Вернее, так было где-то до середины зимы. Потом у Ляли появился новый знакомый - мы с Лилькой довольно быстро прозвали его "великий гуру". Он говорил, что он экстрасенс, что не надо есть мясо, что в жизни должно быть место только светлому и высокому, а остальное все суета... Сам был маленький, бородатый и какой-то немытый. Все предлагал массаж сделать, бесплатно. Мы смеялись, а Ляля все его слушала, слушала. Оказалось, у нее тоже есть то ли третий глаз, то ли лишняя чакра, и она тоже сможет стать экстрасенсом, если возвысится и просветлится. И она стала резко возвышаться, перестала есть мясо, начала ходить на какие-то "семинары" и, что самое грустное, при встречах постоянно норовила объяснять нам с Лилькой, как мы неправильно живем. Поэтому общаться получалось как-то все реже и реже...
Ну а с Лилей мы в эту зиму не то что сроднились, а просто срослись. У меня Костька, у нее дед на руках. И никого конкретного в личной жизни. Мы много вместе работали, помогая друг другу эту работу искать, вместе добывали еду, делились деньгами, обсуждали мелькавших вокруг поклонников. Я плакалась ей про Севку...
Севка писал мне - по электронной почте на работу, примерно раз в неделю. Я отвечала ему - тем же способом, каждый день. На Новый год он позвонил и поздравил. Пару раз я совершала диверсию - приходила на работу на час раньше и звонила ему сама с институтского международного телефона, но это было стремно - потом присылали счета. Когда стало можно звонить за границу с домашнего номера - демократия в действии, - я попросила Севку прислать мне денег для оплаты этих счетов. Он прислал с оказией пятьдесят долларов. С тех пор раз в неделю, по пятницам, в три часа - у Севки раннее утро - я закрывалась в кухне и набирала заветный номер. Пятнадцать минут жизни, разговор ни о чем. Часто мой звонок будил его, и он жалобно мычал в трубку что-то вроде: "Ну малыш, ну еще десять минут дай поспать..." И ради этого стоило жить всю следующую неделю.
Однажды мне ответил женский голос. Я бросила трубку и, чтобы не плакать и не думать об этом, перемыла в квартире все окна. Все равно приближалась Пасха. Севка на следующий день перезвонил (!) с объяснениями, что это была уборщица, что он давно встал и ушел, что нечего переживать из-за пустяков... Конечно, я поверила. Так было проще.
Он должен был вернуться в середине мая, уже совсем скоро. Начинался апрель, на улице потеплело, снова раскрылись листья, весна и жизнь возвращались в свои права... Я дождалась, пережила, выжила, уже вот-вот...
А потом выяснилось - он должен задержаться. Ненадолго, месяца на два. Еще одна выставка, еще две презентации... Поездка в Калифорнию в июне - не из Москвы же туда лететь, гораздо разумнее дождаться на месте. В конце июня - и это железно - будет в Москве. Там, правда, есть разговоры про Италию, но это все после, а вот в конце июня... Малыш? Ты что, малыш?
А я устала соглашаться. И понимать. И одобрять. Это ему два месяца - ерунда, в Калифорнию скататься. А я тут с голоду подыхала всю дорогу, мне, может, только дыхания и хватало, что до этого мая, я потому и дожила, что знала - в мае. Я не могу еще два месяца - мне будет нечем дышать. Это просто нечестно - когда ты не живешь, и все сроки сто раз отмеряны, а потом выясняется, что твое воскресение вдруг откладывается на два месяца.
Я не сказала ничего этого - просто бросила трубку. Он тут же перезвонил - новое дело, обычно меня этим не баловали, но я опять ее положила. На следующий день в компьютере ждало длинное письмо с объяснениями и урезониваниями. Я только плечами пожала, - а что мне делать, куда мне деться? Надо еще два месяца жить, даже не два - полтора (это он уже сам подсчитал). Не выходить же в самом деле замуж куда ни попадя. Хотя было бы поучительно. Но глупо. Что ж, буду ждать. Хорошо хоть лето - когда тепло, все-таки немного легче.
Бывший муж Дима уехал в первую свою заграничную командировку, в Италию. Это его сильно перепахало - он звонил мне оттуда едва ли не каждый день и все рассказывал, как там хорошо и как он хочет, чтобы в следующий раз мы с Костькой поехали с ним, потому что мы, несмотря ни на что, его семья, и вообще... Я терялась и не знала, что отвечать. С одной стороны, звучит очень здорово, а с другой - я не могу, у меня Севка...
В начале мая моя собака заболела чумкой. То ли где-то в помойке наелась всякой дряни, то ли от бродячих собак подцепила. Перестала есть, похудела так, что остались одни кости и огромные, как у оленя, глаза. Я сперва еще не понимала, что происходит, думала, она просто отравилась, так с ней уже бывало. Но когда через неделю лучше не стало, а появились насморк и кашель, я перепугалась и стала искать врача.
Ветеринарша была пожилой и очень опытной. Я нашла ее, как водится, через знакомых, и она начала с того, что долго ругала меня басом по телефону, зачем я столько тянула и сразу не обратилась. Собака слушала доносящийся из трубки бас и поправлялась на глазах. Главной же особенностью врачихи было то, что она почему-то приезжала ко мне по ночам. В два часа ночи, никак не раньше. Я не ложилась спать до ее приезда, и эти ночные бдения мне скрашивала Лилька, очень кстати добывшая для нас очередную подработку.
Нужно было править подстрочник переводов с польского рассказов Станислава Лема. Платить обещали очень много - по доллару за страницу. Текст подстрочника был совершенно жутким - ни одно слово не стояло в нужном падеже. И вот мы с Лилькой сидели за полночь в ожидании ветеринарши, то хохоча до слез, то ругаясь до драки над этим текстом, а собака взирала на нас оленьими глазами с дивана, куда ей было разрешено залезать по случаю болезни.
Среди ночи раздавался звонок в дверь, собака радостно бежала встречать... Она обожала эту тетку, хотя та делала ей уколы, и явно чувствовала себя лучше от самого факта ее прихода. Та входила, ругала меня за что-нибудь своим басом, колола собаку, забирала деньги за визит и исчезала - до следующей ночи, а мы с Лилькой валились спать среди рассыпанных листов перевода...
Только потом, вспоминая это безумное время, я поняла, каким оно было счастливым. Бессонные ночи, больная собака, кошмарный перевод Лема, слипающиеся от недосыпа глаза, почти безнадежное ожидание Севки - и надо всем этим нелепое, глупое, ниоткуда взявшееся, разлитое в воздухе счастье. Тогда я его не видела, наоборот, мне казалось - все очень плохо, но всегда потом вспоминала это время именно так - в ореоле счастья. Наверное, так и было.
Май прошел. Собака поправилась, а денег за перевод нам так и не заплатили.
Севка в конце концов приехал. Через два, вернее, полтора месяца. Изменившимся, постаревшим, почти больным. Не физически, а внутренне больным. Каким-то сломанным и погасшим. И в первый же вечер сказал мне, что женится.
Не на мне, если кто чего подумал. Там, в Америке. Он встретил женщину, он ее любит. Она хозяйка галереи, где так успешно продавались его картины. Тридцать лет, из бывших русских. Он уже не молод, он устал метаться, ему хочется покоя и семьи. Шансы на счастье малы, но он хочет рискнуть. У каждого в жизни свой крест, своя Голгофа. Так будет лучше для всех.
- И что же, - спрашиваю, - твоя Голгофа так хороша собой?
Показывает фотку. Ничего особенного. Вообще ничего. Никакая.
- Богатая, наверное?
Нет, не особенно. Но это, конечно, с какой стороны считать. Замужем не была до сих пор, бедняжка. Что и неудивительно - с такой-то рожей. Откуда-то из Урюпинска. Уехала с родителями в семидесятые. Очень трогательно. Только я-то здесь при чем?
Собираю вещи, чтобы уйти. Перед Севкиным приездом (а как я готовилась, как ждала!) я привезла в его квартиру (ключи у меня оставались с прошлого года) какое-то барахло, халат, полотенце. Пекла пироги, как дура. Ладно.
Севка плачет, хватает меня за руки, отбирает вещи, просит остаться. Как в плохом кино. Не уходить - вот так. А как, интересно, надо? И вообще - Голгофа так Голгофа.
Но я остаюсь. На день, на неделю. Странные, безумные, больные отношения. Я женюсь, я уеду, но ты останься, ты мне нужна. Нужна - женись на мне. Не могу. Тогда я тоже выйду замуж. Нет, не смей, ты мне нужна. И так по кругу, всю ночь, ночь за ночью, до бесконечности. Заезжает за мной на работу, привозит цветы, не дает никуда отойти, хорошо хоть Костька на даче. Потом Севка собирается в свою Италию, а я - у меня отпуск - с Костькой в Крым. Оба мы вернемся в начале августа, к моему дню рождения. Прощаясь, кладу ключи на полку в прихожей. Не заметил? Промолчал.
Возвращаюсь домой, а там бывший муж Дима со своим вновь обретенным чувством любви к семье. Дурдом.
Поездка в Крым, наверное, спасла меня от безумия. Я целый месяц жила одна (если не считать Костьку, но он - это я, поэтому не считать), никуда не бежала, не добывала еду и ни с кем не спорила по ночам. Загорала. Плавала. Думала. И в конце концов поняла.
Жизнь - не кончена. Я со всем справлюсь, и уж точно не пропаду. Без Севки, во всяком случае. Пусть едет и женится на своей Голгофе, сам виноват. Все равно ничего хорошего бы у нас с ним, по уму, не вышло бы. Он сумасшедший, а сейчас еще больше, чем всегда. И бабник. Противно. А я... Я знаю точно одно - я не хочу провести следующую зиму так же, как эту. И там же. Я хочу уехать. Но одной это сложно - значит, надо искать варианты. Они есть. Я могу помириться с бывшим мужем - он будет страшно рад. А могу выйти замуж за кого-нибудь еще и уехать с ним - это легче легкого, я теперь точно знаю. Проверено на практике. Тут самое главное - не ошибиться и рассчитать все правильно. Но я умная, я смогу. Разум - великое дело. Только надо быть честной самой с собой и не давать глупым чувствам мутить себе голову.
Потом, уже под самый конец, ко мне на несколько дней приезжала Лилька. Она таким образом проводила медовый месяц, но об этом вообще стоит рассказать отдельно.