- Точно, чокнулся! - прошептал Зайцев и испуганно оглянулся по сторонам. - Ну, Андрюха? Нашел время... Что тебе, баб не хватает? Тут тебе так запросто не обломится...
- Да мне ничего не нужно! Я люблю ее, слышишь!.. Это ты можешь понять?!
- Что ж я, дурак совсем, что ли? - обиделся Зайцев.
В эту секунду из перевязочной вылетела Лиза и помчалась по коридору с радостным криком:
- Мальшик! Малыиик!..
Она увидела через окно Вовку Кошечкина, который под покровом темноты откуда-то спер для своей коняги тяжеленный брикет прошлогоднего прессованного сена и с величайшим напряжением волок его через двор. Он был замечен Лизой, когда, пыхтя и отдуваясь, пересекал полосу света, падающего из окна перевязочной.
Лиза выскочила во двор, схватила перепуганного Вовку за руки и втащила в дом. Она проволокла его через весь коридор, втолкнула в перевязочную и попыталась объяснить свою неожиданную радость всем окружающим:
- Я искал его!.. Это мальшик с водой для шпиталя... Если бы он забрал меня с водой... Нет! С собой!.. Там на плацу... Этого не было бы. Скандал нихт! - Она показала на передравшихся союзников. Обняла Вовку за шею и сказала, обращаясь теперь только к Васильевой: - Он хороший. Ему ничего не надо. Он - джентльмен!..
Вовка вырвался из Лизиных объятий и очумело огляделся.
- Быстро же ты спроворил себе приятельницу, джентльмен, - удивилась Васильева.
- Да, да! Я пшеятельник! Я буду его друг... - обрадовалась Лиза и погладила Вовку по рукаву шинели.
- Врет она все, товарищ майор!.. Я-то тут при чем?
Вовка отшатнулся от Лизы, всем своим видом показывая, что никакого отношения к ней не имеет и, как советский человек, наконец, как служащий Красной Армии, ничего общего с представителем иностранного государства иметь не может.
Но на Васильеву это произвело не очень приятное впечатление.
- Ладно тебе, Дон-Жуан из Конотопа, - презрительно сказала она Вовке. - Ты уж так от нее не шарахайся. Я потом с тобой сама разберусь. Марш отсюда!
Вовка как ошпаренный выскочил из перевязочной. Лиза ничего не поняла, обеспокоенно посмотрела на Васильеву и бросилась вслед за Вовкой.
Несчастного итальянца снова затошнило. Этого оказалось достаточно, чтобы общее нервное напряжение, державшее последние несколько часов самых разных людей в состоянии, близком к срыву, наконец получило выход.
- Да прекрати ты блевать, макаронник вонючий! - первым взорвался американец.
- Оставь его в покое! - угрожающе произнес англичанин. - Ему плохо...
- Когда этот ублюдок воевал против нас - ему было хорошо?! А теперь ему плохо?!
- Что он сказал? Что он сказал? - тревожно поднял голову от стола француз.
- Переводить? - деловито спросил старик Дмоховский у Васильевой.
- Переводите, - спокойно приказала Васильева. - Между союзниками не должно быть никакой недоговоренности.
Старик Дмоховекий перевел французу все, что прокричал американец. Француз рванулся со стола и закричал на весь дом:
- Ты много воевал против Гитлера?! Где ты был, сукин сын, еще год тому назад? Где ты был в сорок втором, в сорок третьем?!
С отставанием всего лишь в полслова Дмоховский перевел с французского на английский то, что проорал француз.
- Да если бы не мы - вы бы все с голоду сдохли! - закричал американец и бросился на француза.
Не вставая со стула, англичанин подставил американцу ногу, и тот, споткнувшись, растянулся на полу во весь свой гигантский рост, так и не дотянувшись до француза, которого заслонила своим телом хирургическая сестра Зинка и просто припечатала к операционному столу.
Станишевский, Светличный и Зайцев влетели в перевязочную и моментально растащили союзников по углам.
- Все? Союзники выяснили отношения? - спросила Васильева.
Дмоховский повторил ее вопрос по-французски и по-английски. По-итальянски он переводить не стал, так как итальянец был в таком состоянии, в котором глупо было бы задавать ему какие-либо вопросы. Но союзники молчали, тяжело дышали, бросали друг на друга ненавидящие взгляды.
- Значит, все! - решила Васильева. - Продолжим наши игры. Товарищей комендантов попросила бы пока не отлучаться. Сегодня у нас очень нервная клиентура.
Она усмехнулась и вдруг встретилась глазами со Станишевским. "Господи!.. - пронеслось у нее в голове. - Какое у него лицо... Он же поразительно красив, этот проклятый Ендрусь! Когда он стал таким взрослым? Он же совсем недавно был еще мальчишкой... А теперь эти жесткие складки у рта, запавшие от усталости глаза, резкие скулы... Ох, черт подери, не к добру это!.."
Километрах в десяти от городка прогрохотало несколько орудийных выстрелов, длинной, нескончаемой очередью рассыпался пулемет. Раздались глухие, далекие разрывы тяжелых снарядов...
"ЗИС-5" рокотал двигателем, готовился увозить арестованных в комендатуру. В последнюю секунду Васильевой удалось уговорить Станишевского и Зайцева оставить при медсанбате американца, англичанина, француза и итальянца.
В накинутой на плечи шинели она стояла во дворе у "виллиса", жадно затягивалась папиросой и негромко говорила хрипловатым от ночной сырости и бессонницы голосом:
- Сколько мне завтра раненых привезут, не знаешь, Зайцев? И я не знаю. Мне вон в тех сараюшках еще нужно дополнительные палаты организовать. А они всяким дерьмом забиты доверху. Дрова нужно колоть, печи топить, покойников хоронить. У меня за последнее наступление одиннадцать санитаров, три фельдшера, два хирурга погибли. Одни бабы остались на отделении да Невинный. Да мальчишечка новенький... Где мне людей взять? Тем более что итальянец и француз до утра все равно не очухаются. А те двое проспятся и будут вкалывать у меня как миленькие, пока за ними их транспорт не придет. Здесь они тоже будут не на легких хлебах. Ну, Ендрусь, Валерик?..
Затаив дыхание, Станишевский вслушивался в глуховатый усталый голос Васильевой, неотрывно следил в темноте за мерцающим огоньком ее папироски. Из того, что она говорила, он почти ничего не слышал, и она это чувствовала, поэтому обращалась только к Валерке Зайцеву. И не только поэтому. Она знала, что, обратившись к Станишевскому, выдаст себя с головой. Сейчас она даже боялась посмотреть в его сторону, так ей хотелось уткнуться носом в его старенький мундир, ощутить его руки на своих плечах, прижаться к его небритой щеке, почувствовать на своих глазах его сухие, растрескавшиеся губы...
- Ладно, Екатерина Сергеевна, - расслабленно сказал Зайцев. - Имеем право принять самостоятельное решение? Точно, Андрюха? Пускай...
- Конечно, - тихо сказал Станишевский.
Зайцев сплюнул и вдруг стал совершать действия, понятные только ему одному: он молча подошел к "виллису", забрал у Санчо Пансы автомат и сунул его в руки Станишевского. Потом жестом приказал Санчо Пансе перелезть в кузов "ЗИСа", а сам открыл пассажирскую дверь кабины грузовика, встал на подножку и сказал небрежно, буднично:
- "Виллис" я тебе, значит, оставляю. И за всем там прислежу. Так что ты не дергайся. И вообще - вшистко бекде в пожонтку .
Нужно было что-то немедленно ответить Зайцеву, поблагодарить, но Станишевский испугался, что Васильева сейчас скажет, чтобы он не задерживался и уезжал вместе с Зайцевым, и тогда все его слова, его благодарность будут выглядеть смешно и нелепо.
- Спасибо, Валерик, - вдруг сказала сама Васильева. - Ты самый лучший комендант города, которого я когда-либо встречала за всю войну.
- Я - заместитель, - сухо поправил ее Зайцев.
- Ладно, не фасонь, - улыбнулась Васильева и подошла к нему. - Давай я тебя поцелую, хитрюга ты моя московская.
Будто не было полного кузова постороннего народу, будто не сидели в нем пятеро непосредственных подчиненных Зайцева, будто его по десять раз в день целовали красивые женщины-майоры и дело это стало для него привычным и даже чуточку обременительным, Зайцев скучно отвел глаза в сторону, наклонился, подставил щеку. Васильева засмеялась, взяла его двумя руками за уши, повернула к себе лицом и поцеловала в нос.
- Ну, я поехал? - спросил Валерка так, словно ничегошеньки не произошло.
- Проверь по дороге, начала ли работать пекарня, - слетка подрагивающим голосом попросил его Станишевский.
- Обижаешь, начальник.
Зайцев укоризненно посмотрел на него и уже собрался было сесть в кабину, как Станишевский вдруг увидел автомат в собственных руках и удивленно крикнул ему:
- Эй, Валерка! Автомат-то мне зачем?
- Щонженего пан буг щендзи , - сообщил ему Зайцев и захлопнул за собой дверцу кабины "ЗИСа".
Грузовик взревел двигателем, заскрежетал разболтанной коробкой передач и выехал со двора медсанбата, подняв облако пыли.
А вместо него в этом же пыльном облаке во двор медсанбата вкатился Вовка Кошечкин с полной бочкой воды. Он сегодня столько раз съездил на речку за водой, что при возвращении погонять лошадь уже не имело никакого смысла. Она сама неторопко плелась к своему стойлу, где ее соседями были еще два представителя тягловой силы - "додж"-три четверти и санитарный "газик" с фургоном. На обратном пути Вовке только оставалось держать вожжи.
За бочкой, свесив ноги с телеги, спиной к движению сидела Лиза и поглаживала по морде привязанную к телеге корову.
Увидев эту идиллическую картину - ночь, лошадь, Вовка, бочка с водой, Лиза, корова, - Васильева охнула и на какое-то время онемела. Когда к ней вернулась способность говорить, она негромко окликнула Вовку:
- Эй, Кошечкин... Где это вы с барышней корову слямзили?