* * *
И полную минуту или даже две, - во всяком случае, так долго, что я отвел глаза в сторону, - он кивал и кивал. Соглашался. Именно здесь (по времени) Павел Леонидович захотел закурить и стрельнул из моей пачки.
- Весна-то какая великолепная, - сказал он, закуривая.
- Да.
- Жильцам нашего дома был сегодня приказ: сажать деревья. А я у тебя засиделся.
- Мне тоже сажать. И тоже вроде бы сегодня.
- И тоже по велению жэка?
- По велению молодой жены.
- Аня любит сажать деревья?
- Нет. Но Аня любит, когда я сажаю деревья.
- А-а-а, - он засмеялся, - это бывает.
А магнитофон нашептывал и нашептывал свое. Доказывал. Хрипел. Убеждал. Мы уже не слушали.
Все было ясно.
Крутилась последняя пленка. Или предпоследняя, - так или иначе, шла уже кружевная работа. Остатки.
* * *
Старохатов выключил магнитофон, его последние хриплые звуки.
- Все? - спросил он просто.
Помолчали. И без раздражения, спокойно, он еще спросил:
- Почему тебя интересовала эта… эта мелочовка, Игорь? - Вопрос был поставлен общо, неожиданно общо, и я замялся.
- Ну как же, - все же промямлил я. - Нет логики… Непонятно…
Он засмеялся:
- Непонятно?.. Что?.. В человеке, - он заговорил строже. - В каждом человеке, Игорь, столько тайн, противоречий… столько глубин психики. А тебя интересовало: брал деньги? Не брал деньги?.. Что они тебе?
- Когда-то брали, а когда-то нет. Почему?
- Понятия не имею, Игорь. - И усмехнулся. - Не знаю, почему.
- Это не ответ.
- Это ответ. Потому что пустяшно все это… Да знаешь ли ты, сколько во мне… в тебе… да в любом человеке… таких пустяшных вопросов, нелогичных загадок! Сотни!.. Почему?.. А потому что это пустяшки, мусор, а не загадки!
Я промолчал.
- Ты же год, если не больше, потратил. Что ж ты так по мелочи работал?.. Оглянись! Впадал, говоришь, в пустоту… Мучился? Ссорился с женой? Убегал в деревню?.. И все из-за такой ерунды, как привзятые кем-то деньги!
Он встал.
- Ей-богу, ты пошел не по тому ведомству.
Он опять засмеялся:
- Не было денег - брал. Были - не брал. В чем проблема, Игорь, скажи мне - может, я стар стал и не понимаю.
Он искренно вздохнул:
- Я ожидал от твоего поиска куда большего, Игорь… Деньги! О, господи!.. Нашел задачку!.. Ты лучше мне ответь - зачем ты так бессмысленно трудился?
Он прошагал в прихожую. Взял там свою шляпу.
Я был в растерянности. А он говорил очень четко. Настоящая контратака.
И сошел вниз по лестнице к своей машине. И уехал.
Уехал, так и оставив мне вопрос, притом вопрос заглавный, пронзительный - ты, Игорь, целый год гнался за житейской пустышкой, за химерой - зачем?
* * *
Дней через десять неожиданная новость. Позвонил приятель и, помимо прочего, сообщил:
- Слышал уже?.. Старохатова выперли из Мастерской.
В груди у меня екнуло.
- Может быть, сам ушел? - помедлив, спросил я.
- Может быть… Но, кажется, все-таки выперли.
Ни обдумать новость, ни обговорить я тогда не успел.
* * *
Но уже в ту же ночь до меня дошло. Мысль пришла остро и разом, но я лишь хмыкнул и не поверил в нее: глупости, не может быть!.. И тогда мысль пришла вновь, но пришла теперь мягче, спокойнее, на лапках. И можно было протянуть руку и, уже не пугаясь, эту кошечку-рысь погладить. Для того и пришла.
"Вера у нас была, - сказала в тот раз Аня. - А я отправилась к тете Паше в больницу". - "Нехорошо: Вера пришла пообщаться, а ты оставила ее за няньку. Долго она сидела с Машей?" - "Нет. Около часа…"
Я позвонил.
Трубку взяла дочка Веры - пятнадцатилетняя девочка, о существовании которой я знал, но которую никогда не видел.
- Мамы нет дома, - еле слышно ответила она.
И еще. Почти шепотом:
- Она придет сегодня попозже. Передать что-нибудь ей?
Не голос, а шелест листьев.
Я позвонил попозже (к этой минуте я уже не сомневался):
- Вера?
- Я.
Не стал я тянуть:
- Ты все-таки нанесла ему ответный удар.
И Вера тут же с вызовом, распрямляясь пружиной, ответила:
- А ты как думал!
Сдержанным тоном я попросил рассказать - как-никак я причастен к случившемуся. Грубо говоря: записи, в которых она рылась и которые взяла, мои.
- Ты ведь не слишком для меня расстарался. Вот я и решила порыться в записях сама.
- И не спросила, можно ли?
- А зачем мне было спрашивать? Во-первых, ты со мной в большой дружбе. Во-вторых, я точно знала, что посмотреть эти записи ты мне не дашь.
И добавила, язвя мое ухо:
- Такой уж ты породы особенной.
- Какой?
- Да уж такой, - сказала она: она считала, что я трусоват. Не в том, конечно, смысле, что боюсь Старохатова. А в том смысле, что не желаю никуда вмешиваться - то есть в самом распространенном и ходовом в наш век понятии трусости.
- Ты ведь у нас художник. Ты ведь у нас чистенький, - продолжала Вера. - Ты умер бы, но не замарал лапок.
Тут я все же нашелся - сказал, что я не хочу, да и не умею превращать свой труд в жалобу, поданную на имя вышестоящего начальника.
- Ладно, - отрезала она, - устраивай свою совесть, как ей мягче.
И вдруг она как бы с вызовом выкрикнула:
- Разве ты не для меня собирал эту коробку?.. эти записи?
Конечно, с иронией. Конечно, выкрикнула она с иронией и насмешкой. Так кричит напоследок удачливый вор. А я онемел. Я словно бы вдруг понял… Сам себя понял… Я словно бы услышал свое подсознание.
Как знать… Как знать, Вера!
* * *
Да, она прочитала мои записи - она уже давно догадывалась, что подобные записи у меня есть. Однако сама идея использовать их пришла неожиданно. Скорее всего, Веру в тот день вела интуиция: она ведь знать не знала, что Аня пойдет в больницу и оставит ее одну. Зато она прекрасно знала, что ей попалось в руки, когда оно уже попалось. Она не рылась. Она не искала. Она случайно наткнулась на коробку и выложенные листки, прочитав всего лишь одну двадцатистраничную запись - ту, на которой были обобраны Коля Оконников и Павлуша Щуриков, двое из всех.
- Тебе повезло, - сказал я.
- Не жалуюсь.
Ей повезло - она сразу же наткнулась на листки, в которых были "грехи", и только "грехи", Старохатова. И еще ей повезло, что Аня ушла в больницу к тете Паше. И еще повезло, что я вдруг не явился домой. Короче: ей повезло. Потому что она долго ждала свою минуту… Она наскоро переписала в книжицу факты навязанного соавторства, переписала даже характерные, подстерегающие добычу разговорные реплики Старохатова - все, вплоть до примерного числа и месяца, когда эти разговоры состоялись.
И вот с этим-то "топором" Вера отправилась в Госкомитет по кинематографии - к тому самому представителю. Он ее принял. Он ее помнил. Вера была спокойна и деловита. "Топор" лежал в ее сумочке, в обыкновенной дамской сумочке.
- …Ты почитала ему вслух?
- Да.
- Долго читала?
- Я никуда не торопилась.
Выслушав Веру, представитель Госкомитета вызвал Старохатова к себе, и они вновь почитали вслух, и состоялся как бы второй раунд того самого обсуждения. И представитель Госкомитета снял П. Л. Старохатова приказом. Отстранил от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию. Не в тот же день, конечно. Но почти в тот же день. "Топор" был что надо.
- Я не стала тебе сообщать, - сказала Вера. - Мои записи я там же, с общего согласия, уничтожила. Решили закончить дело без шума и огласки.
- Без скандала…
- Без.
- Но теперь-то наконец ты работаешь в школе?
Она усмехнулась:
- Работаю.
И сказала:
- До свидания. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Еще в самом начале разговора я спросил, как ей работается в школе, и Вера ответила, что тоскливо.
И я не мог не подумать, что Старохатову сейчас тоже не сладко. Лишенный деятельности, сидит он сейчас в своей квартире, расслабленный и жалкий. А может быть, сидит и исходит тихой злобой, и злоба эта почти полностью достается его верной жене. Если не считать, что злоба ест его изнутри поедом. Сжирает нутро. Что и говорить, Старохатов и Вера обменялись ударами. Каждый получил свое. Итог вражды.
Глава 7
Аня улыбнулась:
- Брось, милый… Я же тебя люблю. И тебе не надо стараться выглядеть лучшим, чем ты есть.
Она говорила искренне. С любовью. И было ясно, что вольно или невольно она смотрит теперь на меня как на человека, который ничего особенного не добился.
В ее словах, как всегда, было очарование неведения и молодости, но сквозь очарование нет-нет и уже проглядывал остренький ум. Жизнь налаживалась. Жизнь понемногу, но грела. С момента выздоровления Маши мы стали нормальной семьей и, как всякая нормальная семья, улучшали свой быт, что-то покупали, чем-то украшали квартиру и уже всерьез заботились о таком или ином летнем отпуске. Маша ходила в детский сад. Аня ходила на работу. С работы Аня возвращалась довольная, энергичная, ни тени усталости: секретарь директора!
И уж ежели глаза ее открылись, они открылись широко:
- Твой Старохатов, что там ни говори, был настоящий муж и отец, он умел семью кормить.
Я смолчал.
- Все-таки уважаешь мужчину, когда он умеет зарабатывать.
- Жаль только, что при этом он обирал ребят.
- Брось, милый. Ты сам говорил, что в сценарном деле грани не существует - он обирал кого-то, а кому-то отдавал даром.
Так она это поняла.