин замялась, внезапно припомнив, как Фил относился к коммерческой фотографии в университетские годы. - В основном иллюстрирую программные статьи. В журнале "Он". Знаешь такой?
- Ага. Сиськи-письки, да?
- Не только, еще многое другое. Но мне случалось снимать голые задницы, что верно, то верно. - Надин нервно улыбнулась, ожидая, что ее начнут обличать в продажности. Но Фил улыбнулся и даже хохотнул. Надин испустила вздох облегчения. - Я думала, ты придешь в ужас. Уже приготовилась выслушать лекцию о коммерциализации искусства!
- Ну что ты, - ответил Фил. - По-моему, это здорово. Честное слово. Тогда, в Манчестере, я был изрядным придурком. Таким претенциозным. Воображал себя бог знает чем. - Он опять засмеялся, уже более сердечно. Надин становилось все более очевидным, что Фил - уж не тот человек, которого она знала много лет назад, совсем не тот. Он стал на десять лет старше, килограммов на десять худее, а его жизненные ценности подверглись радикальному пересмотру.
- И когда же ты вернулся в Лондон? - спросила она.
- Прямиком из тюряги и вернулся. В марте 97-ого.
- Опять к родителям?
- Ага.
- И все еще у них живешь?
- Не-ет, - помотал головой Фил, - нет. У меня есть квартирка в Финсбери-парк, малюсенькая. Мои.. э-э-э… бабушка с дедушкой сдали ее мне.
- Но ты был у родителей, когда я им позвонила, - озадаченно напомнила Надин.
- Не-ет, - Фил опять помотал головой, - я был у себя, в Финсбери-парк. Переезжая, я перевел туда номер.
- Но… но… а твоим родителям разве не нужен телефон?
Фил поставил кружку на стол и глубоко вздохнул. Проникновенно глянул на Надин, сжал челюсти.
- Нет. Им телефон больше не нужен. Они умерли.
От неожиданности Надин слегка растерялась.
- Понятно, - она чуть было не начала извиняться, но вовремя одернула себя. - И как давно? Давно они умерли?
Понурившись, Фил отхлебнул пива:
- Год. Год с небольшим.
- Что? Оба?
- Угу.
- Одновременно?
- Да.
- Боже… какой ужас. А что случилось?
- Лучше не спрашивай.
- Но я бы хотела знать.
- Это не очень веселая история.
- Расскажи, - любопытство Надин распалилось до крайности. - Кому же рассказывать, как не мне.
Вздохнув, Фил задумчиво уставился в глубины пивной кружки. Надин уже опасалась, что не дождется рассказа, но наконец Фил поднял голову и приоткрыл рот, глядя куда-то вдаль. Он напомнил Надин старый заржавевший стояк, по которому вода еле-еле течет.
- У матери был рак легких, - начал он. - Она боролась с болезнью три года. Однажды чуть не умерла, над ней совершили последний обряд и все такое. Но мать билась до последнего. Ты помнишь ее? Боевое орудие, а не женщина. И опухоль вроде как исчезла. Ей сделали рентген легких и ничего не нашли. Все говорили, что свершилось чудо. А она твердила, что ее спасла злость, которую она транслировала этому… она называла опухоль "плевком Вельзевула" и ненавидела ее. - Фил усмехнулся. - Она считала, что злость убила опухоль, а не слюнявое позитивное мышление, и не нетрадиционная хренотень, которой я тогда занимался. Как бы то ни было, мать полностью выздоровела, а через два месяца у отца диагностировали рак груди. Я думал, у мужчин такого не бывает; оказывается, бывает. Вот здесь - Он ткнул пальцем в грудную клетку. - Положили его в больницу, сделали анализы, операцию, лечили, как мать, а ему становилось все хуже: опухоль росла, пришлось удалить все мясо с груди, отрезали сосок и прочее… смотреть было жутко… - Он содрогнулся. - Но прошел год, и отец выписался из больницы здоровехонек и опять зажил в свое удовольствие.
Ну и после всего того, что им пришлось пережить, - продолжал Фил, - они решили, что заслужили немножко отдыха где-нибудь в теплых странах на солнышке. Сняли с книжки долгосрочный вклад и отправились в двухнедельный круиз по Средиземноморью… Был не сезон, и билеты обошлись им не слишком дорого. Я помахал им рукой в Портсмуте, и они отбыли. Никогда не забуду их лиц, когда они стояли на палубе, такие счастливые и взволнованные.
О том, что случилось потом, я узнал со слов свидетелей, ведь меня-то там не было… Похоже, дело было так. Мать съела протухшую сардину или еще что; она к ресторанной еде была не привычна, и у нее кишки скрутило, началась рвота, понос… ну ты знаешь. И вот ближе к ночи она стояла на палубе и блевала за борт, ее буквально выворачивало наизнанку, а отец стоял рядом и гладил ее по спине. И вдруг корабль сильно качнуло, мать отшвырнуло к другому борту, но рвота у нее не прекратилась, и она заблевала всю палубу. Она упала рядом с лесенкой, которая вела на нижнюю палубу, такая металлическая лесенка, какие обычно бывают на кораблях, и ударилась головой о какую-то хреновину, и когда отец увидел, что у нее по лицу кровь течет, он рванул к ней, да не врубился, что палуба-то вся скользкая от блевотины.
- И вот, - Фил сделал глубокий вздох и глотнул пива, - бежит он к ней по этой слизи, а корабль опять качнуло, и, как рассказывают очевидцы, он проехался по блевотине, как по льду, а потом шмякнулся, упал на голову прямо у подножия той лесенки и кубарем покатился ступенькам, бум, бум, бум… - Он умолк, чтобы справится с нахлынувшими эмоциями. Надин затаила дыхание. - По словам корабельного доктора, эта лесенка его враз и прикончила. От падения у него переломился позвоночник. Он не мучился…
- О господи, какой ужас, - охнула Надин. - А мама? Что случилось с ней?
Фил шумно выдохнул:
- Она, конечно, тоже была не в лучшем виде: отец погиб, да и рвота у нее не прекратилась. Доктор залепил ей голову пластырем, дал успокоительное и средство для желудка и отправил ее в каюту. А когда на следующее утро постучался к ней, ему не ответили. Он приказал стюарду отпереть дверь, вошел, а мать лежала в кровати … - он опять отхлебнул из кружки и взглянул на Надин, - … мертвая.
- Что?! Но почему?!
- Ушиб головы. Он оказался опаснее, чем думали. Похоже, образовался тромб. Умерла во сне. Она не мучилась.. По крайней мере, они оба не мучились.
- Ох, Фил, бедный ты, бедный. Ничего кошмарнее я в жизни не слышала.
- Я тебя предупреждал. История жуткая. Папаша умер, поскользнувшись на мамулиной блевотине. Мило, правда?
- Фил, - Надин инстинктивно схватила его за руку, - мне очень жаль.
- Да, ладно.
- И ты уже не смог жить в их доме, когда их не стало?
- А?
- Ну… в доме покойных родителей?…