- Вот что, - сказал Тищенко заметно охрипшим голосом. - Достал он меня. Давай так сделаем. У тебя юристы есть? Вот и ладно. Пусть быстренько склепают договорчик. Что ты, Кислицын, продал, а он, Пискунов, купил… Что он тебе деньги, а ты ему бумаги… И так далее. Иначе он не отвяжется. Сделаешь?
Еще через час дед, пропахав носом каждую букву в спешно нарисованном юристами договоре и детально изучив оба Юриных паспорта - российский и заграничный, - удовлетворился, изобразил подпись, сложил свой экземпляр договора вчетверо, запрятал его в брючный карман, пожал Юре руку и засеменил к выходу. У двери он повернулся, сложил обе руки в приветствии и почему-то громко прошептал, выразительно подмигивая:
- Зайгезунд!
Потом подумал и добавил уже обычным голосом:
- Завтра, значит, зайду. Как договорились.
На осмотр своей будущей квартиры у Юры ушло не более получаса. Петр Иванович не кривил душой, когда говорил, что строили для себя. Уходящие в заоблачную четырехметровую высь потолки были безукоризненно ровными. Ноги скользили по отлакированному дубовому паркету - дощечка в дощечку. Огромные, в человеческий рост, окна упирались в мраморные подоконники, а под ними красовались тонкие белые пластины немецких батарей отопления. Квартира была в двух уровнях, и, поднявшись по деревянной лестнице, Юра увидел уже смонтированную сауну с бассейном и шестнадцатиметровым спортзалом для тренажеров.
- Нормально? - поинтересовался Тищенко, сопровождая Юру по квартире. - Или как? А ты губами шевелил… Теперь давай о делах поговорим.
Они устроились на подоконнике и закурили, стряхивая пепел в открытое для этой цели окно.
- Я кое с кем посоветовался, - сказал Тищенко. - Есть одна заковыка… Короче, тебе эту квартиру продать не получится. Я имею в виду - как физическому лицу. Только на твою фирму.
- Почему?
- Не получится. Есть тут одна заковыка… А ты на фирму не хочешь купить?
- Не знаю пока, - признался Юра. - А в чем дело-то?
Петр Иванович пропустил вопрос Юры мимо ушей.
- Тебе так даже удобнее будет, - сказал он. - Во-первых, ты же сейчас где-то живешь, прописан там. В двух местах тебя все равно не пропишут. Во-вторых. Одно дело, когда у фирмы есть имущество, и другое - когда у человека. Богатеньких-то у нас не очень жалуют. И потом. Налог на имущество. Он здесь приличный набежит. Оценка-то не по БТИ будет, а по покупной стоимости. Зачем тебе свои бабки платить? Ну и так далее.
Юра задумался. В принципе, в словах Петра Ивановича был определенный резон. И про налоги. И выписываться из квартиры, оформленной в общую долевую собственность с бывшей женой, ему вовсе не хотелось. Да и вселиться в хоромы, числящиеся за его собственной, принадлежащей ему на все сто процентов фирмой, никаких проблем не составляло. Всего-то и надо будет ему арендовать квартиру у самого себя, подписать с собой договорчик, да раз в год вносить в кассу пару рублей в качестве арендной платы. И возможные вопросы о том, на каком поле он, простой российский предприниматель, напахал около семисот штук зеленых на апартаменты, никогда не будут заданы.
Вполне возможно, что он и сам бы мог выйти к Петру Ивановичу с такой идеей. Но то, что первым об этом заговорил Тищенко, Юру почему-то насторожило, и кольнуло в сердце предчувствие беды. Кольнуло и исчезло.
- Так в чем заковыка, Петр Иванович? - поинтересовался он.
Петр Иванович пожевал губами.
- В пердуне этом старом, - признался он, помолчав немного. - Понимаешь, я никак не думал, что он так упрется насчет договора. Вот этого… про который я тебе говорил… Получается как. Ты ему продал бумаги. Я тебе продал квартиру. Считай подарил. А он у меня - бывший тесть. И по документам все бьется. Начнут раскручивать - в миг докопаются. А так получается, что бумаги продал ты, а квартира ушла на какую-то фирму. Оно, конечно, и так раскручивается, но все же не сразу. И договариваться уже можно будет. Ну что, по рукам?
Объяснение Тищенко было настолько логичным и естественным, что Юра сразу повеселел. И долго еще потом, продумывая всю схему, пытался он вернуть в память неожиданно возникшее в момент разговора нехорошее ощущение, но это у него так и не получалось. Уж больно все было логично и естественно.
Тем более что Тищенко оказался не просто человеком слова, но личностью, прямо скажем, уникальной. Не дожидаясь, пока операция с дедом будет завершена, он дал команду - и в течение двух дней элитная квартира была оформлена в собственность Юриной фирмы. Со всеми делами, с регистрацией.
- Смотри, - сказал Тищенко, передавая Юре папку с документами. - Теперь твое дело проследить, когда у Халамайзера пятый выпуск пойдет. И сразу ко мне в бухгалтерию, бумаги приходовать. Понял меня? И с дедушкой не затягивай.
Но с дедушкой началась морока - не приведи господь. Как и было договорено, следующим же утром он появился у Юры с вырученными от Халамайзера деньгами и привычно расположился в кресле. Юра протянул ему пачку бумаг первого выпуска на две тысячи долларов и очередной договор купли-продажи. Дед бумагами пренебрег, схватил договор и впился в текст. Дочитав до конца, закатил жуткий скандал.
Оказалось, что престарелый законник и тыловой ветеран довольно быстро сообразил, что, отдав Юре две тысячи и что-то там подписав, он через полчаса получает на руки в другом месте уже четыре тысячи. И первоначальная идея о девяти тысячах и бесприютной сестре как-то сама собой рассосалась и канула на задворках памяти, уступив место всепоглощающей жажде мгновенного обогащения.
Короче говоря, дед категорически отказывался отложить на вожделенную квартиру первоначальные две тысячи долларов и требовал немедленного обмена всех полученных от Халамайзера денег на бумаги "Форума". На тех же условиях.
- Я в милицию пойду! - орал дед. - В ОБХСС! В райком партии! Я сразу почуял, что здесь что-то не так. Если вчера все было по закону, требую продать мне. Как ветерану партии и труда! Иначе сей же час иду в милицию. Пусть разберутся. Что это за бумаги за такие да откуда они у вас. Пусть, пусть разберутся.
Видя, что деда понесло и что морщинистая шея его уже становится малиновой, Юра не стал напоминать ему, что райкомов партии больше нету, а снова набрал Тищенко.
Тот выругался в трубку, но общаться с дедом отказался.
- Какая разница, - рассудил он. - Сколько там у него? Четыре? Продай ему на четыре. Пусть подавится. Быстрее закончим.
- А он ко мне завтра с восемью не припрется? - шепотом спросил Юра, отворачиваясь от клокочущего деда.
- Может, - задумчиво согласился Тищенко. - Эдакая сволочь. Он и послезавтра может заявиться.
- С шестнадцатью?
- С шестнадцатью.
- Ну и что мне делать? Он меня за неделю по миру пустит. Мне людям зарплату через три дня выдавать.
- Подъезжай вечером в "Прощание славянки", - пригласил Тищенко. - Часиков в восемь. Скажешь, что ко мне. И деда возьми с собой. Обсудим.
Роскошная обстановка ресторана не усмирила взбунтовавшегося старика, а всего лишь заставила орать злодейским шепотом, от которого собравшаяся публика вздрагивала и оборачивалась. Пришлось перебираться в кабинет. Там дед разошелся не на шутку. Объяснения Юры и Тищенко, что запас бумаг не бесконечен и что продавать их ему в постоянно удваивающихся количествах нет никакой возможности, дед отметал с порога.
- Ничего себе - рыночная экономика! - вопил он. - Ничего себе - спрос и предложение! Это что же получается такое? Как что хорошее появляется, так сразу опять дефицит? Так раньше хоть в райкомах для ветеранов льготы были. А теперь что? За что советскую власть угробили? Чтобы опять дефицит был?
Произнося слово "дефицит", дед ожесточенно брызгал слюной, и видно было, что оно ему жутко не нравится.
- Мало бумаг. Мало! - втолковывал ему мрачный и злой Тищенко. - На всех не хватит. Понял, отец? Мы специально их собрали - малую толику - чтобы тебе с квартирой помочь. Понял?
Но верить, что такая замечательная штука, как ежедневное удвоение первоначального капитала, была придумана специально для него, дед отказывался категорически. В его сбивчивом бреде все настойчивее начинала проскакивать идея о том, что вся затея с бумагами была устроена не иначе как властями и исключительно чтобы помочь обнищавшему за годы реформ трудовому народу. А всякие там - и он бросал на Юру и Тищенко недобрые взгляды - скрыли от народа правду и хотят хапнуть куш.
- Сами-то, - ехидно вопрошал дед, - сами-то? По сто тыщ небось в день зашибаете? Долларов? А как мне - то восемь тысяч в зубы - и гуляй. Нет уж! Вот попробуй, только попробуй, - и он грозил Юре корявым пальцем, - мне завтра отказать. Я общественность привлеку. Я - в милицию, - вспомнил он давешнюю угрозу.
Услышав про милицию, Тищенко рассвирепел и так грохнул по столу начальственным кулаком, что столовые приборы взлетели в воздух и жалобно брякнули, собравшись при приземлении в кучу.
- Ты кому милицией грозишь! - взревел он. - Ты с кем говоришь, вошь вохровская? Ты забыл, кто я такой? Сгною, твою мать!
От неожиданного отпора дед присмирел и съежился на стуле, жалобно заскулив. Но боевой блеск в его блеклых голубых глазках не погас.
Начались переговоры.