— А вы не описаетесь после пяти литров? — вежливо спросила я, а Надька ответила:
— Нет. После пяти литров писаться будет уже некому!
Ирка покатилась со смеху, да так, что чуть не подавилась. Мы с Надькой, конечно же, сразу начали колошматить ее по спине в спасательных целях. Она с писком отбивалась от нас.
Навозившись, мы плюхнулись в рядок на животы.
— А когда я была маленькой, — сказала Ирка, — на пляже секунды не могла просидеть. Сразу в воду. Пока не посинею. А как посинею, меня начинали вылавливать, а я сопротивлялась.
— Все малыши, наверно, любят купаться. Вон посмотри, как та тетка мучается, — я показала на нашу соседку по пляжу.
Ее младший пацан, вытащенный из воды, сидел синий и скрюченный на песке, но от полотенца гордо отказывался в знак протеста. Как только матери надоело стоять около него с полотенцем и она отвернулась, он, словно краб, бочком-бочком засеменил к воде. Мы засмеялись, а Надька крикнула:
— Мамаша, ваш ребенок смылся!.. То есть убежал!
Несчастная мать резво повернулась и увидела сынка почти у самой воды.
— Ну Колька, — закричала она, — или ко мне, или тебе конец!
— Славный выбор! — сказала Ирка. — Надеюсь, он не выберет смерть в пучине.
Несчастное дитя, терроризируемое матерью и преданное зловредной теткой, поплелось с видом каторжника назад. Проходя мимо нас, он повернул голову и с удовольствием показал Надьке язык. Мы с Иркой ткнулись носами в покрывало и завыли, а Надька зашипела:
— Ух ты, блоха иерихонская! Сейчас опять матери скажу!
Дитя поспешно ретировалось, а я спросила:
— Что это за блоха такая? Откуда тебе знать, что в Иерихоне были блохи?
— А где их не было? — пробурчала Надька и засмеялась.
Пока мы веселились, семейство вдруг начало резво собираться домой. До этого они вроде не торопились, ели апельсины, Колька с сестрой, конечно, бросались корками. А сейчас мать строго прикрикивала на детей, те быстро и послушно собирали разбросанную одежду. Они поднялись. Перед тем как уйти, женщина сказала:
— До свидания! — потом почему-то тревожно глянула за наши спины и ушла догонять детей.
— До свидания! — в один голос гаркнули мы, а я; конечно, не вытерпела и оглянулась.
Я быстро уяснила причину поспешного ухода женщины с детьми: за кустом, метрах в тридцати от нас, возле маленького симпатичного столика, неторопливо раскладывала вещи компания, человек десять. Состав вновь прибывших был чисто мужским, вероятно, по этой самой причине контролировать в дружеской беседе отдельные слова и обороты считалось излишним. Вели они себя непосредственно, словно дети, и располагались, похоже, надолго. «Не люблю я подобные компании», — подумала я и вслух сказала:
— Кого как, а меня такие компании не воодушевляют! — и кивнула в сторону мужиков.
Подружки разом посмотрели назад, потом переглянулись.
— Они? — спросила Надька Ирку.
Та кивнула:
— Они самые.
— Никак ваши друзья? Что вы тут, как у гроба с покойником, шепчетесь? Или вон, в кустики идите. Или объясните толком: кто «они»?
— Не бузи. — Ирка явно расстроилась. — Главное, искупаться не успели.
— Это те, Стаська, про чьи номера я тебя спрашивала.
— А! Чего ты, Ирка, расстроилась? Пойдем да искупаемся. Боитесь их, что ли?
— Ну не то чтобы… — протянула Надька. — Просто…
Как бы это сказать? На академиков они не похожи. На инженеров тоже. Цепи — гляди, в воду полезут, утонут.
Мне в голову только одно приходит…
— Уголовники, — быстро подсказала я.
— Вот-вот! Они самые.
— Хотя, с другой стороны, — рассудила я, — я лично знаю пару человек, отсидевших в тюрьме, и ничего, приличные ребята.
— Так-то оно так, — согласилась Ирка, — но как это проверить?
— Тоже верно, — мне пришлось согласиться.