Однажды - от полного, надо понимать, безделья - я решил поискать своих старых знакомых, посмотреть, может, кто-нибудь из них так и живет на прежнем месте или съехал, но можно узнать, куда именно. Это было нечто новое в моем поведении, ведь перед этим я чуть ли не целый год старательно избегал всех, кто знал меня более-менее прилично. Я спрятался в свою скорлупу, отгородился от всех своих друзей, я не хотел, чтобы меня поддерживали и утешали.
Похоже, что к этому времени, по прошествии года, боль моя несколько притупилась, раны подзатянулись, хотя вполне возможно, что мне попросту осточертело безделье. Тем более, что как раз тогда в моей голове начали зарождаться замыслы новых песен - после многих бесплодных месяцев, почти приучивших меня к приятной по сути мысли, что никаких таких идей у меня нет и впредь не предвидится.
Как бы там ни было, я начал искать людей.
Я заглянул на старую квартиру Джин Уэбб и узнал, что отец ее год уже как умер от рака, а миссис Уэбб прикована к инвалидному креслу, и за ней присматривает ее одинокая старшая сестра. Меня угостили чаем. Скрюченные пальцы миссис Уэбб едва могли удержать чашку.
Я спросил, как же она справляется с лестницей. Миссис Уэбб сказала, что вот, спасибо, сестра, с ее помощью да с палочкой она может кое-как вскарабкаться наверх и спуститься тоже, и скоро этому, слава богу, конец, потому что она уже одна из первых в муниципальном списке на переселение в специально приспособленные квартиры. Она объясняла все это с чуть недовольным видом, словно какую-то ерунду, о которой и говорить-то скучно.
А в основном мы обсуждали ее детей. Тот сын, который учился в бизнес-школе, работает теперь в Лондоне, аудитор-стажер, а тот, который работал в Инверкипе, служит в армии. Джин с Джеральдом живут в Абердине, Джеральд работает в нефтяной промышленности. У Джин должен был быть второй ребенок, но он родился сильно недоношенным и умер. Врачи говорят, что ей не стоит больше рожать. Дочке, Дон, уже три года, очень умненькая девочка, очень развитая. Джин часто сюда приезжает, зашел бы я на два дня раньше, так как раз бы и застал, а вчера она уехала.
Остальное было совершенно не интересно и лишь еще больше вгоняло меня в тоску. Я запомнил из всех ее рассказов только эти вот семейные новости и еще одну вещь. Каким-то образом мы коснулись того, что родители советуют своим детям, как они пытаются научить их уму-разуму.
Миссис Уэбб отставила чашку на низенький, по высоте инвалидного кресла, столик и некоторое время смотрела в сгущавшиеся за окном сумерки.
- Ах, сынок, - вздохнула она, медленно качая головой, - сколько ни стараешься научить их чему-то, чтобы выросли людьми, ничего они не слушаются. Обидно, конечно, даже накричишь иногда, но я вот думаю: а вдруг они правы? Сама-то я маму слушала, - она взглянула на меня, а затем на свою сестру, сидевшую чуть поодаль на диване. - Ведь я же слушала маму, правда, Мэри?
- Да, - кивнула Мэри, не поднимая глаз от вязания. - Да, девочка, ты ее слушала.
- Я слушала маму, - сказала миссис Уэбб, обращаясь то ли к окну, то ли к себе самой, - потому что она прожила трудную жизнь и я считала, что она знает, о чем говорит. Может быть, она и вправду знала. Знаешь, что она мне говорила? - Миссис Уэбб взглянула на меня. Я молча вскинул брови. - Она говорила: не теряй головы. - Миссис Уэбб улыбнулась безлюдной вечерней улице. - Джесси, говорила она мне, никогда не теряй головы. Не спеши, не горячись, так она мне говорила. Это значит, чтобы я думала, что делаю. Чтобы не бросалась куда попало, очертя голову. Как это было у меня принято - ведь я же в детстве была совершенно отчаянная, настоящий сорванец, - (еще один быстрый взгляд в мою сторону), - чтобы не пришлось потом плакать. И мы, мы с Бобом, мы никогда не теряли головы и с деньгами обращались осторожно, в кредит ничего не покупали.
- Нет, - подтвердила Мэри. - Нет, такого за вами не было.
- Мы откладывали понемногу, когда была такая возможность, и никогда, никогда не рисковали. Мы старались вывести наших маленьких в люди и отложить что-нибудь себе на старость.
На несколько секунд в комнате повисла тишина, нарушаемая только негромким постукиванием спиц. Видимо, я должен был что-то сказать, но я не знал - что.
- А теперь я и не знаю, права ли была мама, - продолжила миссис Уэбб. - Наверное, она была права для себя, я знаю, что в молодости она наделала, не подумав, много такого, о чем жалела потом всю жизнь, однако… не знаю, сынок, просто не знаю. Будь у меня возможность прожить свою жизнь снова, теперь бы я, пожалуй, не так осторожничала. Я бы чуть побольше жила для сегодня, а не для завтра, и это я и советую своим малышкам, хотя бог его знает, может, я бы и об этом в конце концов пожалела.
Миссис Уэбб взглянула прямо на меня и неожиданно улыбнулась.
- Так что никуда тут, сынок, не денешься, - сказала она, осторожно нащупывая чашку, - что ни сделаешь, все не так.
Однако ее улыбка делала это утверждение не столько безнадежным, сколько ироничным.
Что ни сделаешь, все не так.
Да, миссис Уэбб, и никуда тут не денешься.
Вся эта беседа повергла меня в черную тоску, однако чуть позже, шагая по Эспедер-стрит и глядя на пурпур и золото небывало роскошного, на полнеба, заката, я ощутил какое-то странное ликование. Почему? Трудно сказать. Да, конечно, период безысходной скорби закончился, и я возвращался к нормальной жизни, кроме того, я только что, минуту назад, взглянул на свои беды свежими глазами и увидел, насколько малы они и незначительны в сравнении с тем, что терпят многие другие, однако я ощущал нечто куда большее: внезапное прозрение, понимание, что жизнь идет своим чередом, нимало о нас не задумываясь, что она вечно порождает боль и наслаждение, страхи и надежды, радость и отчаяние, а тык чему-то стремишься, а от чего-то стараешься увернуться, и иногда тебе везет, а иногда - нет, и иногда ты можешь планировать наперед, и ты планируешь, и это правильно, а иногда тебе приходится забыть о каких бы то ни было планах, а просто быть наготове, чтобы вовремя среагировать, и иногда очевидное истинно, а иногда - нет, и что опыт помогает, но далеко не всегда, и в конечном счете все зависит от судьбы, от удачи; ты живешь, ты ждешь, что же случится, и ты почти никогда не можешь быть уверен, что то, что ты когда-то сделал, было правильно или было неправильно, потому что все могло получиться много лучше, но могло получиться и много хуже.
А затем, в лучшем своем стиле, я почувствовал себя виноватым в том, что я чувствую себя лучше, и я подумал: "Ну вот, ознакомился ты с обрывком домодельной философии и увидел кого-то, кому хуже, чем тебе, и неужели этого достаточно? Грошовые у тебя прозрения, дорогой ты мой Дэниел Уэйр, очень мелко ты плаваешь", - но и это было частью все того же переживания, частью, объяснявшей и искупавшей мою вину, а потому я шел под этим поразительно ярким - словно с одной из маминых картинок - небом и чувствовал, что снова могу быть счастлив.
Глава 15
А теперь я в зале арисейгской ратуши, сижу и смотрю, как носится на трехколесном велосипеде маленький мальчик, как трепещут за его спиной разноцветные ленты серпантина.
Поезд разбудил меня безобразно рано, еще только начинало светать. Я немного повалялся в постели, позвонил дежурной, чтобы заказала мне такси, а затем умылся и начал завтракать. Я заранее запасся газетой и сел в такси на заднее сиденье, в первую очередь - чтобы не пришлось болтать с водителем. Молодой аррохарский парень, он всю дорогу до Глазго слушал радио, я же тем временем пытался сориентироваться в новейших мировых событиях.
Для начала я решил навестить мамашу Крошки Томми, но там никого не было. Далее нужно было выяснить, не ответил ли Макканн на мое послание. В церквухе на моей почтовой куче ничего от него не было, в "Грифоне" - тоже.
Я проверил, не вернулись ли родители Томми, а когда оказалось, что нет, подсунул под дверь записку, чтобы связались с моими юристами, а для начала поехал к ним сам.
Мистер Дуглас, старший партнер фирмы "Макрей, Фитч и Уоррен", сказал, что подключит к делу фирму, специализирующуюся на уголовных делах, и хорошего адвоката и даст последнему поручение выяснить, куда засадили Томми и не привлечен ли для его защиты какой-нибудь адвокат. Он был уверен, что удастся завершить это дело полюбовным соглашением. Я уполномочил Дугласа оплачивать все необходимые издержки и приступить к делу, как только с ним свяжутся родители Крошки.
"Макрей, Фитч и Уоррен" квартируют на Юнион-стрит. Я вышел от них буквально кипя энергией, мне не терпелось сделать что-нибудь еще. Я дошел до Центрального вокзала, нашел телефонную будку и позвонил в "Грифон".
- Да? - спросила Белла.
- Белла, это… э-э.. это Джимми Хей. - Сообразив, что я даже не знаю, как же меня теперь звать, я мгновенно скис и увял.
- Это что, Джимми Хей, который Дэн Уэйр? - астматически засмеялась Белла. Ее осведомленность неприятно меня поразила, я даже не мог понять, шутит она это или издевается.
- Он самый, - подтвердил я, когда хриплый смех в трубке затих.
- Так что, Джимми, тебе небось нужен этот самый мой кавалер, так, что ли?
- А?
- Мой ка-ва-лер. - Белла умудрялась одновременно и смеяться, и одышливо хрипеть. - Ха-х-рр-ха, это тот крокодил, у которого вместо дома черт те что, - сказала она, чуть прикрыв трубку; я закрыл глаза, страстно желая провалиться сквозь землю. - Идет он, идет, - сказала Белла. - Вот он.
- Да? - сказала трубка.
- Макканн? - неуверенно спросил я.
- А, это ты, своей собственной.
- Да, - подтвердил я, не зная, с чего начать. А какого, собственно, черта? - Ты еще со мной разговариваешь?
- А что я сейчас делаю? Разговариваю.