– Молчи и радуйся, – строго сказал вестник. – Напоследок дам тебе два совета. Во-первых, в нескольких шагах от палаты есть замечательная пальмовая молельня. Телесно я сейчас нахожусь там, и никто меня не замечает, так что имей ее в виду. Во-вторых, тебе надо причащаться, желательно раз в неделю. Рвоты у тебя больше не будет, не бойся. Когда проснешься, дам тебе телефон отца Димитрия – он очень хороший священник. А теперь мне пора.
– Павел, последнее! Что там за толпа на берегу?
– Там проповедует и исцеляет галилеянин Иисус.
– Господи!
– Садись на весла и греби. Может быть, доплывешь раньше, чем проснешься. Прощай.
Павел поднялся, качнув лодку, взмахнул крыльями и, перекрестившись, коснулся лбом прохладного оконного стекла. А за окном, в кромешной тьме, притаился снег – очень много снега. Фонарь почему-то не горел, и снег терпеливо дожидался солнца, чтобы стать сначала – стыдливо-розовым, а затем – белым.
Рецепт
Проснувшись утром, Гена Валерьев первым делом посмотрел на соседнюю кровать. Павел уже оделся и с удовольствием снимал постельное белье, тихонько напевая Символ веры. Закончив, он поинтересовался:
– Как спалось?
– Хорошо. Вас во сне видел, – ответил юноша, чуть помедлил и спросил: – А вы не дадите мне телефон отца Димитрия?
Слегин молча протянул ему сложенную вдвое записку.
Валерьев молча развернул ее и прочел.
Наверху стоял крестик.
Далее следовал телефон отца Димитрия.
Ниже была приписка:
"Желаю скорейшего выздоровления. Не забывай
о пальмовой молельне. Молись обо мне.
Раб Божий Павел".
Санкт-Петербург, 2002
III.
ДЕТСКИЙ САД
роман
И выслал его Господь Бог
из сада Эдемского.
Бытие 3, 23
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЕПЛО – ХОЛОДНО
Сей род ищущих Господа,
ищущих лице Бога Иаковля.
Псалтирь 3, 26
Глава первая
– Холодно! – кричали с разных сторон. – Холодно!
Женя шел медленно, с вытянутыми вперед руками, с растопыренными чуткими пальцами – как слепой. Но глаза его были открыты, зрячи, а взгляд предельно напряжен. Те, кому случалось так смотреть, знают: веки каменеют, взгляд каменеет, изменить его направление можно лишь поворотом головы, а то и всего тела. Потом глаза болят, и их приходится протирать ваткой, пропитанной тепленьким слабозаваренным чаем без сахара.
– Теплее! – кричали с разных сторон. – Еще теплее! Совсем тепло! Горячо! Совсем горячо!
Женя остановился и с усилием моргнул, затем присел на корточки и из широкой щели между старыми крашеными досками внешней стороны беседки достал острый осколок зеркала. Заглянув в него, Женя увидел губы с трещинкой на верхней, прямой нос, покрасневший глаз с наползающей на него толстой русой челкой, голубое небо, облачную ватку, пока еще не смоченную чаем, нестерпимо сияющее расплавленное золото и вновь спокойное небо.
– Теперь Женек прячет, а Сашка ищет! – кричали с разных сторон. – Теперь Сашка ищет!
Саша победно изрек: "Yes!" – хотя и так было ясно, что его очередь, и, отвернувшись к глухой стене беседки, начал считать. Женя подумал и, усмехнувшись так, что треснувшей губе стало больно, спрятал осколок в кармашек шорт. "Нечестно!" – вскрикнул кто-то, но другие зашикали и предвкушающе захихикали.
– Можно, – сказал Женя, обращаясь к Саше, и, глядя, как тот озирается по сторонам, добавил: – Тепло.
– На фига так близко? – недовольно спросил Саша, а все, ухохатываясь, закричали:
– Тепло!
Некоторое время Саше было тепло, куда бы он ни пошел, но потом Женя сжалился и положил осколок туда, откуда взял.
– Так нечестно! – заорал Саша, когда нашел осколок и когда ему объяснили, в чем дело. – Я так не играю!..
– Честно, честно! – заспорили все. – Просто раньше так не делали.
– Я так не играю… – тихо повторил Саша и заплакал.
Заплакав, он убежал и сел на лавочку под гигантским шелудивым грибом с бурым исподом.
– Нюня, – неодобрительно сказал кто-то.
– Конечно, нюня, – отозвались еще несколько.
– Я тоже не играю, – со вздохом произнес Женя и пошел к Саше.
Тот уже не плакал, а сосредоточенно пытался отковырнуть от лавочки тонкую полированную щепку. Солнце шпарило, и до ржавой шляпки гриба было больно дотронуться. Женя вступил в вязкую знойную тень и, сев на лавочку, виновато спросил:
– Ты чего?
– Ничего! – грубо ответил Саша.
Женя посмотрел на лавочку: по ней полз маленький черный муравей. Подумав, Женя звонко стукнул ноготком перед насекомым, и муравей свернул в сторону, затем стуканье продолжилось, а муравей всё сворачивал и сворачивал, и Саша заинтересованно следил за происходящим, но вот Женя промахнулся, и слепой ноготь разрубил муравья надвое. Стало стыдно и страшно, и Женя, поспешно стряхнув муравьиные останки с лавочки, прошептал:
– Давай мириться.
Они помирились, но веселее Жене не стало; он тоскливо поглядел на резвящихся детей, на Сашу, мирно соседствующего, и сказал то, чего вовсе не собирался говорить.
– Все умрут, – грустно сказал он.
– И что?
– И ты, значит, умрешь.
– Сам ты умрешь! – обиделся Саша.
– Умру, – согласился Женя.
Саша испуганно посмотрел на него, затем на лавочку, по которой полз муравей, и на свою руку, лежащую на той же лавочке, после чего отдернул руку и зажал ладонь между голыми ляжками.
Женя улыбнулся.
– Мы с тобой не умрем! – радостно воскликнул Саша. – К тому времени изобретут лекарство от смерти.
– А новые люди родятся – им где жить?
– Пусть на другие планеты летят. Или мы улетим.
– Улетели одни такие… – скептически проговорил Женя и повторил: – Все умрут.
Саша почему-то вдруг перестал спорить. Он только спросил:
– А дальше?
– Дальше в рай или в ад.
Саша вспомнил игру в классики: на асфальте мелом нарисованы квадраты, а над парой верхних – полукруг и в нем три буквы – рай.
И Саша улыбнулся.
– После смерти душа вселяется в новое тело, – возразил он, явно гордясь тем, что ему удалось произнести такую длинную и умную фразу. – Это я по телевизору видел. И папа мне говорил.
– А мне мама говорила про рай и ад.
– Мой папа главнее!
Женя не стал спорить, вместо этого он полюбопытствовал:
– А Бог есть?
Саша пожал плечами.
– Спроси у своего папы, – посоветовал Женя и улыбнулся: бывают же такие темные люди…
– Де-ти! – раздался неподалеку призывный женский голос. – Де-ти!
– Тетя Тамара, – сказал Саша. – Обедать.
– Угу, – согласился Женя.
Дети поспешили к воспитательнице и она, пересчитав их по головам, удовлетворенно произнесла:
– Двенадцать. Все.
* * *
Жене нравилось число двенадцать, и представлялось оно ему не вершиной циферблата, не дюжиной месяцев или апостолов, а квартирным номером – медным или золотым, но непременно желтым. Две широкие, строгие, блестящие цифры были словно началом отсчета и вели в бесконечность – Женя понял это, хотя и не сформулировал точно, еще год назад, когда научился считать до двадцати. Мальчик жил на четвертом этаже пятиэтажки, а этажом ниже находилась квартира № 12, и благороднейшее число было белым, пластмассовым, наляпанным на коричневый ромб с пошлыми завитушками. Женя не раз жалел, что не он живет в той квартире: уж он-то упросил бы родителей повесить номер из блестящего желтого металла…
– Встаньте по парам, – продолжила тетя Тамара.
А встать по парам не так-то просто: девочек на два человека больше, чем мальчиков, – решите-ка задачку. Начать надо следующим образом: "Пусть количество мальчиков х, тогда…" Но в детском саду таких сложных задачек, конечно же, не решали, а построение было своеобразной игрой: мальчики хотели стоять с мальчиками, девочки – с девочками, но одна пара неминуемо оказывалась смешанной, и все потешались над нерасторопными "женихом" и "невестой".
Саша проворно схватился за Женину руку. Перед ними в паре стояли Машка и какая-то девочка из старшей группы – ее имени Женя не помнил. Машка воровато оглядывалась на Сашу, хихикала и что-то шептала на ухо подружке, и та хихикала тоже. Саша начал громко сопеть, потом не выдержал и с силой дерганул Машку за косу.
– П’гиду’гок! – гневно скартавила Машка и, обернувшись, долбанула мякишкой кулака по Сашиному носу.
На секунду мальчик замер, бессознательно решая, драться или плакать, но вот он уже рванулся к обидчице, и тетя Тамара едва разняла их… А впрочем, такие вольности между братом и сестрой – дело обычное.
Окончательно усмиренный, маленький отряд под предводительством тети Тамары тронулся в путь. Странно, конечно, что в отряде было всего лишь двенадцать человек и соседствовали представители разных групп, – например, Женя с Сашей из подготовительной и Машка из старшей. Но всё объяснимо: пылал июль, и более счастливые детсадовцы из упомянутых групп где-нибудь отдыхали, а оставшихся решили объединить. И вот теперь маленький отряд медленно шел по очень хорошо изученному мирку, обнесенному железной оградой.