- "Конца же не будет, поскольку не дано дойти до него. Конец будет раньше конца!" - и захлопнул книгу. - Ясно? Какой конец имеется в виду? Яснее ясного: конец века. Которого - не будет.
Нострадамус какой-нибудь, подумал Невейзер о книге. Он видел подобные издания, этих книг много развелось, сделанных под старину, репринтных, новых и новейших, но не приобрел ни одной, не прочел ни одной, не желая пугать себя предсказаниями и пророчествами, раздражать свою душу, и без того дрожащую. Не от страха, нет, а каким-то почти физическим дрожанием, подобно тому, как дрожит студень на столике в поезде, - а как студень попадет на столик в поезд, кто ж в дорогу берет студень? - ну, скажем, желе в вагоне-ресторане - а давно ли ты видел желе в вагоне-ресторане? - ах, хватит, хватит, это всего лишь похмелье...
- Ты спросишь, - сказал Вдовин, - при чем тут попугай и зачем его учить пению? Загадка для идиотов! Это - главный пункт моей программы. Итак, катастрофа. Я скрываюсь здесь. Я бы, конечно, всех поместил, но всех не спасешь, спасать надо любимых, а любимых у меня нет, кроме самого себя. Правда, еще...
Он умолк.
- Катя, - подсказал вдруг Невейзер.
- Катя? - без удивления, с раздумьем повторил Вдовин. - Если бы она согласилась, то - пожалуй. Ей надо жить... А при чем тут Катя? Тебе чего вообще нужно здесь? - заговорил он опасным голосом, как бы медленно взлетая им, расправляя крылья...
- Попугай-то, попугай-то зачем? - почти закричал Невейзер, тем самым подрубая крылья не воспарившего еще вдовинского гнева.
- Я тебе и рассказываю. Катастрофа. Я живу здесь. Читаю. Думаю. И - слушаю песни Владимира Семеновича Высоцкого, потому что без песен Владимира Семеновича Высоцкого я не мыслю своего существования и оно становится бессмысленным, то есть никому не нужным, а в первую очередь мне самому. Проходит год, второй, третий. Ничто не вечно - и вот кончаются источники электрообеспечения. Их не хватает на проигрыватель или магнитофон и даже на тусклый свет лампочки. Тогда я зажигаю свечу, задохнуться риска нет за счет уникальной системы воздухообмена из глубоких слоев грунта с помощью электромотора, ведь воздух, как известно, и в земле есть! - сказал Вдовин, интонацией неприкрыто показывая, что он уверен, что его собеседнику это вряд ли известно. - Я зажигаю свечу, но как же без песен? Я ведь умру без них! И вот тут на сцену выступает Петруша. Я играю, он поет, и мы продолжаем жизнь. Двести песен уже знает Петруша, Бог даст, до катастрофы успеем и остальные четыреста из золотого фонда разучить! Впечатляет?
- Весьма, - сказал Невейзер, подумывая о том, как бы поскорей выбраться отсюда. Дикая мысль мелькнула: разразится сейчас и в самом деле катастрофа - и останется он навсегда здесь с этим чокнутым, а что он чокнутый - сомнений нет. Но сам же себя (неискоренимая гордыня ума!) и затормозил, вдруг придумав:
- Зачем же такие хлопоты? Лучше бы уж сделать патефон, рассчитанный на обороты долгоиграющей пластинки. Всего и дел. Никакого электричества, накрутил ручку и посвистывай, наслаждайся!
Реакция Вдовина была мгновенной. Причем ручаться можно, что мысль о патефоне ему не приходила до этого в голову, но в этой ситуации он проявил уникальнейшее свойство русского ума: отвечать на возражения так, будто контраргументы заранее обдуманы - и он сам думал об идее патефона и отверг эту идею.
- Патефон?! Ну, слушай насчет патефона! - И начал загибать пальцы: - Во-первых, патефон мертв, а попугай - живое существо, с которым можно, кроме песен, общаться. Это раз. Во-вторых, пластинки через год заездятся, и их невозможно будет слушать. Это два. В-третьих, когда я буду лежать умирающий без сил, не имея их даже на то, чтобы завести патефон, стоит мне только шепнуть Петруше: "Спой на прощанье, голубчик!" - и песня готова. Это три! Хватит?
- Вполне, - сказал Невейзер.
- Но учти! - вперился Вдовин в Невейзера. - Тебе первому показал - и тебе последнему! Пусть эта тайна умрет в тебе. Иначе... Здесь, как сам понимаешь, тебя никто не отыщет!
- Очень мне нужно кому-то рассказывать, - сказал Невейзер, уклоняясь от белого взгляда Вдовина.
- Клянись! - Тот схватил заветную зловещую книгу из ларца. - Ложь руку на книгу и клянись!
Господи, куда меня занесло? - подумал Невейзер. Может, у них тут где-то и в самом деле радиоактивные отходы захоронены и влияют на людей, сделав их аномальными? Один в казацких одеждах разгуливает, доя коров и рассуждая о сексуальных приметах доярок, видимых в процессе их доярочьей работы, другой бункер выкопал, попугая дрессирует песни петь... В такой-то обстановке как не случиться преступлению? Но если Вдовин - псих, то перечить ему бесполезно: этим лишь раздразнишь его.
- Клянусь, - сказал Невейзер, подавляя усмешку.
- Нет, ты серьезно клянись, подлюка! - прошипел Вдовин голосом Петруши. - Клянись матерью, если она у тебя есть и жива!
- Клянусь матерью... и ладно, хватит! - сказал Невейзер, положив ладонь на книгу и тут же убрав ее.
- То-то же! Ну, нечего прохлаждаться. Время не ждет!
Они вылезли наверх и еще раз наверх.
Вдовин достал второй стакан, налил себе и Невейзеру из бутылки с надписью на этикетке "777" - воспоминания юности ворохнулись в Невейзере при виде этого давно исчезнувшего из продажи напитка.
- Портвейн из стратегических запасов! - объяснил Вдовин и на закуску вскрыл банку консервов: килька с овощным гарниром, простая, но замечательная вещь, которой тоже уже давным-давно не видел Невейзер.
- Оттуда же, из запасов, - прокомментировал Вдовин закуску и угостил первым делом Петрушу, приказав: - Баньку!
- Хорошшшшо пошшшшла! - предварительно прошипел Петруша и мощно, сильно, хрипло запел:
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю...
Вдовин дернул полный стакан и пригорюнился.
Сейчас плакать будет, подумал Невейзер.
Но Вдовин слушал сухо, мужественно.
И Невейзеру выпить бы да уйти, а он вдруг задал Вдовину вопрос, которому сам удивился, словно вопрос этот возник помимо его воли:
- А почему, позвольте вас спросить, вы вдруг стратегические запасы стали расходовать? Нелогично как-то. Пополнить их по нашим временам непросто!
Вдовин цыкнул на попугая, но тот продолжал петь - с душевной мукой и сластью, закатывая глаза. Тогда Вдовин набросил на клетку платок.
- И зачем, спрашивается? - послышалось из-под платка. - Зачем эти трюки? Попка-дурак, подумает, что ночь настала, спать пора! А попка не дурак, попка понимает! Иссстопи ты мне баньку, хозяюшшшшшшка-а-а!
- Убью! - заорал Вдовин, и это на попугая подействовало эффективнее платка.
- Значит, - вкрадчиво обратился Вдовин к Невейзеру, - я для гостя уже и запасы свои тронуть не могу? Значит, я гостю оказываю уважение, а он к этому проявляет подозрительность?
- Вино у вас до меня было и консервы тоже, - указал Невейзер на пустые банки.
- Так! Хорошо! Согласен! И какие выводы ты из этого выводишь?
- Да никаких, я так просто.
- Нет, брат! Я тебя насквозь вижу! Ты решил: если Вдовин запасы уничтожает, значит, не понадобятся они ему, значит, он на что-то такое решился, после чего ему уже ничего не понадобится! Ты почему про Катю спрашивал? Какое тебе до этого дело? Тебе, постороннему человеку? А?
- Крррыть нечем! - раздалось из-под платка так разбойничьи, так пиратски, словно попугай попал к Вдовину непосредственно от капитана Флинта из любимых детских книг. Но не до воспоминаний о любимых детских книгах было: Вдовин поднимался, пристально глядя в глаза Невейзеру и ища рукой горлышко бутылки. Невейзер вскочил и, поскольку сидел ближе к окну, а не к двери, то в окно и выпрыгнул. Следом вылетела бутылка. Он ожидал погони и осматривался, чтобы крикнуть кого-нибудь на помощь. Но услышал из избушки:
- Приступим. Сон. Ну!
- Сон мне: жжжжжжжжелтые огни, и хррррррррриплю во сне я, - не хуже самого Высоцкого запел зарыдал попугай.
Невейзер уловил в себе отчетливое желание перекреститься и даже поискал глазами, нет ли где креста над церковью. Но креста не увидел, а увидел спешащего к нему Рогожина.
- Пошли, пошли! - кричал Рогожин. - Я тебе такое покажу!
Он выглядел крайне возбужденным.
Уже нашел объект, подумал Невейзер. Или уже радиация действует. И сам не верил своим мыслям.
Рогожин привел его в сельский Дом культуры, прямиком в зал, где репетировал девический хор под руководством тонкого и вдохновенного молодого человека.
- Видишь? Видишь? - спрашивал Рогожин.
Что ж, Невейзер видел: девушки, количеством около пятнадцати, все примерно одного возраста, лет восемнадцати - двадцати, все стройны и миловидны, а если честно сказать, красивы, и это было как-то даже чересчур. Невейзер понял, что привело Рогожина в такое состояние. И не только, пожалуй, красота девушек. Чистота и простота были в их поющих глазах. Невероятная чистота, невероятная простота - и ничем они не показали, что увидели вошедших молодых мужчин.
Рогожин всматривался в каждую поочередно, ерзал как на иголках и не выдержал, выскочил из зала.
- Хоть любую бери! - кричал он. - Ты видел! Любую!
- Не дадут, - лениво поддразнил его Невейзер.
- Дурак! - обиделся Рогожин. - Я разве про это?
- А про что?
- Нет, и про это тоже, - честно согласился Рогожин. И вдруг с тоской промычал: - А ведь облом мне тут полный! Чувствую - облом!
Но тут же взял себя в руки.
- Посмотрим. Всякое бывало. Помнится, года два назад выбрал я тетку невесты, особу зрелую, голодную, а там еще сестренка жениха была, но я на нее только поглядывал и скромно вздыхал: пятнадцать лет, глазки ангельские, всех дичится, щечки рдяные...