- Позвонил бы. Раз меня дома нет - то где же еще я буду?
- Не знаю.
- Я бы знал. Да вот не знаю, - сказал Василий Логинович, обращаясь к Виленкину. - Отец сгинул где-то в окопах, а где именно? И я его искал. Напрасно.
- Так, так, - сказал Гарик, - значит, вы вместе. Ну и как рука?
- Ничего с его рукой не сделается.
- Надо перевязать, я перекись привез.
- Порезал руку - ерунда.
- Это не ерунда, - сказал Гарик.
- А, бриллиантовая рука?
- Ты, отец, почти угадал.
- Ничего, ручку пальцами зажать можно, - сказал Василий Логинович. - Островский зубами писал. Ведь ты журналист?
- Да я вижу, вы толком не знакомы. Это Петр Виленкин.
- Да? А я Василий Логинович.
- Да нет, - возразил Виленкин, - мы познакомились. Никто не звонил?
- Нет.
- Я так и понял, - сказал Василий Логинович, - что ты, Петя, со своей в раздрае.
- Горячая вода есть? - деловито поинтересовался Гарик. - Приступим к экзекуции.
Снова над тазом поднимались тошные испарения, Гарик разматывал бинт; наконец тот весь упал в красноватую воду. Все трое воззрились на рану. Траншею переполнял гной. Рука заметно припухла.
- Нет температуры? - спросил Гарик.
- Нет, не знаю.
- Не лихорадит?
Василий Логинович хмыкнул, наблюдая за сыном. Тот отыскал термометр. Виленкин сунул его под мышку.
- Да, надо было сразу зашить.
- Ничего, - сказал Василий Логинович, - заживет, и следа не останется. Человек, как собака.
- Вот именно. У одних лапы - как у меня, а у других - руки, предназначенные... - начал Гарик.
- На нас и не такие дыры заживали.
Гарик принялся осторожно обрабатывать рану. Распечатал новый бинт. На легких белых полосках вновь проступали ржавые разводы. Перебинтовав руку, он предложил посмотреть термометр. Температура была повышенной.
- Тридцать семь? - переспросил Василий Логинович. - Я на валке леса в Карело-Финской по пояс в снегу работал при тридцати восьми.
- Здесь не валка леса и не сталинская Карело-Финская. Такой вообще больше в природе нет.
- Почему нет? Места остались. Они мне иногда снятся.
- Я считаю, что необходимо показаться врачу.
- Зачем ему показываться?
- Затем, что температура свидетельствует о воспалительном процессе. Может сепсис начаться.
Василий Логинович с интересом посмотрел на сына.
- Не паникуй и говори внятно.
- Разве я говорю невнятно?.. И вообще, отец, времена людей-гвоздей прошли. Помнишь такое стихотворение у... Щипачева, что ли? Не надо из людей делать ни гвозди, ни бревна.
- Не нервничай.
- А ты не говори бессмысленных вещей. Да что вообще за спор? Пусть маэстро сам решает, это его касается.
- Так ты музыкант? - спросил Василий Логинович. - Как же я сразу не догадался.
- До Шерлока Холмса тебе далеко.
- На чем же ты играешь?.. Ну, а на гармошке? или на аккордеоне? Тоже клавиши. Нет, мы должны с тобой сходить к Няньке, тебе надо ее послушать, последний голос.
- Но сначала я отвезу его к хирургу, - напомнил Гарик.
Виленкин сказал, что они выпивали вчера, ему необходимо почистить зубы. Василий Логинович рассмеялся.
- Да эти хирурги не просыхают!..
Гарик дал тюбик зубной пасты. Виленкин пальцем потер зубы, ополоснул рот.
- Иди сюда, - позвал его Василий Логинович.
Виленкин подошел, и Василий Логинович надавил на грушу, соединенную с зеленым флаконом. Резко запахло.
- Да это же "Шипр"! - воскликнул Гарик. Но было поздно.
- Да, - сказал Василий Логинович. - Самый лучший одеколон. Теперь можно не только к хирургу, а хоть к самой Тэтчер.
- Именно к ней?
- Интересно заглянуть в глаза Железной леди. Женщина всю страну держала под собой. Ребят грохала на Фолклендах. Я думаю, ей завидуют все бабы.
- У них была еще и Диана.
- Ну и что?
- Скорее ей завидуют. Завидовали.
- А я думал, тебе нравятся только раскосые. Корейки, японки, монголки, - сказал Василий Логинович. - Интересно, а настоящим, историческим самураям не запрещалось коситься на белых баб? Ты у нас специалист. А?
- Не знаю. Петр, одевайся.
- Гм... Вообще мне думается, что они были склонны к истерикам, - внезапно заключил Василий Логинович.
Виленкин и Гарик посмотрели на него.
- Кто? - спросил Гарик.
- Самураи.
Гарик бросил взгляд на Виленкина: ты это слышал?..
- Моя мысль основана на одном наблюдении, - сказал Василий Логинович.
- Любопытно... над кем?
- Над историческими японцами, - сказал Василий Логинович.
- Любопытно, - повторил Гарик, взглядывая на часы.
- И вот что я имею в виду, вот кого точнее: их камикадзе.
Брови Гарика поползли.
- Да, - невозмутимо подтвердил Василий Логинович.
Виленкин надел пальто и стоял посреди комнаты. Василий Логинович продолжил:
- В этом женское: бросаться очертя голову, вместо того чтобы спокойно драться.
- Извините меня, - сказал Гарик, обращаясь ко всем, - но это полная несуразица.
Внезапно он успокоился и заметил, что отец, видимо, плохо исследовал вопрос об исторических самураях и камикадзе. Ничего женского и истерического в их отношении к смерти никогда не было и быть не могло, ибо бесстрастное восприятие смерти воспитывалось у них с младых ногтей. Гарик прочитал небольшую лекцию в доме с осенними зеркалами, с монохромно окрашенным фарфоровым чайником на столе - лекцию о смерти в Японии.
- Один пример: умирает от болезни правитель, семнадцатилетний вассал - недавно, кстати, женившийся - припадает к его стопам, вымаливая дозволение умереть вслед за господином. Ибо не получить разрешения равносильно приговору к позорной жизни.
Василий Логинович вздохнул и сказал, что все это настоящая муть, если уж так захотелось - делай молча. На что Гарик ответил пословицей: смерть без дозволения - собачья. Василий Логинович сказал, что он такой пословицы не знает.
- Это самурайская.
- А я русский. И эти самураи, как в театре, - подвел итог Василий Логинович, - шагу не ступят без ужимок и прыжков.
- Именно ритуал превратил животное в человека, - парировал Гарик.
- Но этот же ритуал может превратить его в куклу, - подал голос Виленкин.
Василий Логинович с благодарностью посмотрел на него. Гарик тоже взглянул на Виленкина и спросил, готов ли он.
- Тогда поехали.
- Ну, жду вас обоих, тебя и маэстро, - сказал Василий Логинович.
- Я только привезу Петра и уеду.
- Завтра суббота?
- Да, но Галке в музшколу.
Василий Логинович нахмурился.
- Может она один раз в трамвае доехать? С мамкой? Или пропустить, невелика беда. Занятий этих будет еще много. А мы посидим втроем, поговорим.
Гарик отрицательно покачал головой.
- У каждого своя Железная леди, - пробормотал Василий Логинович.
Они прошли в сени. С крыльца Виленкин покосился на окно. Василий Логинович сидел, опустив лобастую голову. И тут-то он вспомнил, что за отрывок вызывал из музыкальной шкатулки этот человек: реприза второй части "Героической".
Яблоки цепенели в холодном тумане. Ярко и твердо выступали, круглясь, яблоки.
Они миновали сад, сели в автомобиль, Гарик повернул ключ зажигания. Тронулись. Доехали до колонки и там развернулись. Мимо проплыл сад, дом, - на крыше петух.
Да, тема напора.
Выехали из тополевых врат, из тополевой арки. Гарик достал сигарету, включил зажигалку.
Крест на обочине. Разбился, наверное, кто-то... Хотя на этой дороге в колдобинах разве можно набрать такую скорость?
Поля простирались в туман. Чернели перелески.
- "Мы едим, испражняемся, спим и встаем, - вдруг начал декламировать Гарик. - Таков наш мир. Все, что нам остается кроме этого, - умереть". Иккю.
Шелестели шины.
- Я забыл предупредить, - сказал Гарик, - что может нагрянуть старик. Просто не думал, что действительно приедет. Он последнее время торчит в городе. Хотя поет дифирамбы деревне. Ну а других критикует за расхождение слов и дел, - Гарик взглянул на Виленкина. - Не достал он тебя своими разговорами?
- Твой отец - живой сборник рассказов.
Гарик стряхнул пепел в окно.
- Да, в первый раз интересно.
- Он сказал, что собирается переселиться сюда, в деревню.
По лицу Гарика пробежала нетерпеливая улыбка.
- Пустое. Он боится деревни.
- Почему?
Гарик пожал плечами.
- Мне показалось, твой отец уже ничего не боится, - возразил Виленкин.
- Я тоже всегда так думал, - сказал Гарик.
- Но он же там остался.
- Это очередная ссора с женой. Он приехал, чтобы повидаться с Нянькой.
Виленкин взглянул на него. Вот как? Гарик перехватил его взгляд и усмехнулся.
- Да, вы оказались друзьями по... по... Несчастье ли это, а? или что?
- Не знаю.
- Вообще у них это время от времени происходит. Но в этот раз что-то особенно затянулось... Она ушла к своей дочке или к сыну-попу и отказывается возвращаться. И хорошо! Он мне сам говорил, что мечтает жить свободно, без женщины, что женщина ему враждебна, как смерть, и так далее и тому подобное.
Виленкин кивнул.
- Что, - спросил Гарик, - тебе он это тоже говорил?
- Да.