– Хватит ли времени – все их пересчитать…
– У меня ничего не выходит…
– Что? Что не выходит?
– Ничего. То есть – все. Я не знаю, как ее закончить. А ведь концовка – самое главное. Без нее никуда. Помоги мне, Люсь, а?
Он никогда раньше так не говорил, во всяком случае – со мной. Никогда. Но с тех пор, как мы пишем книгу, он совсем перестал меня… стесняться. Сторониться… Он говорит. О своих страхах, о боли, обо всем. Пусть не напрямую, пусть через книгу, но – говорит. Настолько откровенным можно быть только с самим собой. Или с тем, кого любишь и кому веришь – как себе.
Значит, у нашей любви – второе дыхание?
Или все-таки он говорит сам с собой? И опять выходит, что меня – нет?
– Ну, вот. Давай поглядим вместе, Саня…
– Нет. Я не знаю. Это все бесполезно.
– Саня, такого слова – нет. Нет – и все…
– Откуда тебе знать?
– А вот – знать! Во всем есть свой смысл и своя польза.
Стоп! Ну, куда меня занесло. Сейчас, вот сейчас он произнесет эти непоправимые слова, и снова меня отбросит назад – от него, его рук, его губ, запаха… Господи, если ты есть, научи меня, как ответить – на эти его слова… Они вот-вот сорвутся с его языка…
– И какая же польза в том, что я…
Только бы… Ну…
– Даже в этом – в том, что ты потерял зрение – тоже – да! Вот в этом! – я хлопаю ладонью по крышке компа. – Это же на Букера тянет, не меньше, ты сам знаешь! Разве – нет? Ну – скажи…
И я обнимаю его и пью его запах, и обмираю – ну?
А он что-то там ворчит, но, вроде – улыбается. Опасность миновала, я – рядом, я – нужна.
Значит – я существую?
Чертовски это приятно – существовать… Попробуйте, а…
…Книга подходила к концу и я не знала, не представляла себе – что дальше.
– Люсь!
– Что, Санечка?
– Я спросить хочу, а? Насчет названия.
– Ну, это же совсем просто…
– А я вот застрял и ни туда, ни сюда. А ты что – уже придумала?
– Конечно. Это же у тебя роман в письмах, так?
– Да… И – что?
– А ты помнишь, как мы в молодости письма друг другу писали? И как их подписывали?
– Погоди, погоди… Что-то такое…
– Мы их подписывали – C-Лю… Саня – Люся – Любовь…
– А что, название – вполне… С-Лю… Слушай, годится! А тебе-то как – нравится? – он смотрит на меня удивленно-виновато и улыбается. И я улыбаюсь – тоже, потому, что вот и еще одна секунда счастья на моих песочных часах…
6
Время вовсе не идет вперед.
Время идет – по кругу.
Часы видели? С циферблатом?
Вот, примерно, так…
Первая наша книга была о летчиках. Ни о чем другом он в тот момент даже и писать бы не стал. Это было, как фантомные боли. Спасение было в том, чтобы об этом кричать, и я подала ему эту идею. Помогло. Мы написали ее за три месяца – повесть с хорошим концом.
Вторая была про врачей.
Дело в том, что я – врач. И не просто врач, а – глазной. Смешно, да?
Книга была про глазного врача, который теряет зрение. И от этого у него обостряются остальные чувства. И он начинает жить по-новому и воспринимать мир по-новому – через обоняние, осязание, слух. И жить становится ужасно интересно, несмотря на…
Третья книга должна была быть про нас. Она и была – про нас. Настолько, что нас – настоящих, становилось все меньше и меньше… Неужели мы все это только выдумали? И если – да, то кто мы на самом деле?
– Саня, тебе же холодно…
– Нет, ничего.
– Пойдем в дом.
– Нет, давай еще посидим в саду, а?
– Слышишь – летают светлячки?
– Слышу, да. Ты знаешь, я закончил нашу книгу.
– Я знаю. Я чувствую…
– Ну и как тебе?
– Лучше, чем жизнь…
– Тогда хорошо. Я тоже так чувствую. Все-таки, мы ее написали…
– Да, мы молодцы. Слушай, давай отметим, а? Хочешь?
– Еще бы!
Я собираю полную корзину еды, кладу бутылку красного сухого вина, и мы спускаемся к морю.
Саня идет уверенно, легко размахивая своей тростью и – улыбается… Я висну на его левой руке, заглядываю в лицо, прижимаюсь. Легкий ветерок нам в лицо. И я вдруг вспоминаю, что в детстве мне часто снился один и тот же сон – будто я иду по песку, как сейчас, а следов моих позади – нет. И очень страшно оглядываться.
Я вздрогнула и – оглянулась. Моих следов не было, только его. Одна длинная цепочка, уходящая в сумерки…
Я ничего не сказала. Да и что говорить, все уже сказано – в книге. И какая разница, где мы, каждый из нас, на самом деле. И есть ли я – вот сейчас – здесь, на этом берегу.
Если – вдвоем.
Если – вместе…
7
– Ну что, доктор? Как наши дела?
– Видите ли… Я не стал бы… тешить себя и вас утешительными прогнозами, но – в общем и целом… Все не так уж плохо…
– Но вы видите улучшение? Видите динамику?
– А вы?
– Понимаете… Мне трудно, уже – трудно ответить на этот вопрос. Я ведь целых десять лет с ней – другой… Иногда мне кажется, что ту, прежнюю Люсю, я начинаю забывать. Да и кто знает, была ли она – вообще? Я… Знаете, доктор, я привык – к этой… Елавное, она в безопасности, в тепле, в порядке. Ав каком она мире, своем или – нашем…
– Она в безопасности и в порядке, пока она с вами. Вы оказались правы, забрав ее из клиники… Н-да… Я ведь сомневался… Сейчас я, более-менее, спокоен. Но ведь и вам это все далось нелегко…
У каждого из нас свой отсчет. И время у каждого – свое. Вот и у меня последние десять лет длятся, словно они и есть – вся моя жизнь. А все, что раньше…
…Сначала ее положили в клинику. Сказали – там ей будет лучше, спокойней. И мне легче… Через месяц я ее забрал – каменную, никакую. Практически – неживую. Это было самое страшное – видеть ее, дотрагиваться до нее, а она поднимает на тебя глаза и говорит:
– Саня, привет, ты уже вернулся… Извини, не могу тебя встретить, меня ведь нет – ты знаешь… Кончилась я. Жалко, правда? Скажи…
Пришлось уйти с летной работы, благо до пенсии оставалось всего-ничего и летный стаж позволял. И началась эта самая – другая жизнь. Жизнь с ней – с Люсей моей.
Поначалу чуть сам с ума не сошел.
Спасла – книга.
Мы пишем ее все эти десять лет. Оба вместе, и каждый – отдельно. И нет ей конца… Не помню уже, чья была идея, да и неважно это. Главное – что пока мы ее пишем…
А было-то, на самом деле, просто. Очень.
…Вылетели тогда двумя бортами. Обычный рейс, обычное задание, обычная работа, свой экипаж… Мы взлетели первыми и в порт назначения пришли, соответственно, тоже – первыми. Погода была не ах, но – в пределах. Зашли, сели, на стоянку зарулили. И слышим по радио – следующий за нами борт – Витьки Шаповалова – аварийно садится. У него, оказывается, левая основная стойка шасси не вышла. Они еще пару кругов сделали, пытались выпустить аварийно, но… Рассказывать дольше получается, чем все произошло. Витька все правильно делал, зашел точно по оси, после касания, когда скорость стала падать, держал, сколько мог, обратным креном, но не его бьш день… Сгорели они, и Витька и экипаж его…
А Люська моя… Это теперь у каждого по мобильному телефону, да не по одному – звони не хочу. А – тогда… В общем, прежде чем я до телефона добрался, по телевидению уже все показали и она все это увидела. Они только, какой именно борт разбился, как раз и не сказали. А у нее фантазия всегда очень богатая была. Потому и звонил я ей из каждого порта и каждый раз. Знал ее, берег…
Через два дня я вернулся… Раньше не мог – погоды не было, порт закрыт, сгоревший борт на полосе. To-се… К телефону она за это время не подходила, дверь никому не открывала, а я вошел… Она сидит у окна. Подняла на меня глаза, посмотрела и говорит:
– А, Санечка, ты вернулся… Хорошо… А меня вот, нет уже. Я же ведь тоже там, с тобой вместе – сгорела. Ну ничего, главное, что мы опять – вместе…
Аллах акбар
Облака плывут
Эта история начинается под оливой, старой оливой с грубыми узловатыми ветками и усталой пыльной листвой.
Она звучит во мне ломким гортанным криком птицы, позабывшей где ее дом.
Эта история длится и длится, и нет ей конца, потому что нет конца ни счастью, ни страданию.
А значит, и нам с тобой – тоже…
– Смотри, облака плывут. Как красиво…
Анат лежит в густой траве, ее голова на моих коленях, рыжие волосы рассыпались, как солнечные лучи. Я сижу, облокотившись на ствол, моя спина одеревенела, но я боюсь пошевелиться, боюсь потревожить – ее.
Нам по двадцать лет, и мы знакомы уже целых два месяца. Мы любим друг друга, и все остальное нас не интересует. Наша жизнь начинается с этого поцелуя и длится вечно, и так – каждый раз, потому что все что было раньше – неясный рокот далекой грозы, сумерки без дна, сухие губы пустыни – лишь предвкушение вечности.
– Облака, да… Знаешь, ты на вкус – словно ягода. Я все время хочу тебя пробовать. Нежная ягода – розовая мякоть, душистый аромат…
– А ты – колючий, как катус. У тебя щетина. Но я все равно тебя люблю.
Неужели это правда? Неужели эти слова говорит неприступная красавица, профессорская дочка, будущее медицинское светило? И кому? Мне – бедному пастуху, простому деревенскому парню? Не верю.
– Скажи это еще раз, Анат. Скажи, ты любишь меня? Ты пойдешь за меня замуж?
– Конечно, ну какой ты смешной. Разве может быть иначе? А потом мы уедем далеко-далеко, там я выучусь и стану врачом, а ты будешь… Кем ты хочешь быть, Асаф?