- Мы всё время играем.
- Да.
- И ведём себя нечестно.
- С Полом?
- И с Полом, и с самими собой. - Она вздохнула. - Жаль, что я плохо знаю людей - я бы хотела разобраться, почему всё так, как оно есть.
- Этого никто не знает. - Джим удивлялся собственной мудрости. - Я не знаю, почему я делаю то, что делаю, и даже, кто я такой.
- Я тоже не знаю, кто ты, - ответила Мария.
Они посмотрели друг на друга: белые пятна лиц.
- Я это я. Это всё. Больше ничего.
- Ничего? Не думаю. В действительности ты всё: мужчина, женщина, ребёнок; ты можешь быть, кем захочешь.
- И кто же я сейчас?
- Минуту назад ты был ребёнком.
- А теперь?
- Я не знаю.
Он начал дрожать. Он начал надеяться. Может быть, это случится?
- Ты боишься?
- Нет, не боюсь.
Он и в самом деле не боялся в этот миг.
- Ты можешь меня поцеловать?
- Я могу тебя поцеловать, - сказал он и поцеловал. Он поцеловал богиню смерти.
После этого всё стало другим, другим и одновременно прежним, потому что, в конечном счёте, ничто не произошло. Джим потерпел неудачу: он ничего не смог. Он не годился для этого.
И тем не менее, его отношения с Марией были любовным романом. Они почти не расставались, они стали друг у друга наперсниками. Но, когда дело доходило до физической близости, Джим, если не говорить о том первом поцелуе, испытывал отвращение к нежному, податливому женскому телу. Мария была сбита с толку. Его неудача казалась ей тем более загадочной, что он был мужествен, и его влекло к ней. Казалось, сделать тут что-либо невозможно, разве что продолжать и дальше быть любовниками, которые не прикасаются друг к другу. Однако Салливан принимал эту видимую связь за действительную, и его мучения были самые изощрённые.
Наступил ноябрь, а они по-прежнему оставались в Мериде. Джим и Мария большую часть времени проводили вместе - Салливан не желал быть с ними днём. Он теперь начал пить после завтрака, днём он нередко бывал в оживлённом и шутливом настроении, но к концу обеда неизбежно тупел и делался мрачным.
Их жизнь остановилась до декабря, когда Соединённые Штаты вступили в войну с Японией, и тогда они снова стали частью этого мира. Салливан бросил пить. Сидя после обеда во внутреннем дворике, они строили планы. Салливан и Джим пребывали в возбуждении, они вернулись к жизни. Мария была печальна.
- Я не хочу об этом думать, - сказала она. - Вся моя жизнь там была войной. Одна заканчивалась, другая началась. Кажется, мне от неё не убежать.
Салливан прекратил нервно мерять шагами дворик.
- Нам нужно возвращаться, - сказал он Джиму.
Джим кивнул. Поток неожиданных событий захватил и его.
- Я хочу поступить в армию до того, как меня призовут, - сказал он, довольный по крайней мере этими словами, если не самой идеей.
- Это бессмысленно, - страстно сказала Мария. - Если бы я была мужчиной, я бы убежала, спряталась, дезертировала, стала изменником.
Салливан улыбнулся.
- Пять лет назад я бы сделал то же самое.
- А почему не сейчас?
- Потому что это хоть какое-то дело.
Она повернулась к Джиму:
- И ты так считаешь?
- Это всё решает.
- Возможно, - это её ничуть не убедило.
- Нам нужно возвращаться как можно скорее, - сказал Салливан.
- И что ты будешь делать? - спросила его Мария.
- Стану солдатом. Или корреспондентом, как получится.
- Похоже, что наши мексиканские каникулы закончились, - сказала Мария. - Мне они понравились.
- И мне тоже. - Джим посмотрел на Марию, и любовь вспыхнула в нём с новой силой. Угроза войны и разлуки приблизила к нему Марию.
- И мне тоже, - Салливан передразнивал его. - Мне доставила наслаждение каждая минута пребывания здесь. У нас получилось любопытное трио, да?
- Получилось? - голос Марии звучал мрачно.
Они решили, что вернутся в Штаты через Гватемалу.
Они без хлопот перенеслись над облаками, горами, тёмно-зелёными джунглями. Они с удовольствием летели над жаркой, парящей землёй, словно перестали быть земными существами, превратились в нечто более могущественное, основополагающее, не знающее таких преград, которые нельзя было бы преодолеть с помощью жёстких серебряных крыльев. Джим вдруг представил себя в авиации: вот он перелетает через континенты и океаны, быстро перемещается по земле, не оставляя на ней следов. Он жаждал летать.
Гватемала после Юкатана была просто рай. В городе стояла прохлада, а улицы имели такой вид, будто их только что выскребли. Люди были веселы, воздух приятен, и всюду, куда ни бросишь взгляд, высились вулканы - остроконечные, пронизанные синими прожилками теней, увенчанные шапками дождевых облаков.
Из отеля Салливан послал телеграммы различным друзьям-журналистам, которые могли бы помочь ему устроиться военным корреспондентом. Когда связь с внешним миром была установлена, Джим и Салливан отправились к себе в номер.
- Ну вот оно почти и кончилось, - Салливан стоял у окна, глядя на горы.
Джим уточнил:
- Наше путешествие?
- Конечно, путешествие.
- Да, - сказал Джим, который понимал, что имеет в виду Салливан. - Думаю, что по приезде в Нью-Йорк нам придётся расстаться.
Салливан улыбнулся.
- Сомневаюсь, что армия пошлёт нас воевать вместе.
- Рано или поздно всё кончается. Интересно, почему.
- А ты не знаешь? - презрительно спросил Салливан. - Неужели не знаешь?
- А ты знаешь?
- Конечно. Как только ты влюбляешься в кого-то, прежняя связь тут же прекращается, разве нет?
- Это ты о Марии?
- Да, о Марии.
- Это… это очень сложное дело, Пол. На самом деле всё не так, как можно подумать.
Но Джим не смог сказать всю правду - это было слишком унизительно. К счастью, детали не интересовали Салливана, ему вполне хватало его интуиции. Независимо от деталей результат неизбежно был один.
- Я ведь с самого начала знал, что так оно и будет. Я всё сделал, чтобы это случилось.
- Зачем?
Но Салливан никогда не смог бы признаться, почему поступает так, как поступает.
- А затем, - сказал он, чувствуя, что говорит неубедительно, - что я считал: так будет лучше для тебя. Она чудная женщина. Она может вытащить тебя из этого мира.
- Зачем меня вытаскивать? - в первый раз Джим признал, что всё же принадлежит этому миру.
- Потому что ты не годишься для таких отношений, и чем скорей ты прибьёшься к какому-нибудь другому берегу, тем лучше для тебя.
- Может быть.
Джим посмотрел на Пола. Тёмные круги у него под глазами исчезли. Он по-прежнему оставался привлекательным для Джима, даже сейчас, когда всё было кончено. Говорили они по-дружески, но по большому счёту, каждый лгал так безбожно, что ни у одного не возникло ни малейшего сожаления, что между ними всё было кончено.
В последний вечер перед отъездом они обедали в ресторане, который особенно рекомендовали тем, кто хотел отведать местные блюда и не страдать расстройством желудка. На стенах - в примитивистстком стиле яркие изображения вулканов, конкистадоров, цветов, озёр. Маленький оркестрик наполнял ресторан шумами маримбы, танцевали пары туристов.
В течение всего обеда Джим был бесшабашен и весел, как школьник, выпущенный из школы. Они пили чилийское вино, и даже Мария была весела. Но к концу обеда, когда музыка стала печальной и сентиментальной и было выпито порядочно белого вина, они тоже сделались печальными и сентиментальными. Но печаль этого рода тесно связана со счастьем.
Каждый теперь замкнулся в собственном поражении, сомнения остались позади. Границы были обозначены и приняты.
- Печально всё это, - сказала Мария, когда оркестр грянул "Ла Палому". - Мы так долго прожили вместе и в какие только игры ни играли.
- Верно, - Салливан был мрачен, - но это ещё и облегчение, когда всё кончается.
- Не всё. - Мария вертела в руках винный бокал. - Я думаю, что любовь всегда трагична. Всегда и для всех.
- Но этим и интересна жизнь: оценить можно только то, что потерял.
- Нет света без тьмы?
- Именно, как нет наслаждения без боли.
- Странная мысль, - она посмотрела на Салливана, почти разгадав его тайну.
- И всё же, - быстро добавил он, - в жизни есть и другие вещи помимо любви. Посмотри на Джима. Вот он никогда не влюбляется. Правда, Джим?
- Неправда. Я люблю то, что хочу, - Джим подумал о Бобе.
Мария недоумённо посмотрела на него:
- И чего же ты хочешь?
За Джима ответил Салливан:
- То, что не могу получить, как и все мы, - он отвернулся к Марии. - А тебе когда-нибудь удавалось найти то, что ты хотела?
- На какое-то время конечно.
- Но ненадолго?
- Нет, ненадолго. Я потерпела поражение, как и все остальные.
- Почему?
- Видимо, мне нужно больше, чем способен дать мужчина. А иногда я даю больше, чем мужчина способен взять.
- Шоу был таким, - неожиданно сказал Джим. - То есть он считал себя таким.
- Шоу был идиот, - сказал Салливан.
- Все мы идиоты по большому счёту, - печально сказала Мария.
Они замолчали.
Опять раздались звуки маримбы. Они выпили ещё вина. Наконец Салливан встал и пошёл в туалет. Впервые со дня своего приезда в Гватемалу Джим остался наедине с Марией. Она повернулась к нему:
- Завтра я уезжаю.
- Ты не поедешь с нами?