3
– Свой первый рисунок она сделала в год и два месяца.
– ???
– Это правда, вы зря не верите. Верить – необходимо.
– Всем?
– Ну конечно. Как же иначе.
– Вас никогда не обманывали?
– Ну почему же, бывало – она смеется и теребит локон, а я… почти не слышу ее голос, вот смотрю на нее…
– Обманывали, даже один раз деньги украли. Цыганка одна… Я тогда рассердилась ужасно, ужасно, а потом увидела их еще раз – на вокзале, подошла и дала еще.
– Зачем, она же вас и так обворовала!
– Пусть. От хорошей жизни воровать не станешь.
– А вы – никогда не обманываете?
– Я не люблю обманывать… потом, это так хлопотно. Хотя, конечно – умею…
– А – Нюте? Ей вы тоже все рассказываете?
– Конечно. Все и всегда – как самой себе.
– Расскажите мне про ее первый рисунок, тот, в год и два месяца…
– Ей тогда первый раз попали в руки карандаш и бумага. И она нарисовала – небо…
– Просто – небо? Вы уверены?
– Да, у меня сохранился этот рисунок. Небо – облака, воздух, ветер…
– То, что вы говорите – удивительно. Я еще с таким не встречался.
– Мне иногда кажется – знаете, что? Что Нюта – ангел, который никак не может привыкнуть к нашей земной жизни и тоскует по небу. Отсюда – и рисунки…
– Почему вы пришли ко мне? Насколько я понимаю, вы не считаете, что ей нужна помощь психолога. Тогда – что?
– Это не я. Это из садика нас послали перед школой. А читать и писать Нюта давно умеет, она уже уйму книжек перечитала сама, она вообще – развитый ребенок, в шахматы играет… Вот не говорит только, но можно ведь и письменно на вопросы отвечать, правда?
– Можно, разумеется. Но ведь вы сами понимаете, в школе – свои порядки и законы. Кроме того, дети – иногда довольно жестокие существа. Приходится думать и об этом тоже.
– Я думаю. Нюта может учиться дома. А художественную школу она и так может посещать, без справки психолога, я там уже была, рисунки ее показывала. Ее возьмут в любой момент.
– Не сомневаюсь. Нюта – художник, у нее – талант, дар. Но вы не думаете, что не пытаясь помочь ей развить речь, вы лишаете ее чего-то очень важного. Ведь перед ней – вся жизнь, она же – маленькая еще.
– Нет, – голос ее делается почти ледяным. – Я живу, чтобы ее защищать и… я доверяю своему инстинкту. Мне предлагали сделать про нее передачу на телевидении, я – отказалась. Вырастет, сама решит куда и что. А пока – пусть летает.
Анна замирает, даже, по-моему, не дышит. Потом смотрит на часы и тихо-тихо:
– Простите, доктор, нам, правда, уже пора…
Как же хочется сразу перейти к концу моего повествования. К счастливому концу.
Захлопнуть ноутбук и выйти в сад.
Увидеть заходящее солнце и вспомнить, что главное в жизни – доверие, любовь и чувство защищенности.
И – согласиться…
Аутизм – это не диагноз. Это – образ жизни. Человек концентрируется на себе, чаще всего – на своем необычном поведении, например, складывать предметы в строго определенном порядке, реже – на своих феноменальных способностях, отгораживается от окружающих, и, как результат – социальное одиночество. Такие дети не говорят не потому, что не умеют. Им просто неинтересно с нами. Сблизиться с аутистом, понять его – можно, но для этого есть только два пути – либо попробовать стать таким же, как он, то есть – им самим, либо понравиться ему, не прикладывая при этом ни малейших усилий. Врожденная симпатия – слыхали? Но ни в коем случае не пытаться его исправлять.
Нюта оказалась очень впечатлительной девочкой. Уж не знаю, что впечатлило ее во мне, но ее привязанность была необъяснимой, нелогичной и настолько явной…
Это не льстило мне, а давило своей непомерной ответственностью – я боялся не оправдать ее доверия – ни много ни мало.
Мой, более чем двадцатилетний опыт и… ее рука, ухватившаяся за мою при первой встрече. Мой портрет.
И глаза Анны, и морщинки, которые почему-то – не позабыть…
Да бог с ним, в самом деле.
Мы с Анной стали встречаться.
И я – совершенно слетел с катушек…
Скоро, очень скоро они переехали ко мне.
Не знаю, как это произошло, они обе вошли в мою жизнь, словно были в ней – всегда. Как дышать.
Просто дышать – и все.
И я – дышал. Полной грудью…
Первые полгода я… Как выразить постоянное острое ощущение счастья и осознание того, что жизнь – полна. Утром, днем, вечером, ночью – всегда. Мир снова сделался большим, а радость – не кончалась. Я чувствовал себя мальчишкой, скрывающим от окружающих свой возраст. Тут-то все и случилось. Я вообразил, что так будет – всегда, и можно попытаться…
Мной овладела навязчивая идея разговорить Нюту.
4
– Научи меня рисовать.
Она раздумывает, глядя на меня своими огромными серьезными глазами. Долго. Потом деловито протягивает мне карандаш, встает спиной ко мне, облокотившись на мои колени и начинает водить моей рукой по листу бумаги. Ее волосы щекочут мне подбородок и кончик носа. В конце концов она отпускает мою руку, забирает у меня карандаш, и мы делаем все наоборот – она рисует, водит карандашом по бумаге, а я, держа свою руку поверх ее маленькой ладошки, следую за движениями ее кисти и пальцев… Наконец, она вздыхает, снимает мою руку со своей, поворачивается и… только пожимает плечами и мотает головой. Вообще, это ее любимый жест, любимое движение – мотать головой. Быстро – волосы вразлет, в стороны, лица не видно и вдруг – стоп, и – серьезные глаза, которые видят – все…
– Нюта, у меня не выходит, – вздыхаю я. – Меня еще в школе дразнили, что я плохо рисую. С тех пор, представляешь? Вот если бы ты могла мне помочь. Хоть сейчас…
Она показывает на каракули – результат наших совместных усилий – и снова пожимает плечами.
– Я знаю, что так, как ты, я никогда не… Но просто иногда, вот очень хочется нарисовать что-нибудь, самолет, или как прыгун летит с трамплина… Понимаешь?
Она старательно кивает.
– Знаешь, что я подумал? Может, дело в том, что мне никто не смог объяснить, как это надо – рисовать? Вот если бы кто-то рассказал, и я бы услышал… Не все же могут научиться, глядя, как рисует другой, правда? И если я однажды услышу, я чувствую, что я… Как ты считаешь?
Она смотрит на меня несколько секунд, поворачивается и убегает…
…Она рисует за столом, и, как всегда, кончик ее языка… Я смотрю, стоя в дверях, молча, ничего не говоря, и только, когда она поднимает голову и видит меня, и улыбка у нее на лице…
– Нюта, у тебя новый рисунок? Можно?
Она кивает.
Два человечка, побольше и поменьше, летят над рекой, взявшись за руки, и река – улыбается.
– Послушай, у тебя же здесь река – смеется. Как же ты…
Теперь смеется она.
– А кто это? Ты и мама?
Мотает головой.
– Мама и я?
Снова – нет.
– Ну, я не понимаю тогда… Объяснить можешь?
Она пишет под рисунком – "МЫ".
– Кто это – мы? – говорю я. – Нас же – трое. Ты, мама и я. А тут – два человека. Это – не мы. Ты просто не хочешь мне объяснить… – делаю кислое лицо, поворачиваюсь и выхожу. Через минуту слышу топот ее ног. Она влетает в комнату и бросается ко мне, в руке – рисунок. Рядом с "МЫ" теперь еще – "Я И ТЫ".
– Нюта, ты – хитрюга, – хохочу я хватаю ее в охапку и кружу, и она хохочет – тоже, но – тихо-тихо, совершенно неслышно, молча.
Как удержать – счастье?
Но, боже мой, я все-таки сумел ее разговорить.
Я же – специалист. Лишать ребенка речи – это все равно, что лишать его – будущего.
А тем более – такого ребенка…
5
Мы возвращались домой, как раз к ужину. Аня ждала нас дома, да и ушли мы недалеко. Я только что дорассказал Нюте очередную сказку, а она вертела головой во все стороны и ловила ртом падающие снежинки. И тут я увидел скамейку. Обычную деревянную скамейку, которая стояла на этом месте уже бог знает сколько лет, и мимо которой мы с Нютой проходили почти каждый день. Но именно сейчас я подумал…
– Нюта, подожди, девочка, дай я посижу немного, ладно? Всего одну минуту. Я сейчас… – я начинаю судорожно шарить по карманам, словно ищу что-то, что непременно должно там быть.
– Сейчас, сейчас, не волнуйся, все будет хорошо, я только найду лекарство, оно же у меня всегда в этом кармане… Ну… неужели – забыл? Ах ты… Ничего, ничего… сейчас пройдет… не бойся, милая ты моя… не бойся, такое иногда бывает, пройдет… Сердце, понимаешь…
Нюта смотрит на все это сначала – с любопытством, потом – с недоумением, наконец – со страхом, и тогда я вынимаю из кармана телефон, с трудом набираю номер и, услышав Анино: "Алло", роняю руку вниз.
– Не могу… скажи ты… позови маму… Нюта…
Она смотрит на меня не мигая, берет телефон, подносит к уху и говорит:
– Мама, папе плохо. Парк, где всегда…
…Аня прибежала минут через пять. В наспех накинутой на плечи куртке и тапочках.
Я уже почти пришел в себя. Я уже улыбался, мог говорить, только вот глаза Нюты, которые видят все… Она смотрела на меня не отрываясь, и я ничего не мог с этим поделать.
– Она заговорила, видишь… – шепнул я склонившейся надо мной Ане и – подмигнул, и она отпрянула от меня, как… Подхватила Нюту на руки, и они скрылись за поворотом аллеи.
А я остался сидеть на этой чертовой скамейке… Скамейка-то – причем. Я поднимаю вверх лицо, подставляя его снегу. Хотя зачем он мне, если Нюта с Аней…
Да и нет его уже, снегопад – кончился. Кончился снегопад…
Нюта перестала рисовать и не начала говорить. Она просто враз погрустнела, и мне так и не удалось больше заглянуть ей в глаза. Аня… В ней что-то кончилось. Она опустела, стала – как все…