Он, тяжело ступая, пошел по лестнице наверх, в темноте нащупал дверную ручку, и, кашлянув, повернул ее и толкнул дверь вперед. Шторы на окне не были задернуты - и при потушенном свете Павел Ильич разглядел и разбросанные вещи, беспорядок на столе, и Андрея, закрывшегося одеялом с головой. Подойдя ближе, Павел Ильич ощутил тяжелый запах, исходивший от дыхания сына, и невольно поморщился.
- Андрей! - громко сказал он, - Андрей!
Андрей даже не шевельнулся, лишь слегка посапывал.
- Андрей! - повторил Павел Ильич и, подойдя и сдернув одеяло, с размаху ударил сына по лицу.
Сам он не ожидал от себя такого, да и Андрей меньше всего был готов к тому, что проснется от того, что кто-то бьет его по лицу, так нагло, так вероломно зайдя в комнату.
- Какого черта? - пробурчал Андрей и, потерев щеку, перевернулся на другой бок. - Дайте поспать.
- Да, молодой человек, мне кажется, что вы окончательно обнаглели и рискуете потерять мое доверие раз и навсегда, - совершенно спокойно произнес Павел Ильич, сложив руки за спиной и осматривая комнату. - Что-то мне подсказывает, что…
- Отец? - опомнился Андрей. - Что вы здесь делаете? То, есть, как? Я не слышал, как вы вошли.
От тяжелого сна у Андрея не осталось и следа - мучила только дикая жажда и головная боль, давало знать все выпитое вчера у Велицких.
- У Велицких, значит, вчера веселились, да? - Павел Ильич поморщился, хотя Андрей в темноте и со сна этого разглядеть не мог. - Не надоело? Может, пока за ум взяться?
- Отец, у нас с Василием был важный разговор, мы обсуждаем это… - Андрей замялся. - Планы строим, услышанное на занятиях обсуждаем. Мы много занимаемся.
Это прозвучало настолько нелепо, неправдоподобно, напыщенно, что Андрей сам бы не поверил самому себе, если бы услышал себя со стороны. Павел Ильич нахмурился, отвернулся к окну и спокойно сказал:
- Я повторяю свой вопрос. У Велицких вчера веселился? Когда и как вернулся? Говори, как есть говори.
- А я и сказал вам, как есть, отец. Что мне еще вам сказать?
- Сказать, кто и как привез тебя, пьяного дурака! - Павел Ильич подскочил к сидевшему на кровати Андрею и схватил его за шею. - Говори, с кем и как! По-хорошему говори!
- А что, собственно, случилось, отец? - Андрей невозмутимо сдвинул руку отца с шеи. - Признаться, мне вдруг вчера стало у Велицких так дурно, что я попросил взять мне извозчика и велеть ему довезти меня до дому как можно быстрее. Когда извозчик, наконец, соизволил появиться, мне было уже плохо до такой степени, что я ничего уже не соображал, только просил быстрее привезти меня. А извозчик не спешил, дармоед, пользовался тем, что я не в состоянии на него прикрикнуть, его кляча едва плелась. Доехали, вероятно, уже среди ночи. Ничего, признаюсь, припомнить уже не могу. Вот, какую-то минуту назад вы разбудили.
Павел Ильич щелкнул пальцами: так он делал всегда, когда очень злился и не мог это скрыть. Злиться открыто и, тем более, устраивать скандалы он считал ниже своего достоинства. Звук щелкающих пальцев отца пугал Андрея не хуже розги, со свистом разрезающей воздух. Он ассоциировался с теми редкими моментами, когда отец, пребывая не в духе, вдруг заявлял, что на неделю оставляет Андрея без денег, в которых он так остро и постоянно нуждался.
- Отец, я не понимаю, к чему этот наш разговор? - с едва заметной ухмылкой заметил Андрей. - Я студент, я учусь, я стараюсь делать все, как вы говорите, а маленькие слабости мои, неужели они непростительны?
- Непростительны не твои слабости, а то, к чему они приводят! - хмуро бросил Павел Ильич, не переставая осматриваться в комнате.
- Что произошло? Скажите мне, наконец!
- Сказать ему, видите ли! - Павел Ильич снова подскочил к Андрею, но удержался от того, чтобы дать ему оплеуху или схватить за шею и как следует потрясти. - Рассказать, видите ли, ему, как он мертвецки пьяный приехал на извозчике, а извозчик этим воспользовался и чуть не обесчестил твою сестру. Понимаешь ты это? Понимаешь, что в этом есть и твоя вина, Андрей? Если бы не твоя развязность, если бы не вино, то ничего бы не было! Как это я недосмотрел за тобой?
- Недосмотрели? Отец, я был в обществе, в котором принято немного выпить вина. Если бы я отказался, на меня посмотрели бы как смотрят на детей, которые капризничают. А от вина мне дурно, вы же прекрасно это знаете!
- Вот заладил, дурно ему, видите ли! - Павел Ильич потер переносицу и уже стоя в дверях, добавил: - Ты думаешь, что Тане легче от того, что тебе дурно? Всем нам легче от того, что тебе дурно? Тебе должно быть дурно от того, какой ты ничтожный, от твоей лени и избалованности, будто ты этого сам не чувствуешь! Мой сын! И это мой сын!
Дверь хлопнула, Павел Ильич вышел. Андрей усмехнулся:
- От вас всех мне дурно! Не дано вам понять всего, к чему я стремлюсь. Господи, как тяжело, а вы все суетитесь, без конца суетитесь, аж голова кругом идет от вашего мельтешения!
Андрей кое-как оделся, проскользнул на лестницу, спустился вниз, а оттуда сразу на кухню. Его никто не заметил, все, по-видимому, были в гостиной. На кухне было промозгло, печь не топилась.
- Проша! - тихо позвал Андрей.
Никто не отозвался - это было удивительно, потому что Прасковья всегда ждала, когда Андрей проснется, чтобы принести ему воды для умывания, помочь одеться или напоить молоком со свежим белым хлебом. Он прислушался к разговорам в гостиной, доносившимся через коридор. Голоса Прасковьи он не расслышал, зато доносились причитания Александра Матвеевича. Андрей знал его с детства. Александр Матвеевич лечил Андрея и Татьяну, когда они болели: Павел Ильич считал, что он, как отец, не может этого делать, это противоречило его убеждениям о том, что чувства не могут совладать с разумом и знаниями, которые и требовалось применить в таких ситуациях. По правде говоря, Александра Матвеевича Андрей терпеть не мог, хотя и старался не показывать виду, чтобы, не дай бог, не потерять расположение отца.
"Ну вот, и этот старикан здесь, сплошное занудство", - подумал Андрей, кое-как умылся и показался в передней. В гостиной на диване, укрытая двумя одеялами, лежала Татьяна, рядом сидел Александр Матвеевич, растрепанный, одетый по-домашнему, и щупал у Татьяны пульс, за его спиной стоял отец. Вся эта их растрепанность, жалкий вид сестры, одеяла контрастировали со скромным, но все-таки убранством гостиной, с огромным персидским ковром, пианино, зеркалом и золочеными канделябрами.
- Сестра? - Андрей силился рассмотреть, что с ней, но из-за плеча Александра Матвеевича не было видно совсем ничего. - Нигде не могу найти Прошу, она уже вернулась из церкви?
- Проша сегодня не ходила никуда, - спокойно ответил Павел Ильич, даже не оборачиваясь к Андрею. - Неужели только тебя не заботит здоровье Татьяны? Она же твоя сестра, или ты позабыл?! Или позабыл, что все это произошло из-за тебя?
- Заботит, отец, вот, я пришел узнать, как она, и понять, что случилось, - Андрей немного попятился назад. - Проклятый извозчик, найти бы, да наказать, как следует, на каторгу таких! И все же, где Проша? На кухне ее нет, а вы говорите, что не ходила никуда.
- А тебе все Проша, прислуга ему нужна, сделать то, другое, третье, - не унимался Павел Ильич, проглатывая от обиды и волнения слезы. - Не прислужница она тебе, не крепостная! Ты забываешься…
- Умоляю вас, Павел Ильич, не нужно этого сейчас, нижайше вас прошу о тишине, ей нужен покой, - засуетился Александр Матвеевич и привстал.
"А что, если она сейчас возьмет и скажет, в самый неподходящий для этого момент? Скажет все как на духу? Нет, я оправдаюсь, скажу, что она бредит. Точно, бредит. Душевные терзания, воспоминания о произошедшем ночью. А если все-таки укажет на меня? Конечно, укажет! Я был рядом с ней, но мне было дурно, ведь я совершенно ясно об этом сказал! Да, перебрал я вчера, не отрицаю. Впрочем, так ей и надо, подвернулась под руку в самый неподходящий момент", - Андрей про себя улыбнулся, но тотчас же спохватился и, сделав вид, что ему невыносимо больно, закрыл руками лицо.
Павел Ильич нервно мерил шагами комнату, переходя из угла в угол и поглядывая в то самое зеркало, в котором восемью часами ранее Татьяна искала глаза Андрея, но так их и не нашла.
- Может, велеть звать полицию? - предложил вдруг Андрей. - Может, удастся разыскать того извозчика?
- Исключено, совершенно исключено, - прошептал Александр Матвеевич.
- Простите, что вы сказали? - переспросил Андрей и подошел ближе.
Конечно, это была его бравада. От ощущения безнаказанности периодически накатывала радость, даже смех, хотелось рассмеяться, но Андрей сдерживался, понимая, что он может дать волю настроению где-то еще. А сейчас играть свою роль, жить ею, чтобы ни у кого не закралось даже тени сомнения в том, что он, Андрей, искренне желает разобраться в том, что случилось, желает своей любимой сестре только лучшего. Трагичное и сосредоточенное выражение лиц отца и Александра Матвеевича только подстегивало Андрея невозмутимо скрывать ненависть и изображать сострадание.
- Исключено ввиду того, что извозчика мы вряд ли отыщем, а вот огласки прибавится, - Александр Матвеевич перешел на шепот. - Я отправил Прасковью к себе за одеждой и очками и дал поручение сходить до того в аптеку за успокоительными каплями.
- Светлейший, Александр Матвеич, дорогой мой, позвольте возместить вам ваши расходы… - начал Павел Ильич, но тут же осекся.
Татьяна открыла глаза и судорожно принялась крутить головой.
- Доченька моя, - Павел Ильич бросился к ней и упал на колени. - Как ты, доченька?
Казалось, Татьяна вот-вот что-то скажет, но она лишь посмотрела на отца и расплакалась, беззвучно, едва слышно всхлипывая.