Гробнов отличал эту старушку и милостиво ей улыбался, когда она заходила в институт.
В то же время другие уверяли, что никакого института такого и не было, а, дескать, все происходило подпольно, на частных квартирах. Но это пугало еще больше.
Внушал также пугливое недоверие и вид Гроб-нова - его неестественная худощавость. "На таких худощавых и гробов нет, - шушукались по питерским дворам, - гроб должен быть заполнен, а не полупустой изнутри, если ты взрослый человек".
Но более всего озадачивали его глаза - неподвижно-дикие, со взором, устремленным туда, где ничего не было.
Один мальчуган уверял, что Гробнов просто давно умер, но так себе - ходит и ходит. "Учит людей, как жить", - заключал этот питерский малый.
В основном же оно все шло хорошо. Однако даже ученые странные девицы и пропавший сотрудник, при всей обширности и даже закрытости их знаний, не подозревали о тайной мечте Гробнова. Но об этом потом.
Вот к такому-то человеку и направлялись приехавшие в Питер Данила Юрьевич (кстати, фамилия его была Лесомин) и Лена с Аллой.
Данила знал его почти со своих детских лет. Гробнов был тем, о ком он высказался в том смысле, что если б не видел его, то никогда бы не поверил, что такие есть.
Но Данила надеялся, что именно Гробнов, владея своими полуневидимыми связями, выведет его на нужного человека. И имя его он запомнил навсегда (хотя какое тут имя может быть) - Ургуев, точнее, это была всего лишь фамилия. Имени своего Ургуев никому не называл. Но Данила предчувствовал, исходя из своей невиданно-сумасшедшей жизни, что именно Ургуев и намекнет о деле Стасика.
Данила остановился у себя - у него имелось что-то вроде подвала в Питере, и это что-то Данила любил.
Лена с Аллой остановились у подруги. Вечером в день приезда вышли прогуляться по Питеру. Они любили этот великий город, некогда в прошлом столицу их Родины. "Мистический город", - шептала Алла, прогуливаясь. "Город родимых закоулков, углов и подворотен, - твердила Лена. - Только в этом мраке моя душа отдыхает. Этот город - памятник нашего величия и намек на таинственное будущее".
Обе коренные москвички давно не были в Петербурге и потому как пьяные шатались по Невскому, заходя в уютные, как утроба, кафе.
- Почему здесь девушки такие бледненькие и худенькие, - удивлялась Алла. - Москвички потолще.
- Город призраков, - шутила Лена. - Но именно поэтому он неуязвим.
- Надо, чтоб все в нем проснулось к невиданной жизни, - улыбалась Алла. - Нам мало одной столицы. Нужны по крайней мере две. А то и три.
Данила же в этот вечер забрел к старому знакомому читать манускрипты. Свои необычные пляски у черной дыры он забывал здесь и был подтянут, словно попал в имперский мир.
На следующее утро он позвонил Алле и Лене.
- Сегодня в пять часов вечера Гробнов готов принять нас. Я умолил его: человек он сумрачный в смысле неожиданных знакомств. Встречаемся у памятника Достоевскому.
Гробнов встретил их полуулыбкой:
- Проходите, проходите. У меня кошмар, но умеренный.
Алла вздрогнула, но кошмар всего-навсего выражался в беспорядке, обилии черного цвета и старинных географических картах, разбросанных по столам.
Было такое впечатление, что если бы не друг детства (Данила был ребенком, когда Гробнов как-то раз принял его, и с того началось), то Владимир Петрович не предложил бы гостям даже чаю.
"Если он на меня еще раз взглянет этим взором в никуда, я взвою", - подумала Алла.
Но она не взвыла. Гробнов несколько раз эдаким взглядом, словно инфернально-небесными лучами, пронзил присутствие гостей, а потом вдруг порозовел и заговорил, очень бодренько и с напором:
- Все понял. Принимаю, принимаю!
Алла, которая немного ошалела от всего с ней и ее мужем происходящего, возьми и вдруг спроси:
- Владимир Петрович, когда наконец исчезнет современная цивилизация?
Гробнов не удивился:
- Если сказать глобально - лет через четырес-та-пятьсот окончательно. А до этого постепенно, с предзнаменованиями, процветаниями, падениями и хохотом!
И он показал гостям копию какой-то старинной карты с примечаниями на латинском языке.
- Смотрите, вот где проходят изломы, затопления, провалы, а главное - исчезновения.
- Но Евразия остается! - выкрикнула Лена.
- Владимир Петрович забыл заметить, - чуть насмешливо вмешался Данила, - что современный человечек может и не признать в людях того времени своих, свой род. А планетку эту тем более может не узнать. Да и некоторые обитатели или гости нашей Земли покажутся ему странными. Надеюсь, будет возвращение Богов, ушедших после Троянской войны, и так далее, и так далее.
Гробнов нахмурился.
- Все это будет совсем не так, как у древних. И вы это прекрасно знаете, Данила. Думаю, что все станет еще более сюрреалистично, чем на картинах Дали. Да и страшновато где-то… Конечно, идиотическая цивилизация потребления исчезнет… Однако агония, со взлетами конечно, продолжится, но в иной форме. Надежды на технологию и так называемую науку лопнут как мыльный пузырь. Современная инфантильная цивилизация рухнет, все это мелочь. Взойдет иное…
- Вы говорите, агония, - опять усмехнулся с какой-то черной улыбкой Данила. - Но агония - замечательное состояние, ибо только в агонии познается высшее и скрытое от глаз бодрствующих…
Гробнов махнул рукой и замер, словно его размышления приняли другой оборот. Лена внимательно следила за ним, и ей казалось, что его гложет какая-то огромная и жалящая мысль. Алла же почему-то решила, что Владимир Петрович дойдет до конца своих исканий и откроет то, что хотел, но только уже в гробу. "Удивительно, как гроб подходит к нему, словно праздничный костюм, - мелькнуло в ее сознании. - Но где… где Стасик?.."
- Все тайны, все зерна, заложенные в этом людском роде, будут доведены до логического конца. Но этот конец растянется надолго и будет фантастичен, а для некоторых и приятен.
- То ли еще будет, - вздохнула Лена.
Однако надо было переходить к делу.
Данила, опять сменивший свою суть, или, может быть, оболочку дикого скифа на облик изощренного интеллектуала, а не искателя черной дыры, каким он был в глубине, в суровых, не обильных, но достаточных тонах описал Гробнову проблему: существуют люди, душа которых иная, чем у нас, в какой-то степени, конечно, а то и полностью. Одного такого он видел здесь, в Питере. Его фамилия Ургуев. Имени и отчества у него как будто нет. Нам необходимо его найти.
Гробнов вынул из шкафа водку и задумался. От этих дум он даже почернел.
- Я знаю, о ком вы говорите, - наконец выдавил он из себя, разлив по маленькой. - В нечеловечьих кругах у него есть еще то ли имя, то ли прозвище: Загадочный.
Аллочка напряглась: неужели, неужели…
- Но мне бы не хотелось открывать к нему дверь, - вздохнул Гробнов, и чернота вдруг сошла с его чуть-чуть профессорского лица.
- Да почему же так?! - воскликнул Данила. - Я человек свой и в нечеловечьих кругах.
- Вы-то свой, а вот девочки… - угрюмовато, но где-то по-мертвому галантно добавил Гробнов, указывая глазами на Лену и Аллу.
- За девочек я отвечаю, - слегка рассердился Данила.
- Да и вам открывать дверцу к нему я бы поостерегся, - осклабился Гробнов. - Дело в том, что Ургу-ев, ну как бы вам объяснить, не может мыслить…
- Как это так? - ахнула Алла.
- Он просто не по-нашему мыслит. Поэтому контакт с ним затруднен, до патологии. Я сам это испытал.
- Но попытка не пытка, - возразила Лена, вкусив рюмочку водки.
- Наоборот, именно пытка. Не знаю, не знаю… По моим сведениям, мало того что он не наш, он, на мой взгляд, вообще не может быть отнесен к существам. На то он и Загадочный. От него можно ожидать великого блага или же дикого вреда.
- Я извиняюсь, - вздохнула Лена, - но вид-то человеческий он имеет? Вообще, какой он из себя?
Гробнов почесал за ухом, став немного добродушней.
- Вид его никакого значения не имеет, - и Гробнов испил еще рюмочку.
- Главное, вы не можете к нему подойти на уровне разума.
- Какого разума? Человеческого? Или даже… - вопросила Лена.
- По крайней мере того, который в наших возможностях, - спокойно возразил Гробнов. - Об остальном разуме чего говорить! У нас, слава Богу, не он один.
Возникло молчание.
- О кошмар! - внезапно выговорил Гробнов.
- Владимир Петрович, - просветленно развел руками Данила, - бросьте! Нам ведь он нужен, только чтоб получить информацию. К тому же я видел Ургуева не только физически, но и духовными глазами. Да, это кошмар, но не "о кошмар!".
- Да я не об этом, - ответил Гробнов, опять погрузившись в себя.
- Нам этот Загадочный нужен, чтоб он вывел нас на человека, который стал жертвой изменения прошлого, - резко сказал Данила.
Гробнов тогда словно проснулся и чуть-чуть подскочил.
- И туда вы нос сунули, - воскликнул он. - Ну вы герой, герой! Прометей эдакий! Хорошо, в таком случае я дам!
И Гробнов встал со стула, походил вокруг гостей, точно вокруг иножителей, и вынул откуда-то рваную записную книжку. Потом вздохнул.
- Записывайте адресок… Вот так. Но спрашивать надо не Ургуева и не Загадочного, конечно, а Ти-хонравова Всеволода Иваныча. Такова сейчас его одежда. И не забудьте сказать, что вы от меня. Письмецо я черкну ему сейчас.
И через минут пять он передал Лесомину записочку следующего содержания:
"Многоуважаемый Всеволод Иванович, податели этого письма ищут Вашего доброго совета. У них сгорело дерево на дачном участке.
Ваш друг Гробнов".
Данила с пониманием отнесся к такому письму.