И Шоу начал монолог, который нравился ему больше всего - хронику его собственного восхождения, в котором ему никто не помогал, кроме мамы. Шоу, не страдавший от недостатка себялюбия, был доволен этой речью, а Джим не возражал получить местечко хотя бы и на самом краешке этого всеобъемлющего чувства. Джим принял Шоу полностью и безоговорочно. В конечном счете, эта связь для него была лишь временной остановкой на долгом пути с конечной станцией по имени "Боб".
Когда Шоу закончил свой гимн целеустремленности, Джим восхищенно и почти без фальши сказал:
- Пожалуй, у меня этого нет… Нет ничего, что я бы хотел так сильно.
Шоу гладил пальцами вертикальную полоску волос на своей груди.
- Устроить тебя статистом? Нет проблем, а там посмотрим.
- Посмотрим, - Джим встал и потянулся.
Шоу смотрел на него, довольный и возбужденный.
- А теперь надевай плавки, - сказал он, и повел Джима к башенке.
4
Два месяца прошли мирно. Джим наслаждался жизнью в огромном доме, комнаты которого были похожи на съемочные площадки. Когда Шоу бывал занят на киностудии, Джим играл в теннис с его многочисленными знакомыми и приятелями, которые приходили взглянуть на нового любовника Рональда. А заодно и отработать удар слева.
Джим был приятно удивлен, когда обнаружил, что стал в некотором роде знаменитостью, по крайней мере, в этом мирке, и тот интерес, который к нему проявляли, был своего рода компенсацией за стыд, что он испытал с Шиллингом.
Джиму нравились вечеринки у Шоу, он быстро нашел в них свое место. Он научился разбираться в алкоголе, делать коктейли и деликатно расчищать площадку, когда Шоу намеревался рассказать какую-нибудь историю. На Джима эти шикарно одетые люди производили впечатление. Они много пили и без конца рассказывали о своей сексуальной жизни. Он наслаждался их грубой прямолинейностью, которая в то же время и шокировала его. Они ничего не боялись, по крайней мере здесь, за высокими стенами особняка Рональда Шоу.
Джим вскоре обнаружил, что Шоу был не только приятным собеседником, но и - что было гораздо важнее - источником полезной информации. Он показал ему тайный Голливуд, где все ведущие актеры были гомосексуалистами, а немногие негомосексуалисты находились под постоянным наблюдением.
Многие женщины выступали в роли своего рода двора в этом королевстве однополой любви, и их часто приглашали в качестве свиты, когда нужно было появляться на публике. Называли их "бороды". Однако на на них не всегда можно было положиться. Однажды одна из такой свиты напилась, и полезла к Шоу с ласками, а когда он ее оттолкнул, стала поливать грязью всех присутствующих. Женщину увели, и с тех пор больше ее никто не видел.
В целях поддержания своего имиджа Шоу регулярно появлялся в ночных клубах в сопровождении девушек, нередко начинающих актрис. Он делал это ради директора студии, нервного предпринимателя, который пребывал в постоянном страхе, что скандал может поставить точку в карьере самой его дорогой собственности.
Джиму нравился Рональд Шоу. Правда, Джим не верил ему, когда тот ночью говорил о своей любви. Начать с того, что эти речи произносились с такой легкостью, что даже неопытный Джим раскусил актерскую игру. Но Джима это мало волновало. Он не был влюблен в Шоу, и не притворялся влюбленным. Да и сама мысль о любви к мужчине казалась ему смешной и неестественной. В лучшем случае мужчина может найти родную душу, близнеца, как это было у него с Бобом. Но такое случалось крайне редко, и не имело отношения к тому, что происходило с ним теперь.
Однажды Шоу взял Джима на киностудию. Как правило, они никогда не появлялись в обществе вдвоем, но тут Шоу решил, что пора показать Джиму свою работу.
Все огромное пространство киностудии было вместилищем для белых тон-ателье, напоминающих гигантские гаражи. На въезде Шоу почтительно приветствовал охранник, а стайка девушек, узнав его, принялась вопить и размахивать перед ним альбомами для автографов. За воротами начинался совершенно другой мир, в котором обитали статисты в костюмах, администраторы, техники, рабочие. Здесь одновременно снималось двадцать фильмов - только это здесь и имело значение.
Они припарковались перед бунгало, вокруг которого цвели розы.
- Моя костюмерная.
Шоу уже принимал деловой вид.
Внутри бунгало, растянувшись на диване, лежал маленький лысый человечек.
- Бэби, ты опаздываешь! Я пришел полчаса назад, как договаривались, и уже просмотрел "Вэрайети", "Репортер", и даже сценарий прочитал.
- Извини, Сай.
Шоу представил Джима человеку на диване.
- Сай, режиссер моей картины.
- Вот, значит, как ты называешь то, что я делаю в этом жалком городишке! - застонал Сай. - Зачем я вообще уехал из Нью-Йорка, почему не остался в театре?!
- Потому что они там тебя больше не хотят, бэби, - ухмыльнулся Шоу, снимая пиджак.
- Нет, вы только посмотрите на него! Око за око! Ты - худший актер Америки! - Сай повернулся к Джиму. - У него ведь нет ничего, кроме этой ослепительной улыбки и бесстыдного торса.
- Завидуешь, бэби?
Шоу разделся до трусов и поигрывал мускулами своего знаменитого торса. Сай застонал от отвращения и закрыл глаза.
- Это невыносимо, - он указал на дверь. - Одевайся, гример ждет тебя с семи часов.
Шоу вошел в соседнюю комнату, оставив дверь открытой.
- Что у нас на сегодня?
- Новая сцена, вот что. Сценаристы работали над ней всю ночь, они написали эту замечательную новую сцену на обратной стороне меню "Коттон-клуба", тебе понравится.
- Я там воплощение мужественности?
- А как же иначе?! Ты само бесстрашие, узкий сфинктер, все как надо.
- Узкий что?
- Я тебе вот что скажу: если бы хоть один из вас, балбесов, получил надлежащее образование, то это был бы конец американской мечты. Ты согласен, бэби? - Сай посмотрел на Джима проницательным глазом.
- Точно, - сказал Джим.
- Точно, - передразнил его Сай. - Господи, что я здесь делаю? - сказал он, глядя в потолок.
- Зарабатываешь пятнадцать сотен в неделю, вот что, - раздался из соседней комнаты голос Шоу. - Для хорошего режиссера это мелочь, но для тебя…
- Вот награда за мой приезд, чтобы помочь тебе сыграть критическую сцену, иначе ты не будешь знать, что делать, встретившись с главным злодеем. Да, вот моя награда! А ты, как всегда будешь повторять текст за суфлером и слепишь для американских киноманов еще одну доходную безделушку… Вы, наверное, тоже хотите стать актером? - проницательный взгляд Сая снова обратился на Джима.
- Понимаете…
- Конечно, понимаю! Разве есть в этом мире другое место, где парень без мозгов и таланта запросто может стать богатым и знаменитым? А все потому…
В этот момент вошел Шоу в костюме восемнадцатого века.
- А все потому, что я - секс-символ, - сказал он, счастливо улыбаясь. - Посмотри на эти ноги, бэби! Слюнки текут?
Шоу с нежностью похлопал себя по мускулистому бедру.
- Вот, чего они жаждут, сидя в кинозале. И у меня оно есть.
- Владей, бога ради.
Джим никогда еще не видел ни одного актера в полном гриме. Он был совершенно поражен происшедшей с Шоу переменой. Это был совсем не тот человек, которого он знал, а кто-то другой - роскошный незнакомец.
Шоу как всегда прекрасно чувствовал, какое впечатление производит. Он заговорщицки улыбнулся Джиму.
- Что это за картина? - спросил Джим.
- Дерьмо, - тихо произнес Сай.
- Развлечение для народа, - сказал Шоу. - Оно соберет четыре миллиона. Римейк классического романа Дюма-сына, - добавил он отрепетированным тоном, каким дают интервью журналистам в буфете студии.
- Дюма-сын был Рональдом Шоу своего времени, да поможет ему Бог, - Сай встал. - Пойдемте на площадку. Богиня потаскух уже там.
Шоу объяснил Джиму, что "богиня потаскух" - это его партнерша по фильму, знаменитая актриса, чье участие в фильме гарантирует ему успех. Шоу в паре с этой актрисой считались беспроигрышным вариантом.
- Она с похмелья? - спросил Шоу, когда они вышли из бунгало на главную улицу студии.
- На рассвете ее глаза горели, как два рубина, - мечтательно сказал Сай. - А ее дыхание навевало воспоминание о летнем ветерке над равниной Джерси.
Шоу скорчил гримасу:
- У нас что, будет любовная сцена?
- Вроде того, - Сай протянул ему два листочка. - Держи! На обратной стороне - меню "Коттон-клуба". Тебе понравится.
По пути Шоу внимательно изучал листочки.
Джим заметил, что все эти роскошно одетые люди, толпившиеся на улице, завистливо поглядывали на Шоу. Джим испытывал уколы гордости, купаясь в лучах чужой славы.
Перед съемочной площадкой Шоу отдал листочки Саю.
- Все понял, - сказал он.
- Ты хочешь сказать, "выучил"? Но "выучил" - не то же самое, что "понял".
- Тут мне нет равных, - Шоу повернулся к Джиму. - У меня фотографическая память. Играя, я вижу перед собой всю страницу.
- Именно это и нравится публике больше всего, - Сай подтрунивал над Шоу. - Он даже ошибки запоминает. Помнишь, как ты как-то раз сказал: "Где же твой муженек"?
- Закрой рот! - сказал Шоу.
Все это дурачество кончилось, когда они вышли в тон-ателье, где Шоу был в своей родной стихии.
"Богиня потаскух", необыкновенно красивая женщина, возлежала на наклонной доске, чтобы не мять свой пышный костюм.
Увидев Шоу, она воскликнула своим знаменитым хрипловатым голосом:
- Привет, педик!
- Ты получила новую сцену? - спросил ее Шоу ровным голосом.
Напарница показала ему страницы:
- Она еще хуже, чем предыдущая.