В романе культового писателя действие происходит в современной Москве, но события в нем разворачиваются необыкновенные: один из героев бесследно исчезает, но остается его отражение в зеркале. Друзья пускаются на поиски и оказываются в непонятном мире - его населяют люди-монстры, в нем оживают мертвецы и существуют тайные организации. Что это - сон или явь? Это Непознанное хохочет над людьми, не верящими, что миром правит великая тайна…
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 18
Эпилог 40
Юрий МАМЛЕЕВ
МИР И ХОХОТ
Часть первая
Глава 1
Сначала Алле снилась тьма. Потом она услышала во сне свой голос, точнее крик: что будет?! какими станут люди?!
Она проснулась и ощутила около себя странную пустоту. Мужа в кровати не было. "А кажется, он как будто говорил, что выйдет рано утром за молоком", - подумала она.
Комната казалась опустевшей без ее Стасика. Но она сладко потянулась. Заглянула в окно, в спокойное до ужаса небо. "Туда идти далеко, там нас нет и не будет", - мелькнуло в ее уме. И блаженство собственного тела захватило ее. Глаза светились, и было ей двадцать девять лет от роду. Утробное счастье растекалось по всем клеточкам ее тела, по самым уголкам, нежным и мягким. Ей захотелось вдруг завыть от радости самобытия. И она, не стесняясь, завыла. Но в этом вое были оттенки ужаса. Ужас от того, что блаженство тела - временно и смерть где-то здесь, как всегда. И ее торжествующий крик обрывался порой в бездну и в страх. И тайная угроза смерти превращала блаженство в огненное существование тела, в безумие. Все рушилось, и все было на месте.
Вспомнив о разуме, она внезапно затихла. Вой перешел в мертвую тишину. Алла чувствовала, что ее дух помещен в оболочку, называемую плотью, но там тепло и уютно, и в этой оболочке - ее защита от незримых демонов, блуждающих в невидимом. Алла погладила свою ножку. В конце концов, она счастлива, оттого что жива. Чего еще надо? Нет, надо много, много. Чего? Жизни - огромной, все заполняющей, полубессмертной. "Пока в небо не надо", - думала она.
Разум заставил ее встать. "Утро, черт его побери! - подумалось ей. - Где же Стасик, куда он пропал? Наверное, ищет вкусненькое".
Накинув халат, Алла подошла к зеркалу - огромному, верному, висящему в гостиной. Квартира была не без антиквариата, в шестнадцатиэтажном доме в переулке за Зубовским бульваром около Садового кольца.
Зеркало светилось, настолько оно являлось чистым и вбирающим в себя.
Алла долго, долго всматривалась. И внезапно вздрогнула. В сиянии своих глаз она увидела мертвую точку. Две мертвые точки в каждом. Она стала пристально вглядываться в них. Алла часто смотрела на себя в зеркало, но никогда безумие не овладевало ею, даже когда она глядела внутрь себя подолгу, медленно и неподвижно, грезя о бессмертии. Но сейчас что-то екнуло в родимом сердце, слышать биение которого она тоже любила. Нет, не сумасшествие, а гораздо хуже, словно оборвалось привычное бытие. Хотя подумаешь: всего лишь две мертвые точки. Но она не могла оторваться от своих глаз. Вдруг точки исчезли. И тут же она взвизгнула от ужаса: ее волосы стали казаться ей золотистыми, шевелящимися змеями. Мгновенно видение (или прозрение, как угодно) исчезло, но в глазах опять возникли две мертво-черные точки. И тогда в зеркале, где-то в углу, появилось отражение Станислава, ее мужа. Она обернулась: Стасик! - и задрожала всем своим блаженным телом. Никакого Стасика в комнате не было. Не было даже половины Стасика. "Бред!" - она опять взглянула в зеркало, и опять в нем явственно плыло отражение мужа. "Я погибла", - мелькнуло в уме. Оглянулась и заметалась по квартире: где Стасик, где прячется, где? В конце концов, ему около сорока - это не возраст для игры в прятки.
Но Стасика нигде не оказалось. Наконец она наткнулась взглядом на лист бумаги на письменном столе. Там было крупно написано: "Меня не ищи. Живи себе спокойно. И не заглядывайся в зеркало. Был твой Стас".
Алла ошарашилась. Подумала: ее окружение слегка странное. Одних необычных книг сколько в шкафах, но такого она не ожидала! Не только ее друзья, но почти все люди чуть-чуть странноватые, но Стасик…
Растерянно она снова взглянула в зеркало и отпрянула, закричав, словно истерика вошла во все ее тело: в зеркале она увидела лохматое, небритое лицо Стасика, мужа. Он улыбался гнилостным, несвойственным ему образом. Впрочем, глаза уже были почти не его.
Алла бросилась к телефону, и одновременно ей показалось, что прекрасные волосы ее, словно превратившиеся в змей, зашевелились на голове, точно желая увести ее в ад. "И это мои волосы!" - завопила она в уме. Дрожащими изнеженными пальчиками набрала номер сестры.
- Ксюша, приходи ко мне! срочно! срочно! Жду тебя у подъезда! - ломано выговорила Алла.
И потусторонней пулей вылетела из квартиры, накинув на себя что попало, благо стояло лето.
Ксюша, Ксения, родная сестра, жила рядом, в десяти минутах бегом, и, перепуганная, пухленькая, она скоро явилась.
Алла бросилась ей на шею, надеясь на родство.
- Ксюшка, спаси, я сошла с ума, или, наоборот, мир спятил! - только и произнесла она.
- Чаю надо выпить, чаю, хорошего, крепкого, и все пройдет! - пробормотала, полуобомлев, Ксюшенька. Потом опомнилась:
- Скажи, что? что случилось? Кто? Что?
- Стасик ушел!
- Как? Ни с того ни с сего? Он спятил?
- Хуже того! В зеркале он остался. Если не боишься, пойдем в квартиру.
Ксюшенька взглянула ей честно в глаза:
- Ты же знаешь, я многого боюсь! - воскликнула она, похолодев.
- Но все-таки зайдем. Вдвоем не страшно. И тут же позвоним кому-нибудь из наших…
- Звонить надо Нил Палычу Кроткову. Без него в замогилыцине не обойдешься, - брякнула Ксюша, заходя в переднюю.
И тут же раздался телефонный звонок. Странно-скрипучий, неживой, но полный знания голос прокаркал, что морг пока пустует.
Алла бросила трубку и, забыв о смерти, ринулась в глубь квартиры. Ксюша, побродив по коридору, спохватилась и позвонила Нил Палычу Кроткову.
Алла, побледнев, вышла из гостиной и произнесла:
- Вещички-то уже не так стоят… Слоник на столе не туда повернулся, я точно помню - он в дверь смотрел, а теперь в окно. Часы, часы сдвинуты! - ее голос дрожал. - Оно не так, как было до того.
- Что оно?! Время, время-то сколько? - запричитала Ксюша.
- Какое время? Времени нет! - вскрикнула Алла. - Все приостановлено!
- Да не все, что ты бредишь? Давай-ка я взгляну в зеркало.
Ксюша подошла, чтобы посмотреть на себя, таинственно любимую, и тоненько взвыла, отбежав. Она увидела себя - да, да, это была она, Ксюша внутренне почувствовала это, - и на нее глядел толстый мальчик на игрушечном коне, с сумасшедше-изнеженным лицом.
- Смерть моя! - утробно отшатнулась Ксюша на диван.
Алла подскочила, стали разбираться - что, как, почему… - и расплакались.
- Разум покидает мир, Ксения, - медленно проговорила Алла и поцеловала сестру в щечку.
- Кошку, кошку сюда! - пробормотала в ответ Ксения, - кошки все поймут.
В это время в дверь осторожно постучали - Нил Палыч Кротков никогда не звонил в квартиру, а всегда стучал.
- На мой стук и мертвые откликаются, - шамкая, говорил этот прозорливый, по слухам, старичок.
И он вошел: болотный какой-то, потертый, в шляпе, с седой копной волос и голубыми остановившимися глазками, какие были у него, наверное, еще до рождения на свет.
- Нилушка, спаси! - бросилась к нему Ксюша. И сестры наперебой, Ксюша - подвизгивая и подвывая, Алла - вдруг холодно и интеллектуально, стали раскрывать происшедшее старичку.
Нил Палыч помолчал, только чмокнул и опустошенно поглядел на сестер, как будто их не было. И осторожно стал осматривать квартиру; сестры же смирно сидели на диване, как будто их прихлопнули неземным умом.
- Ох, горе, горе! - только приговаривала Ксюша машинально.
Откуда-то из углов доносился голос Нил Палыча:
- Все понятно… Все на месте… Еще Парацельс говорил…
Но особенно Нил Палыч упирал на то, что ему все понятно.
Подошел к зеркалу, заглянул, крякнул, но не упал, устоял все-таки на ногах. Пробормотал только по-черному:
- Ничего, ничего… Это все я предвидел… Я так и думал… Альберт Великий в этих случаях…
И вышел, шаркая ножками куда-то в сторону.
Сестры, встряхнувшись, словно от высшей пыли, поползли за ним, но тут Алла весело-безумно вскрикнула:
- Тень, тень его! Тень Стасика моего!
И Ксюша увидела на стене за спиной Нил Палыча огромную тень зятя своего, мужа сестры.
Но самого Станислава Семеновича, увы, нигде не было, да и тень кралась непомерно огромная, словно отделившаяся от своего создателя и источника. И, сама по себе, она ползла по стене за Нил Палычем, точно готовясь обнять его - широко и навсегда.
На крик Нил Палыч обернулся, и дорожденные, голубые глаза, будто выскочившие из самих себя, говорили, что дело плохо.
- Где Стасик-то, где сам Стасик? - заметалась Алла, бегая из комнаты в комнату и заглядывая даже под кровать.
Ксюша же опустилась перед тенью на колени, словно каясь ей:
- Прости нас, Стася, прости, - вырвалось из ее уст.
И тут Нил Палыч подпрыгнул. В жизни он никогда не прыгал, а тут подпрыгнул.