А дело было в том, что сегодня суббота, суббота в кружочке, Гена сам этот кружочек в календаре нарисовал. Выходной, и как раз девятнадцатое, Казанская, не сходить – грех… В общем, суббота была не из тех, в которые так приятно не спеша пережевывать за завтраком загадочные ночные сны. Суббота была совсем особая, не такая, как на прошлой неделе, и в семье Солевых тоже понимали это и тоже спешили.
Умываясь, Гена с неудовольствием ощутил под ладонями жесткую редкую щетину, но бриться не стал: некогда. Ошкурив и нарезав коральками две мерзлые сосиски, он бросил их на сковородку и залил полувзбитыми яйцами. Пока кушанье завораживающе ворковало под крышкой сковородки, нарезáлся хлеб и глоталась слюна, а когда газ был выключен и ароматная яичница разделилась на четыре части, две из которых легли в тарелку Валерьева, раздался телефонный звонок.
– Алло, – приободрила Тамара Ивановна умолкший телефон. – Гена, тебя.
Гена отчаянно посмотрел на аппетитную яичницу и наручные часы, вздохнул и обреченно сказал "да" телефонной трубке.
– Да, – сказал Гена, услышал ответ и мысленно отметил на черном циферблате одно из делений. – Привет, Артурка.
– Как дела?
– Нормально. Я сегодня умудрился стихотворение написать.
– Сегодня? Ты крут.
– Ничего крутого: это ж не проза, это так… Короче, слушай…
– Любопытно, – одобрил Артурка, внимательно выслушав. – Весьма любопытно.
Польщенный Гена улыбнулся и по тону приятеля представил себе выражение его лица: изредка, в таких случаях, как этот, удобочитаемая пластилиновая мимика Артурки сменялась утонченной, полуулыбчивой, слегка загадочной и чрезвычайно интеллигентной миной.
– Спасибо за рецензию. Вообще – дико писать хочется… Ты что, кстати, звонишь?
– Так просто. Вчера с одним парнем две бутылки бормотухи ужрали. Я ему по пьяни в шахматы партию проиграл. Три, правда, выиграл – три с половиной на полтора. До двенадцати сидели, потом я его до дома провожал – на хрена я его, спрашивается, провожал? В час где-то вернулся, спать лег. Ты слушаешь?
– Да, – ответил Гена, наблюдая, как минутная стрелка медленно ползет к отмеченному делению.
– У тебя время есть?
– Немного.
– Я быстро. Эх, мне и сон приснился!.. Давно таких не было. Короче… А вы делали в садике "секреты"?
– В каком садике?
– В детском. Теперь ты спросишь, что за "секреты", – так, что ли? Алло!
– Погоди, Артурка. Я вспоминаю…
– Не грузись, Ген. Сейчас я тебе…
– Вспомнил! – радостно воскликнул Валерьев. – Это, значит, когда в земле копают ямку и кладут туда фантик или еще какую-нибудь фигню, закрывают стеклом и засыпают землей…
– Правильно. А через денек-другой отгребаешь землю и кайфуешь… У всех, наверное, такие "секреты" были в наше время…
– И у детей, и у взрослых. Классно!
– Я только садик имел в виду… Правда, классное обобщение – используй где-нибудь.
– Постараюсь. – Валерьев глянул на часы, сглотнул и уведомил: – Извини, но мне скоро уходить, так что…
– Но ведь две-то минуты у тебя есть! – уверенно и обиженно проговорил собеседник. – Если тебе неинтересно – тогда другое дело.
– Рассказывай, сновидец. Я слушаю.
"Вот, блин, манипулятор! – неприязненно подумал Гена. – Дождешься – истолкую я твои сны по Фрейду!" Но на самом деле ему было очень интересно.
– Короче, сон такой. В садике у меня был "секрет" – под здоровенным осколком оконного стекла; там еще червяк жил и фольга от конфеты лежала. Червяк там полно ходов нарыл, и один раз я его даже застукал – здоровенный такой выползок… Но это не сон, это воспоминания. А снится мне, что я, уже взрослый, иду разыскивать свой "секрет". Был день, но в садике почему-то никого не было. И еще было очень жарко – прямо чувствовал, как по коже пот течет. Короче, нашел "секрет", отгреб землю и вижу: там какой-то огонь горит. Разгребаю дальше (а руки грязные, под ногтями – земля); в конце концов расчистил огромный квадрат – метра полтора на полтора. Смотрю: там подземный ход с факелами на стенах и еще табличка: "В случае необходимости – разбить стекло". Что ты ржешь? Да, такая табличка.
Короче, я подпрыгнул и провалился в подземелье, но стекло почему-то осталось целым. Под землей было холодно и сыро, я весь мурашками покрылся и сначала грел руки возле факела, а потом снял факел со стены и пошел. Это был лабиринт – сплошные развилки, и еще кто-то позади меня выл и хихикал. Потом я встретил тебя. Продолжать или ты торопишься?
– Продолжай, конечно! – взбудораженно попросил Гена. – Так это я выл и хихикал?
– Нет, не ты, – загадочно ответил Артурка. – Ты там крутым оказался – в доспехах и с двуручным мечом.
– Ни фига себе!
– Я тоже удивился: Генка – и с двуручным мечом. Спрашиваю: "Что ты здесь делаешь?" А ты мне: "Защищаю детей от Муравьиной Львицы". А Муравьиная Львица – это, типа того, ведьма, она как раз и выла в подземелье. Над нами же детский сад был – вот она и ждала, что кто-нибудь к ней провалится. Но никто провалиться не мог, пока ты читаешь какую-то молитву, – кажется, Иисусову. Есть такая?
– Есть. Многие святые читали ее непрерывно.
– А ты так можешь?
– Нет, конечно.
– А в моем сне ты читал ее постоянно, и поэтому дети не проваливались к ведьме. Короче, ты сказал, что ведьму надо убить, но ты, типа, этого сделать не можешь, потому что на тебе есть крестик. Снять ты его не можешь, потому что без него нельзя молиться, но и Муравьиную Львицу с ним убить нельзя, потому что вокруг тебя образуется защитное поле, и вы с ней не можете сойтись ближе, чем на три метра.
– Как всё сложно!
– Еще бы. Специально такое хрен придумаешь! Короче, ты отдал мне доспехи и меч, и мы пошли искать ведьму. По дороге базарили на философские темы – точно не помню, о чем. Кажется, я тебе комплимент сделал: типа, как атлант держит на своих плечах небесный свод, так и ты своими молитвами держишь своды подземелья… На хрена я тебе, спрашивается, комплименты говорил?
– Наверное, понравиться хотел.
– Фу, как это правдоподобно и педерастично!..
– Что есть, то есть. А чем закончился сон?
– "Хэппи эндом".
– Неужели мы поженились?! – комично полюбопытствовал Гена.
– Ну ты и маньяк! – расхохотался Артурка. – "Хэппи энд" заключался в том, что я изрубил ведьму в капусту. Она, кстати, была похожа на мою Олю, так что замочил я ее с огромным удовольствием.
– И я после этого маньяк!.. – весело воскликнул Валерьев, но мимолетно глянув на часы, ужаснулся и быстро проговорил: – Извини, Артурка: я убегаю.
– Куда, если не секрет?
– В церковь.
– А что, сегодня праздник?
– Казанская. Всё, пока.
* * *
Солнце жарило вовсю и заставляло жмуриться, рубашка назойливо липла к телу. Тяжко дыша, Гена торопливо шел в гору и ритмично пришептывал:
– Красивые сивые ивы. Красивые сивые ивы. Краси…
Он любил фразы, причудливо-вычурные по звуковому оформлению.
Показались нищие, и Гена сунул ладонь в карман джинсов за припасенной мелочью. С трудом вытащив монетки, подумал: "Как индийская ловушка для обезьян. Только там узкогорлый кувшин и орех внутри".
– До-оброго здоровьичка! – благодарили нищие, перекладывая подаяние из правой руки в левую и крестясь. – Да сохрани вас Господь и не болеть вам!
– Спаси Бог, – чуть смущенно шептал Гена в ответ.
Он шел в гору по широкой дороге прицерковного кладбища, а по обочинам, возле могил, стояли редкие нищие. Нагловатые христарадствующие мальчишки, завидя Гену, крикнули ему:
– Дяденька-десятюльник, дяденька-десятюльник! Подай, дядя!
Получив по десятюльнику, мальчишки стали обсуждать то, что есть дяденьки-полтинники, дяденьки-рублики и даже один десятирублевый.
"Обидели юродивого – подали копеечку… – уязвленно подумал Гена. – Дяденька-десятюльник!.."
Когда Гена крестился и кланялся у входа в храм, протодиакон клейстерно-густым басом читал Апостол, а немногочисленная паства внимала, преклонив голову. Что за отрывок читался, Гена разобрать не успел. Служба была обычная, не архиерейская: владыка служил в другом храме и забрал с собой часть соборных священников и певчих. Обедня проходила спокойно и радостно; сквозь ароматный дым ладана тянулись широкие солнечные лучи.
В то время, как читались длинные заздравные и заупокойные списки, Гена внимательно разглядывал прихожан. Особенное эстетическое наслаждение он почувствовал от наблюдения за классическим трио – "мама, папа, я – счастливая семья". Мать молилась строго, привычно, грамотно, отец – с какой-то немножко забавной неофитской экзальтацией (Гена вспомнил себя четырехлетней давности и грустно улыбнулся), их русоволосый сын лет шести или семи левой рукой держался за мамину юбку, а правой старательно крестился. "Дети до семи причащаются без исповеди, – припомнил Гена. – Они считаются безгрешными. Вот бы поговорить с таким, – может, он что-то помнит…" Юноша вдруг осознал, что отвлекся, поспешно перекрестился и стал проговаривать вместе с диаконом слова ектеньи, чтобы не отвлекаться впредь. По окончании службы и водосвятного молебна (воду в этом храме святили после каждой поздней литургии) Гена помог вынести на улицу эмалированный бачок со святой водой. Выстроилась короткая очередь с пустыми пластиковыми бутылками, желающим давали напиться из кружки, напившиеся крестились и благодарили. Гена увидел любопытную сценку: две женщины с напомаженными губами выпили святой воды, затем одна из них, чуть замешкавшись, перекрестилась левой рукой, а другая ее одернула и показала, как надо: правой, но слева направо.