В центре вестибюля первого этажа - темного, лишенного окон помещения на уровне земли - виднелось начало лестницы, также незаконченной, обрывавшейся на двенадцатой ступеньке. Потолок был украшен лепными узорами, с которых давным-давно осыпалась штукатурка, оставив после себя лишь непонятные пожелтевшие загогулины. Внизу, под ними, прямо сквозь утоптанный глиняный пол пробивались чахлые растеньица, в том числе молоденькая пальма со стволом, выпачканным в машинном масле.
Для того чтобы попасть на второй этаж, приходилось взбираться по угрожающе скрипучему экзотическому трапу из деревянных кругляшей, скрепленных веревками. Наверху имелось только одно помещение, заваленное мебелью, чемоданами и другими вещами, в той или иной степени заплесневевшими; среди них высилась груда сломанных вентиляторов. Узкие окна, большей частью с разбитыми стеклами, были прикрыты листами толстого прозрачного пластика; сквозь широкий проем, затянутый слюдяной оболочкой, можно было разглядеть, в нескольких сотнях метров от дома, море, неясное и искаженное, как изображение на экране домашнего кинопроектора.
В числе мебели имелось множество столов, на которых валялись всякие незатейливые предметы: бумаги, одежда, щетки, бутылки, лампы. Самый большой стол был почти целиком занят незаконченным паззлом, представляющим собой "Посещение галереи" Ван Хехта. Байрон Кейн как раз пытался заполнить одну из розеток потолка галереи, когда лестница-трап скрипнула под ногами Джозефа.
Джозеф был высокого роста и могучего сложения. Густые седоватые усы, широкий крестьянский торс и коротко остриженные, зачесанные назад волосы придавали ему сходство со Сталиным, тем более что и звался-то он Джозефом; впрочем, вряд ли это было его настоящее имя.
- Карье звонил сегодня утром.
Байрон Кейн не ответил. Он водил над поверхностью паззла оранжево-серой картонкой, подыскивая ей нужное место.
- Они кого-то наняли, - продолжал Джозеф.
- И кого же это они наняли? - спросил Кейн, не поднимая глаз. - Обычного топтуна или аса от Пинкертона?
Он говорил мягко и как-то методично, притом с легким напряжением в голосе, глубоко скрытым и еле уловимым, хотя, обнаружив однажды эту особенность, ее уже трудно было не замечать. И еще этот голос отличался любопытными интонациями, как будто его владелец, избавившись поначалу от всех следов американского акцента, попытался впоследствии восстановить некоторые его признаки, не преуспел в этом и создал для себя новый акцент из того, что попалось под руку и что не имело ничего общего ни с прежним, ни с любым другим, - акцент литературный. Если отвлечься от этих фонетических особенностей, сам он выглядел терпеливым, рассеянным, слегка разочарованным и, казалось, полагался именно на рассеянность и терпение, чтобы обмануть разочарованность. Он неизменно носил одежду из синего холста - куртку, сшитую в Шанхае, и брюки, сотканные в Макао. Заметив, что Джозеф не торопится отвечать, он повернулся к нему.
- Это слепой, - сказал тот.
Кейн на минуту перестал водить своей картонкой над паззлом.
- Слепой, - повторил он почти с уважением. - Надо же! Слепой убийца. "Любовь, слепой убийца" - вроде была песенка с таким названием?
- Без понятия, - ответил Джозеф. - Не помню.
- Но объясните вы мне, - спросил беззаботно Кейн, - разумно ли нанимать слепого для розыска человека?
- Этот слепой - Рассел, - сообщил Джозеф.
- Не знаю такого. Один из ваших друзей?
- Ничего-то вы не знаете, - обронил Джозеф.
- Это святая правда: "я знаю все, я ничего не знаю..."
На верхушке лестницы показался третий человек, он подошел к ним, с трудом проложив себе путь среди мусора.
- Время! - объявил он.
Это был довольно высокий тощий субъект с усталым взглядом, в районе пятидесяти лет, как и первые двое. Он носил желтовато-зеленый костюм, желтовато-зеленую рубашку и желтые туфли. Звали его Тристано. Пройдя мимо них, он отшвырнул несколько вентиляторов и добрался до непонятного громоздкого сооружения, прикрытого тяжелым брезентом; сорвав одним взмахом этот чехол, он обнажил огромный передатчик, совсем новенький и сверкающий хромированными деталями; аппарат явно чувствовал себя неуютно среди окружающей помойки.
- Пора. Вы можете наладить мне эту штуку?
Байрон Кейн бросил свой паззл и, расположившись перед аппаратом, принялся нажимать кнопки, перемещать курсоры, регулировать потенциометры и проверять шкалы. Затем он прошелся по частотам, осторожно пробираясь по сложной, капризной дорожке длинных и коротких волн. Послышался треск, из динамика вырвались дрожащие свистки различных тональностей, пронзительные завывания, неразборчивые бормотания, обрывки национальных гимнов, морзянка, фрагменты - то начальные, то конечные - слов на английском, японском, арабском, выплески невнятной музыки, инфра- и ультразвуки, то и дело перебиваемые смутными голосами, доносившимися откуда-то издалека и находившимися на большом удалении друг от друга, - эдакие звуковые силуэты.
- Готово, - сказал Кейн, выделив наконец из этого хаоса одинокий голос, сухой и жужжащий, точно продукт синтеза; голос мерно и механически вел счет в обратном порядке.
- Девяносто шесть, - произнес этот синтетический голосовой инструмент, - девяносто пять...
- Есть новости о Гутмане? - спросил Тристано.
- Он все еще в Брисбене, - ответил Джозеф. - Набирает людей. Арбогаст сказал, что они вполне могут сделать попытку подобраться ближе, например высадиться на островах Феникс или на Маршалловых.
- Ну не будут же они набирать целую армию, - вмешался Кейн.
- Если они решатся напасть, армия им не понадобится, - ответил Джозеф.
- Семьдесят два, - произнес голос.
- Они боятся, - сказал Тристано. - Не знают, на какой мы стадии. Хотят сперва разведать ситуацию. Пока они будут думать, что проект "Престиж" завершен, они не двинутся с места. Знай они, что он все еще в работе, они уже через час пожаловали бы сюда.
- Но долго так продолжаться не может, - сказал Джозеф. - Если дело затянется, они в конце концов поймут, что им нечего бояться. И тогда в одно прекрасное утро жди высадки.
Тристано потеребил себя за ухо и задумался.
- Арбогаст как будто говорил о каком-то складе оружия.
- Да нет тут никакого склада, - сказал Джозеф.
- Мы уже все обшарили, островок-то крошечный. Он все еще ищет, но, по-моему, шансов ноль.
- Какой такой склад оружия? - спросил Кейн.
Тристано взглянул на него, но ничего не ответил.
- Тридцать три, - произнес голос.
- Как у вас, продвигается?
- Продвигается, но вы же знаете, что это непросто, - сказал Кейн.
- Откуда мне знать, - буркнул Тристано.
- Дело не всегда идет так быстро, как хотелось бы.
Они на минуту смолкли. Тристано прибавил звук и нагнулся к микрофону.
- А вы прибавьте скорость.
- Шестнадцать, - произнес голос.
- Я стараюсь как могу, - сказал Кейн.
- Теперь все зависит от вас.
- Знаю.
- Четыре, - произнес голос.
Тристано приложил палец к губам.
- Ноль, - произнес голос. - Xerox.
- Xerox, - ответил Тристано.
Звук слегка поплыл, мембрана громкоговорителя вздрогнула от потрескиваний, затем раздался другой голос, такой же синтетический, как первый, но другого тона, словно его создала другая машина.
- Alsthom Harmony Pennaroya, - произнес он. - Ferodo Pennaroya.
Тристано покривился.
- Bic Pennaroya, - ответил он. - Alsthom Bic Harmony. Ferodo Petrofina.
Голос на другом конце зазвучал настойчивее.
- Harmony Pennaroya, - отчеканил он. - Bic Petrofina, Harmony Ferodo, Xerox.
- Xerox, - сказал Тристано.
И выключил аппарат.
- Они недовольны, - расшифровал он, - они думали, что все уже на мази. Когда вы собираетесь кончить?
- Да он ни хрена не делает с утра до ночи, - возмущенно вскричал Джозеф, - ему на все плевать. Он целые дни развлекается со своим паззлом. Ему говорят про Рассела, а ему наплевать. Ему на все плевать.
- Но мне нужно время, - вяло запротестовал изобретатель, - некоторые реакции протекают крайне медленно, у них очень долгий цикл. А последний опыт истощил батарейки периферической системы, теперь нужно ждать, когда они перезарядятся. И у меня под рукой нет кое-чего из нужных материалов.
- Это ваши проблемы, - отрезал Тристано, - но советую поторапливаться. Когда вы закончите работу, нам нечего будет опасаться со стороны Гутмана. А насчет Рассела - не берите в голову, Карье пришлет нам людей. Все будет тип-топ. Задержка только за вами.
- Да я и не беру в голову, я совершенно не боюсь, - ответил Кейн, но в его голосе прозвучала легкая озабоченность: можно было подумать, что он все же чуточку побаивается.
На самом деле он совершенно не боялся, просто в этот момент он наконец отыскал главный фрагмент, позволивший ему закончить люстру из красной меди, свисавшую с потолка галереи в паззле, и ликовал по этому поводу.