– Давайте, – сказал Мак, слегка оживившись. – Это хоть какая-то надежда. Эдди, раскопай-ка бочонок из военных запасов. А ты, Элен, позови Фауну к нашему столу. И пускай захватит свою астрологию…
– Может, она мне уже погадала… – сказал Элен.
Фауна, к немалому своему огорчению, сама не слишком верила, что звездам есть до нас дело; однако утешалась тем, что в это верят другие. Астрология давала ей отличную возможность подсказывать людям, как жить, а уж как кому жить – лучше Фауны не знал никто.
Впрочем, иногда Фауне – несмотря на скрытый скептицизм – становилось не по себе от какого-нибудь гороскопа. Гороскоп Элена поверг ее в ужас и изумление. Может, лучше сжечь эти бумажки и никому не рассказывать?
Фауна с Эленом проследовала в Ночлежку. Мак налил Фауне из бочонка – гостья выпила залпом, не выходя из задумчивости…
– Ну как, ты мне погадала? – с волнением спросил Элен.
Фауна взглянула на него скорбно:
– Лучше не спрашивай…
– Почему? Там что-нибудь плохое?
– Не то слово.
– Ладно, говори, я ничего не боюсь.
– Я уж и так, и этак проверяла… – Фауна вздохнула. – Ты день рождения, случайно, не перепутал?
– Нет, не перепутал.
– Тогда никакой ошибки. – Фауна устало оглядела собравшихся. – По звездам выходит, что Элен станет президентом Соединенных Штатов.
Наступило потрясенное молчание.
– Не верю! – сказал наконец Мак.
– Не хочу быть президентом! – молвил Элен со всей искренностью.
– Хоти не хоти, а звездам виднее, – сказала Фауна. – Поедешь в Вашингтон.
– Не хочу, я там никого не знаю!
– Давайте тогда и мы куда-нибудь поедем, – предложил Уайти II. – Я знаю островки в Тихом океане – заглядение. Может, туда и махнем? Кстати, это подмандатная территория Штатов! Слышь, Элен, твои острова-то!
– Не надо мне никаких островов!
– Может, лучше его убить? – спросил Мак.
– Нельзя, – сказала Фауна. – В гороскопе этого нет. Он проживет до семидесяти восьми лет и помрет от тухлой устрицы.
– Не люблю устриц!
– Ничего, в Вашингтоне полюбишь.
– А может, это все-таки ошибка? – спросил Мак.
– Если бы. Знаешь, сколько раз я проверяла! Нет, ничего тут не попишешь, быть Элену президентом.
– А может, оно и ничего? – раздался одинокий голос Эдди. – Мы ведь еще и не таких президентов видели…
– А нельзя мне пойти отказаться? – Элен был в отчаянии. – Нельзя? Тогда я спрячусь!
– Бесполезно, – мрачно покачала головой Фауна. – Хочешь, проверим еще раз, но надежды никакой. Сколько у тебя на ногах пальцев? Ведь девять?
– Не знаю.
– Посчитай!
Элен снял ботинки, зашевелил губами. Потом объявил горько:
– Ага, девять.
– Вот видишь, и в гороскопе так написано. Так что остается молить бога, чтобы все хорошо обошлось.
– Тут уж моли не моли, хорошего не дождешься, – сказал Уайти II. – Ну Фауна, ну астрология! Сделала из придурка президента. Лучше бы помогла Доку книжку написать…
– Это кто придурок? – грозно спросил Элен.
– Уильям Генри Гаррисон, девятый президент.
– А… – сказал Элен. – Тогда ладно.
– Что же нам делать с Доком? Он стал совсем на себя не похожий! – заверещала Агнесса своим хриплым сопрано. – Я принесла ему пинту виски, он ни разу и не приложился. Сидит, смотрит на свои желтые бумажки. А знаете, что он на них нарисовал?
– Головастиков?.. – предположил Уайти I.
– Нет, хуже. Неприличную картинку!
– Фу ты напугал, – сказал Мак. – Может, он наоборот, на поправку пошел. Так что там за картинка?
– Представляете, – Агнесса понизила голос, – нарисована женщина, совсем голая. А рядом с ней осьминог курит трубку! Нет, раньше Док таких картинок не рисовал!..
Могучая Ида очнулась – словно гора ожила – и сказала:
– А ведь какой раньше был легкий, веселый! Прямо как порча на него нашла. Будь это не Док, а кто другой, я бы сразу подумала, что здесь баба замешана. Да нет! Сроду еще Док от баб не плакал!..
– Зато они от него плакали, – ввернул Мак.
– А может, и правда, дело в какой-нибудь девчонке? – спросила Фауна, подбочась. – Может, водит его какая-нибудь за нос?
– Нет, – сказал Элен, – у него больше на болезнь похоже. Придешь к нему, а он молчит. Скажешь – не слышит… Скорей бы он выздоравливал.
– Давайте ему подбросим парочку девиц, – предложил Уайти II. – Глядишь, и оживет.
– Знаете, – сказал Мак, – хоть и не верю я в эти звезды, пусть-ка Фауна ему погадает. Авось в гороскопе найдем что-нибудь дельное…
– Все вы не верите, только просите, погадай, – проворчала Фауна. – Что мне, больше всех надо?.. Так когда у Дока день рождения?
Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что никто не помнит.
– Вроде бы осенью… – неуверенно сказал Эдди.
– Мне не вроде, мне надо точно знать, – сказала Фауна. – Мак, может, ты у него спросишь?
– Ладно. Слушай, Фауна, ты это… не особо на звезды смотри, прибавь там от себя что надо.
– А что надо?
– Ну, чтоб бросил писать свою чертову книжку. Да зажил по-старому…
– А что плохого, пускай он ее напишет, – сказал Элен. – Раз уж хочется.
– Давайте по-честному, – сказал Мак и почесал живот. – Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!
– Это почему?! – Элен аж с места привскочил.
– Знаете, есть такие люди, их врачи называют "предрасположенные к страданиям"? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.
– Выходит, он сам себя мучает? – удивился Уайти I. – Зачем?
– Сейчас объясню. Слыхали такое слово – "замена"?
– Это у футболистов, что ли? – спросил Эдди.
– Сам ты футболист, – сказал Мак. – "Замена" – это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.
– Врешь! – грозно вскричал Элен. – Док все на свете знает.
– Спокойно, – сказал Мак, – конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка – еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.
– Чего, чего? – не поняла Фауна.
– Ч. т. д. – что и требовалось доказать.
– Ах, да, – сказала Фауна. – Твоя правда…
10. В стене, нас окружающей, есть лаз, нас вопрошающий
Док сделал кое-какую перестановку: теперь стол стоял у окна. Док строчил по желтой бумаге: "Изменение цвета, по-видимому, является не только следствием усиленного притока жидкостей к поверхности, но также следствием коробления тканей, которое вызывает преломление световых лучей, создавая тем самым впечатление цвета".
Где-то хлопнула дверь. Док бросил взгляд в окно: по тропинке от дверей Королевской ночлежки вразвалку шла Фауна.
Док снова склонился над столом, но тут на улице послышались шаги. Так, а теперь кто? Оказывается, это Могучая Ида идет к себе в кафе. Вот открылась двери лавки и показался Джозеф-Мария. Он перешел через дорогу, поднялся на крыльцо Западной биологической и постучал.
– Войдите, – крикнул Док (в голосе звучало облегчение).
– Вот, решил заглянуть. А то у меня оркестр над головой репетирует. Свихнуться можно.
– Вообще-то я занят, – не очень уверенно сказал Док.
Джозеф-Мария осмотрел комнату.
– Зачем тебе змеи?
– Продавать.
Док выглянул в окно.
– Да кто их купит? – сказал Джозеф-Мария. – Что ты там увидел? – Он по-гусиному вытянул шею в сторону окна. – Так это же новенькая, та самая, из "Медвежьего стяга". Ох, Фауна с ней и наплачется!..
– С кем? – рассеянно спросил Док.
– Ты что, не слышишь?
– Мне надо работать… – вяло сказал Док.
– Знаешь, – неожиданно сказал Патрон, – а я все равно не верю!
– Ты о чем?
– Не верю, что в шахматах нельзя сжульничать.
– Нельзя! Извини, мне пора.
– Постой, куда спешишь?
– Отлив скоро…
Док брел берегом моря. Белые от пены волны лезли на песок, нет-нет да и обдавали ноги. Впереди катили кулички. Золотое солнце уходило все дальше в простор на запад; на ниточке горизонта непрочно замерла шхуна.
Слева белели круглые песчаные дюны, за ними вставали сосны – темные, словно хранившие днем частицу ночи.
"Итак, при стимуляции у них учащается пульс, точь-в-точь как у человека в момент эмоционального или физического напряжения. Возможно, выделяется адреналин. Но как это доказать? Теперь до самых весенних приливов не найти подопытных организмов…" – думал Док.
"Веришь ли ты сам во все это? Ты разучился смеяться над собой. Ты в плену у своего самомненья", – наговаривал средний голос.
"Одинок ты! Никому ничего не даешь, ни от кого не берешь… Никто не согреет твою душу! Нет у тебя дорогого человека!" – надсаживался где-то в самом нутре нижний голос.
Больше всего на свете Док хотел вернуться к старой жизни – так взрослые порой хотят вернуться в детство, забывая о том, что и детям бывает горько. Док присел на корточки и, согнув ладонь совком, вырыл ямку в сыром песке. Ямка быстро наполнялась водой, песчаные края таяли. Из-под пальцев пустился наутек песчаный крабик.
Сзади раздался голос:
– Чего ты ищешь?
– Ничего, – буркнул Док, не оборачиваясь.
– Тут нет моллюсков.
– Знаю, – бросил Док. Верхний голос запел: "Хочу быть один. Надоели разговоры, объяснения, споры. Не желаю слушать. Сейчас мне выдадут какую-нибудь доморощенную океанологическую теорию. Лучше не оборачиваться".