Инфузия кончилась. Дан неподвижно лежал в темноте с открытыми глазами, и, похоже, головокружение слегка отступило. Он попытался было сесть, но сразу же завалился на бок, закрыл глаза и замер. Легко сказать "мотай отсюда", ведь он даже сидеть нормально не может. А если он хочет спуститься вниз, то надо дойти хотя бы до края плато. Преодолеть ползком по снегу примерно километр? Весьма сомнительно. Дан, стараясь не делать резких движений, дотянулся до фляги и осторожно сделал небольшой глоток, ощущая, как вода движется по пищеводу в желудок, Рвоты не было. Он переждал несколько минут и сделал еще один глоток. Организм принял этот глоток тоже. Прогресс, подумал Дан - он может пить и не зависеть от капельницы. Растопить бы снег и приготовить бульон.
Иголка в вене, конечно, мешала, но вытащить ее он пока не решался. Надо одеться потеплее и выползти за снегом, только любое движение головы вызывало новый приступ vertigo. Ему необходима жидкость, которая на вес золота, нет, дороже - на вес жизни. Все, что у него есть - это два литра инфузии и меньше литра воды из НЗ. Инфузия, похоже, больше не нужна, раз он может пить, но воду–то надо еще добыть.
Добраться до порога и зачерпнуть снега… Хорошая идея, если после вчерашней рвоты там еще остался чистый снег…Если уж по воду ползти, то надо сразу много тащить, сколько унесешь, а то за каждой кружкой - не наползаешься… Так что одевайся, Данила–шутер, натягивай свои зимние доспехи…
Любое движение давалось с трудом - ему приходилось отдыхать после каждого рукава, после каждой штанины, чтобы отогнать дурноту. Он ложился неподвижно на пару–тройку минут, потом делал маленький глоток из последней фляги, и снова начинал возиться с одеждой. Самым трудным оказалось снова надеть ботинки, а потом еще завязать шнурки. Он и не представлял себе, сколько неосознанных движений делает человек даже при малейшей операции, которую привык выполнять автоматически. В нынешней ситуации ему приходилось продумывать все до малейшей детали - кто бы мог подумать, что мы мотаем головой, даже когда надеваем перчатки. Наконец, он был готов выползти наружу. Двигаться отчаянно не хотелось, но у него оставалось всего с пол–литра воды, и он понимал, что тратить ее дальше категорически нельзя. Он лежал на спине, вперившись глазами в маленький малиновый огонек печки, дающий минимум света, чтобы не включать фонарь, слишком яркий для глаз.
- Что еще? - спросил он себя.
- Надень две пары темных очков, одной тебе будет мало.
- Дельно, а дальше?
- Возьми репшнур и привяжи себя за что–нибудь, хоть за ящик, если совсем плохо станет, то наощупь доберешься.
- Темно что–то стало…
- Бензин в печке кончился.
- Добавлю, когда вернусь со снегом.
- Глупый, ты можешь сказать, в каком состоянии вернешься?
- Ну…
- Налей сейчас, а потом иди. А фонарь все–таки придется включить.
- А как налить, если все вертится? Я всю станцию бензином залью. Или снаружи? Воронку бы, да только кто же воронку в поход берет…
- Подумай.
- Можно разрезать мешок из–под инфузии, налить туда немного, а потом вставить…
- Молодец, а говорил, не знаешь!
- Воняет безин… сволочь…
- Ты думал, тебе только свет мешает - запахи тоже.
- Пить–то как хочется…
- Не смей последнее трогать - хуже может быть!
Дан дотянулся до двери и замер на минуту, пережидая очередной приступ головокружения. Сколько времени он уже так мыкается в этом чертовом вигваме? Он посмотрел на часы - первый раз за все утро. Какое там утро… четверть второго… Полдня прошло, а он тычется во все стороны, как слепой щенок, без всякой пользы. И не ел ничего… Да какая там еда, если он и пить–то может с трудом. Надо заставить себя притащить снега, ему нужна не только жидкость, но и калории. На высоте потеря сил может оказаться смертельной. Дан собрался с силами и толкнул дверь наружу. Две пары темных очков были явно замечательной идеей, но его глаза не могли сфокусироваться на дальних объектах. В темноте и тесноте вигвама он еще мог как–то ориентироваться, но белизна вечных снегов и необъятность расстояния вызвали новый приступ. Пришлось переждать еще несколько минут. Дан решил не открывать глаза, а двигаться исключительно наощупь. Зажмурившись, он перевалился через порог и пополз влево от двери, волоча за собой огромный полиэтиленовый мешок. Он двигался по внешнему диаметру вигвама, чтобы с гарантией добраться до не заблеванного накануне снега и не потерять ориентации.
"Избушка–избушка, повернись к горе задом, ко мне передом…"
У задней стенки он обнаружил внушительный холм нанесенного ветром снега. Молодцы ребята, подумал он, знают свое дело - поставили вигвам дверью на подветренную сторону. Он оперся спиной на стенку и принялся лепить снежки и бросать их в мешок. Один… два… десять… Он досчитал до ста и ощупал наполненный наполовину пакет. Дойдя до двухсот, Дан решил, что хватит, и пополз в обратную сторону. На свежем воздухе ему явно полегчало. Он снова попытался открыть глаза, но удаленные объекты упрямо отказывались наводиться на фокус. Дан заставил себя сконцентрироваться и посмотреть на часы. Полтора часа он сидел и лепил снежки, примерно два за минуту, а ему казалось, что прошло всего минут двадцать. Нехороший знак, он совсем не может правильно оценить время. И просто необходимо выпить что–нибудь горячее - чаю, а еще лучше - крепкого бульона.
Но, с другой стороны, вне станции он почувствовал себя лучше. Так может, поставить палатку и остаться снаружи, по крайней мере до темноты? Чушь какая… Почему–то ему не хочется возвращаться внутрь… Как и тем людям, что были здесь до него? Почему все–таки они покинули станцию? У него так и нет ответа на поставленный перед ним вопрос… Или это следствие его состояния?
Приступ клаустрофобии и агорафобии одновременно? Новенькое что–то… Глаза не воспринимают открытое пространство, а мозги не желают заходить в закрытое помещение…
- Думай, Данила… Ведь не одну, бля, шараду разгадал. Открой глаза, да посмотри на этот гребаный Черчилль! Двоится? Фокус уходит? Хрен с ним, с фокусом, спину от стенки оторви и попробуй без опоры сидеть… Получилось?
- Сижу, вроде не падаю, только руками опереться надо.
- Вот видишь!
- Что?
- Два часа назад никакая опора не помогала.
- Станция фонит?
- А хрен ее знает.
- А что ты знаешь о станции?
- Ничего, будка с ящиками.
- Тебе полегчало как будто?
- Да как бы…
- Связь проверял?
- Сегодня - нет.
- Проверь.
- С чего ей появиться–то?
- Не проверишь - не узнаешь.
- Зайти надо.
- А чего боишься?
- Не знаю.
- Так зайди и проверь, и горячего питья себе сделай, и таблеток энергетических прими. Острота–то прошла?
Из вигвама, несмотря на открытую дверь, на него пахнуло блевотиной. Дан подумал, что не сможет долго находиться в таком помещении. Запах, которого он не замечал, находясь внутри, теперь доминировал и вызывал отступившую было тошноту. Единственным выходом было вновь поставить свернутую вчера палатку. Тень от Черчилля придвинулась вплотную, и это означало, что солнце вскоре зайдет за гору, и станет стремительно холодать. Дан бросил в рот комок снега. Казалось, сама мысль о еде, даже о шоколаде могла вызвать рвоту. На четвереньках (какой прогресс) он пробрался обратно в вигвам, засунул в карман упаковку таблеток и вытащил наружу палатку. Будет, конечно, не так тепло, как в защищенной панелями станции, но вынести неприятный запах он не мог.
Ползая на четвереньках в снегу, поставить палатку - и для здорового не слишком простая задача, а если эта палатка норовит вертеться вокруг, как чертово колесо, да и равновесия никакого нет, так что приходится хвататься за незакрепленный каркас… И сил почти совсем не осталось, надо заставить себя проглотить пару таблеток, а потом растопить снежки и выпить горячего чаю с шоколадом.
Тень от горы легла на палатку и начало стремительно темнеть. Однако Дан заметил, что треугольная тень вскорости исчезла, и все небо заволокло облаками, наползающими с запада. Довольно темная тучка зацепилась за вершину Черчилля, да так там и осталась. Хреново, подумал Дан, только снегопада не хватает для полноты картины. На плато лавины ему не грозили, но спускаться по крутому южному склону после снегопада… Да еще весной, когда под свежим снегом этот склон покрыт скользкой коркой затвердевшего наста, на котором ничего не держится… Лавина гарантирована. Хотя в его положении легче сказать "спускаться", чем как–то претворить это на практике.
Чаю… чаю… чаю… чаю!
И шоколада! - Хороший признак, если так жрать захотелось. Нельзя, конечно, набрасываться на еду, а то опять вывернет наизнанку, осторожнее надо быть, но все равно признак хороший. И голова почти не кружится, если резких движений не делать, но глаза все еще не в фокусе, когда вдаль смотришь.
Стемнело совсем, туча через Черчилль перевалила. А вот и снег, черт его забери.
- Спи, бля, сил набирайся…