* * *
Сначала Донченко заставил группу спуститься вниз, к Зейскому морю, зайти в воду и протопать в ней с полкиллометра в сторону Гилюя.
– Думаешь, они с собаками? – метров через двести, с трудом переводя дыхание, высказался майор. – Может, хватит воду толочь? Пошли по берегу.
– Они и без собак нас прекрасно вычислят, если сейчас выйдем на берег, – аргументировал опер, постоянно прислушиваясь к звукам, доносящимся со стороны водохранилища. – Кругом песок. Нужно добраться до камня.
Лёха спросил Савицкого:
– Вы как? Сможете дальше идти? А то, может, давайте понесём вас?
– Я, молодой человек, – старик, согнувшись, с трудом перевёл дыхание, – в своё время чемпионом Москвы был по кроссам по пересечённой местности. Сейчас, конечно, уже не то, но по утрам по десять километров бегаю. Так что не беспокойтесь. – Савицкий зачерпнул ладонями воду, ополоснул лицо. – Ну что, молодёжь, в путь?
Спустя час троица уставших людей выбралась к излучине, где Гилюй впадал в Зею. Лёха кивнул на берег:
– Галька. Идти осторожно, чтобы сильно не вдавить камни в почву. И сразу в лес. – Донченко обернулся. – Ветки не ломать. Если какая зацепится за рюкзак – тихонько вернуть на место.
Вскоре группа шла по лесным зарослям, однако так, чтобы виднелась водная гладь реки. На этом настоял Рыбаков, исходя из последнего сообщения Щетинина. На рассвете должна была начаться чехарда. С догонялками и, вполне возможно, стрелялками. И одним из условий в этой чехарде было то, чтобы как можно быстрее забрать с места событий самого важного свидетеля, который и заварил всю эту кашу. А потому Сашка предпочёл находиться ближе к реке.
Через два с половиной часа непрерывной ходьбы группа отошла от начального этапа примерно километров на семь, когда Донческно резко прекратил движение.
– Амба! – Лёшка принялся внимательно осматривать местность. – Пока сделаем перекур. Дальше будем идти осторожнее. Километрах в шести от нас лагерь. Хоть и с противоположной стороны реки, а всё одно можем нарваться на их пост.
Выбрав укромную поляну, всю заросшую плотным кустарником и окружённую не менее плотным строем деревьев, мужики сделали привал. Капитан быстро извлёк из рюкзака хлеб, две банки тушёнки, лук и огурцы. Когда первый голод был утолён, Сашка наконец-то решился задать вопрос, который волновал его последние несколько часов:
– А мой дядька, как и вы, живой? Или…
Савицкий дожевал горбушку, проглотил хлеб, запив водой.
– Даже не знаю, как ответить. – Старик не прятал глаз. – Я остался жив только потому, что струсил. Испугался. Зассал… – Было видно, старику трудно воссоздавать картину прошлого, но тем не менее он продолжил неприятные для него воспоминания. – Они нас окружили. С автоматами. В пятнистых маскхалатах. Я раньше таких и не видел. Ванька, проводник, их ещё на Норе почувствовал. Но там они нам не мешали. А тут… Будто из-под земли выросли… Ванька Батю предупреждал, что нас пасут…
– Кого предупреждал? – не понял Донченко, прислушивающийся к голосу Савицкого и одновременно бросающий взгляд по сторонам.
– Батю. Мы так про меж собой именовали Дмитриева. – Лёгкая улыбка коснулась губ старика. – А он для меня и был батя. Хотя старше всего на семь лет. Всё оберегал. Подсказывал.
– И что было потом? – нетерпеливо перебил Сашка.
– Потом… – Савицкий взял в руки огурец, покрутил его в пальцах. Бросил на клеёнку. – Нас изолировали друг от друга. Началась обработка. Нет, не били. Никакого физического воздействия. То, что произошло после, было намного хуже любой пытки… – Владимир Сергеевич смахнул комара со щеки. – Для того чтобы понять, что произошло, нужно знать, для чего мы сюда пришли. Вы готовы это узнать?
– Да, – выдохнул за двоих майор.
– Сколько у нас времени, опер?
– Полчаса дать могу, – отозвался Донченко.
– Что ж, в таком случае слушайте.
* * *
– "Гюрза" практически вышла из-под моего контроля. Я не могу координировать действия людей, которые мне не подчиняются.
– Знаю. Мало того, это я отдал приказ о взятии в заложники жены профессора. Иначе бы мы потеряли и её. И тогда бы у нас не было средств давления на наших оппонентов. А так… Пусть ищут. А с женой Урманского ничего не случится. Найдут дневник – обменяем на документ. Не найдут – вернётся домой в целости и сохранности. Ничего, пару дней потерпит.
– А вы не боитесь, что ситуация может полностью стать неконтролируемой?
– У вас для этого имеются опасения?
– Заложник, как вы выразились, уже есть. Зачем в таком случае "Гюрза" перекапывает весь город в поисках семьи Санатова? Или это тоже ваш приказ? А их на что будем менять?
– Я подумаю над вашими словами. Мы свяжемся с вами сами.
* * *
Щетинин высунулся в окно и с восторгом вдохнул знойный летний воздух: хоть и не в отпуске, а жизнь продолжается.
За спиной отозвалась "сонька". Дядька прислал новое сообщение. СЧХ развернул стул на сто восемьдесят градусов, спинкой к монитору, привычно оседлал его. Информация, которую прочитал Сергей Викторович, его не удивила:
"Инициатива строительства Зейской ГЭС исходила от члена-корреспондента Академии наук СССР, академика Ельцова Глеба Борисовича. Именно он курировал проект на уровне ЦК до 1972 года. Отмечу: родной брат Ельцова Г.Б., Ельцов Николай Борисович, одно время работал в секретариате Академии наук СССР до 1968 года. В августе того же года Ельцов Н.Б. был откомандирован Академией наук СССР, по рекомендации ЦК КПСС, в г. Благовещенск Амурской области, в областной исполнительный комитет для проведения контроля над работами на ЗеяГЭСстрое. Сын Николая Борисовича, Ельцов Юрий Николаевич, по настоянию родителя поступил в Благовещенский государственный педагогический институт им. М.И. Калинина в том же 1968 году, на геофак. На данный момент Ельцов Ю.Н. является деканом вышеозначенного факультета.
К сожалению, выяснить, кто пригласил контрактников на работу, не удалось.
Обнимаю".
* * *
– Я был последним, кого Батя отобрал в экспедицию. – Савицкий вырвал из земли травинку и теперь бессмысленно крутил ею перед собой. Сашка понимал, таким способом тот несколько успокаивал себя, а потому молчал, хотя вертящаяся практически перед его носом трава раздражала. – Признаться, до сих пор не могу понять, почему. Несколько раз вся будущая экспедиция собиралась у него на квартире. Один раз даже приезжал академик. Чаще всего сидели на кухне. Там-то я, кстати, и услышал впервые эту песню.
– Песню? – теперь пришла очередь удивляться Сашке.
– Ну да, – кивнул старик. – Ту, что отослал Урманскому. Это не стихи, песня. Её Батя постоянно напевал. Причём у этой песни любопытная история. Первый куплет написал Колодников. И напел его Бате. А тот уже продолжил. Конечно, простая песня, но вот прилипла. На всю жизнь. – Он замолчал.
Донченко отпил из фляги воды, протянул её майору.
– А зачем вы опубликовали её? – опер откинулся на спину. – Столько лет молчали и – на тебе.
– Молчал, потому как было что терять, – выдохнул Савицкий. – Теперь терять нечего. Всё потеряно. Осталось только умереть. А уйти хочется со спокойной совестью. Вот потому и опубликовал.
– А если бы не прочитали?
– Прочитали, – с уверенностью сказал Савицкий. – Не пришла бы Мишкина мама в библиотеку, нашла бы номер в почтовом ящике. Не нашла бы в ящике – наткнулась на него у соседки. Нашёл бы способ.
– Вам кто-то помогал в городе? – Лёха прислушался.
Тишина пока ничем не нарушалась.
– Да. А вот кто – не скажу. Неприятности этому человеку не нужны. Так мне продолжать?
– Да, – отозвался опер. – Только предупреждаю: даю минут десять. Потом, простите, будет рекламная пауза со спортивной ходьбой.
Старик не смог скрыть улыбку:
– Хорошо. Итак, мы вышли в июне, – снова окунулся в воспоминания Савицкий. – Выехали в Увал. Пять человек. Батя, я, Профессор, Борода и Балтика. Последний служил на Балтийском флоте, отсюда и прозвище. Пошли только те, кто поверил Бате и Колодникову. Вообще-то, первоначально нас было семеро. Но двое отказались. В Увале ждал Ванька. Откуда Батя с ним был знаком, не знаю. Но встретились как старые друзья. Ванька-то нас и повёл по тайге. На Граматухе провели три дня. Вы там уже побывали?
– Я был, – сказал Рыбаков. – Что искали? Сын проводника говорил, будто вы с лопатами там бродили?
– Точно, бродили. – Старик отбросил травинку. – В нашу задачу входило аккуратно пробить шурфы вокруг вросших камней и по почве приблизительно определить возраст каменных захоронений. По первоначальной версии Колодникова выходило, будто те гранитные бруски были выброшены на берег речки сравнительно недавно. Понятное дело, в историческом понимании. Но это он предположил в шестьдесят первом. Тогда на данную информацию мало кто обратил внимание. Ну, за исключением тех… А потом к Ивану Иннокентиевичу поступила информация о том, будто точно такие же бруски лежат и на Норе. Вот тогда-то он и заинтересовался блоками. Организовал экспедицию в шестьдесят восьмом. Сначала исследовали блоки на Граматухе. Ничего примечательного на тот момент не обнаружили. И так бы и ушли, думая, будто это кто-то до революции хотел перевезти материал, да бросил его, если бы не начали более детальное исследование небольшого поселения…
– Граматухинского заповедника? – заметил майор.