– В 1943 году Вернер фон Браун построил двухступенчатую ракету "Фау 3" весом около ста тонн, высотой более тридцати метров, которая в принципе могла не только доставить сверхмощный заряд в любую точку мира (в скобках замечу – планировалось уничтожить Нью-Йорк), но и отправить человека в космос. Из 18 запущенных в том же году ракет 16 взорвались на стартовой площадке или в воздухе. Судьба двух неизвестна до сих пор. В 1944-м запусков было не менее тридцати. Восемь из них прошли удачно. Тогда же оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени набрал отряд военных лётчиков. По разных сведениям, от пятидесяти до ста человек. Видимо, их намеревались использовать для наведения ракет на цели на конечном этапе полёта. Причём, фон Браун не собирался делать из пилотов смертников-камикадзе; после нацеливания ракеты пилот должен был выброситься с парашютом над заданным местом в океане, где его ждала бы подводная лодка. Были также отобраны 10 самых лучших лётчиков "Люфтваффе" для выполнения некоей особой миссии. Какой? В конце прошлого века в английской прессе вышла сенсационная статья, в которой утверждалось, что два немецких космонавта после 46-летнего полёта в космосе вернулись на Землю, приводнившись 2 апреля 1990 года в
Атлантическом океане. И, что поразительно, их биологический возраст, по утверждению медиков, проводивших обследование, не превышал тридцати лет. В той же статье указывалось, что NASA до сих пор умалчивает о подробностях и именах космонавтов.
– И к чему ты это мне рассказала?
– А к тому, Воробышек, что и твоя история, и моя очень схожи.
– Чем же это?
– Обе – абсолютная чушь.
– Ты не считаешь Босха великим художником?
– Ну что ты. Босх – великий художник. А Вернер фон Браун – великий ракетостроитель. Просто нужно уметь отделять мух от котлет.
10
"…Что-то больно кольнуло мне под лопатку. Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стояла обнажённая эфиопская девочка. Рахитское пузо. Глаза-сливы. Тоненькие сухие ручки. А в одной из них – копьё. Деревянное, с туго примотанным верёвкой металлическим наконечником. Именно копьём она мне в спину и заехала.
– Ты чего это колешься? – спросил я, поискав в кармане конфетку.
– Двигай давай, сволочь, – сказала девочка, – отожрал жопу, гад, еле ворочается.
Разговаривала она со мной почему-то грубо и почему-то по-русски. Эфиопка, размахнувшись, сильно ударила меня копьём по икре левой ноги. Я взвыл от боли.
– Но-но, потише! – крикнул я, чтобы её напугать. – Ты так мне кость сломаешь… деточка.
Конфетка никак не находилась. Потому что карман куда-то исчез. А вместо него моя рука водила по голой ляшке.
Я пригляделся. Мать честная! Да я ведь тоже голый, как эта агрессивная девчонка, которая ничего не боится и которая снова нацелила на меня своё доисторическое метательное орудие. Надо её послушаться, а то проткнёт, на фиг, насквозь. Я прикрыл ладонью причинное место, развернулся и вошёл в клетку. Клетка была сделана из стальных прутьев. Прутья толстые, рифлёные. Арматура. Хрен согнёшь. Зачем это меня раздели и в клетку загнали? Я же человек, а не зверь какой-нибудь.
– Встать, суд идёт! – раздалось откуда-то сбоку.
Ничего видно не было. Сплошной туман. Зато слышимость была преотличная. Прошелестели звуки – вроде как толпа поднялась со своих мест.
– Прошу садиться… Слушается дело "Дети против Артура Лунина"… Введите арестованного… А, уже ввели… Тогда пригласите первого свидетеля… Кто там у нас по списку? – голос был мужской и шёл из глубины тумана. Голос показался мне знакомым.
Эфиопка грохнула решётчатой дверью, вставила в проушины вместо замка свой острый дротик.
– За что меня арестовали? – спросил я у неё.
– Молчи, пакость. Будешь говорить, когда тебя спросят, – её пухлые губы напоминали сосиски.
Туман слегка рассеялся, и из него проступило улыбающееся лицо девочки-дауна. Глаза навыкате, косоватые, лысая голова, кривые зубы.
– Мы слушаем вас. Можно свидетельствовать. Излагайте, – снова голос из глубины тумана.
– Артур… э… Лунин… он…, – неуверенно начала девочка-даун.
– Смелее, – подбодрил невидимый голос.
– Он… много… э… пил… спиртного… курил… э… и поэтому… я родилась такая, – она виновато улыбалась.
– Господин судья. Я протестую, – самоуверенно заявил я. – У меня детей нет. Это не моя дочка. И вообще я эту девочку никогда раньше не видел.
– Я могла бы быть твоей дочкой… э…, если бы ты не заставил Маргариту сделать аборт… Папочка!
Девочка-даун протянула ко мне руку. Я отпрянул от решётки. На руке у девочки было только три пальца.
– Значит, Маргарита правильно поступила, – насмешливо сказал я.
Девочка-даун погрустнела и исчезла, а голос из тумана произнёс:
– Введите второго свидетеля!
Теперь это была девочка-проститутка. Лет одиннадцати-двенадцати. Размалёванная физиономия. Гламурная причёска. Сигаретка в углу рта.
– Вы тоже его дочка? – задал вопрос судья.
– Нет, дочкой не являюсь, – ответила девочка-проститутка и с интересом на меня поглядела. – Хотя не прочь поиметь такого вот папочку, – она провела язычком по ярко накрашенным губкам. – К подсудимому претензий нет. Единственно, могу сказать, что если бы Артурчик не тратил столько денег на нас, то, может быть, я этим и не занималась.
Девочка-проститутка подмигнула мне, а потом растворилась в тумане.
– Вызывается следующий свидетель!
На этот раз это была девочка-наркоманка. Синюшного цвета лицо. Чёрные круги под глазами. Мутный взгляд красных глаз.
– Свидетельница, вы в состоянии говорить?
– Мы… мы… – замычала та.
– Сделайте ей укольчик, а то так нам ничего от неё не добиться, – сказал судья. – Благодарю вас… Как теперь?… Что имеете сказать по существу вопроса?
– О, Лунин! Милашка Лунин! Да я его просто обожаю! Я его фанатка! Это мой кумир. Автограф! Автограф! Дайте мне автограф!
– Вы – наркоманка. Почему вы стали наркоманкой?
– Я – наркоманка? Ну что вы, Ваша честь, какая я, к чёрту, наркоманка? Артур Лунин – знаменитый писатель, он принимает наркотики, я беру с него пример, я тоже принимаю наркотики. Те же наркотики, что и он, и в том же количестве. Но Артур Лунин не наркоман, а, как я уже сказала, знаменитый писатель. Почему тогда я – наркоманка?
– Во даёт деваха, – сказал я, обращаясь к эфиопке, – а, говорят, наркотики разрушают логическое мышление.
– Замолчи, упырь, – ответила девочка-негритёнок. – Тебе слово не давали. Следующая свидетельница – я.
– Ты? А ты каким боком имеешь ко мне отношение?
– Если бы ты купил не "Феррари", а еду для голодающих Африки, то я бы и ещё четыре сотни детей моей деревни остались живы.
– Слово предоставляется подсудимому. Что можете сказать в своё оправдание?
Но я не произнёс ни звука. Просто не успел. Потому что меня опередил хор голосов из тумана:
– Да что его слушать!… Хамло оно и есть хамло!… Расстрелять! Четвертовать! Отравить!… Виновен! Виновен!…
– Виновен! – заорала и эфиопка. В её маленьких пальчиках появилась маленькая бамбуковая трубочка, она поднесла её ко рту, прицелилась и чем-то продолговатым плюнула в меня…
Хочешь, как лучше, а получается всякая дребедень. Этот Иероним Босх каждый день занюхивал алколоид спорыньи и вон какие картины рисовал. А тут псилоцибин, мескалин; грибов, кактусов накушаешься, а отдачи никакой. Насмотришься лишь фантастических цветов, что на руках и ногах у тебя повырастали, да "летающих тарелок" с огромными ослиными ушами, а мне бы сюжетец уникальный, чтобы опять пророческим стал, так нет ничего и близко. А после "путешествий" сны идиотские снятся, в основном на нравственную тематику. Сам себе разные суды устраиваю. Устал я. Надо заканчивать с расширителями сознания. Руки хоть трястись и меньше стали, но так ведь можно уехать и не вернуться, если перейти, скажем, на ЛСД или СТП…
– Алло! Кто это? А, ты, Солнышко! Куда пропал? Да так, муки творчества. Период созидания. Сама знаешь, как это у нас, писателей, бывает. Нет-нет, в запой не ушёл. Сухой, как этот… как отечественный самолёт. Ну да. Ха-ха-ха! Чего хотела-то?
Встретиться? Давай, моя радость, но только попозже. Занят сейчас. Я тебе позвоню. Ага. Ну, пока… Эй, погоди! Снежок, а почему ты меня всё время Воробышком называешь? Теперь я уже не Котик? Ну… Ну, помню. Да, как мы с тобой в Праге отдыхали. Часы? На Староместской ратуше? Помню. Ну и? Да, оригинальные. Двенадцать апостолов, Смерть и три фигуры, воплощающие человеческие пороки. Помню, конечно… Да, гид ещё интересно рассказывал. Какую историю? Как скелет однажды во время боя часов щёлкнул челюстью? А в его раскрытую пасть залетел воробей и целый час просидел в западне? Ну да, а как же. А потом решили сделать челюсть неподвижной? Помню, конечно. Смешная история. Ну и что ты? Сравниваешь меня с тем воробьём? Понятно, понятно. Тоже редчайший случай произошёл. Вероятность микроскопическая. Так же, как с моим романом. Ладно. Въехал я, въехал. Ну у тебя и ассоциативное мышление. Охренеть! Позавидовать можно…"