У старших школьников, к которым относились учащиеся 8–10 классов, хлопкоуборочная кампания проходила иначе. Наутро, после объявления о прекращении занятий, к школе подъезжали грузовые машины. Затем начинали подтягиваться и школьники. Они напоминали муравьев, несущих на себе груз чуть ли не вдвое превышающий собственный вес. На плечах неслись свернутые в тугие рулоны матрасы, в руке чемодан с вещами, под мышкой рулон с одеялом, подушкой и постельными принадлежностями. Школьный двор напоминал цыганский табор, который снимался с насиженного места. Сходство дополняли громкий смех, оживленные разговоры, – дети были возбуждены предстоящей поездкой. После переклички каждый класс, вместе со своим барахлом грузился в машины. И вот караван машин потихоньку трогался с места, отправляясь в дальние колхозы.
Для жилья колхозное начальство выделяло помещения. Одно – для мальчиков, другое – для девочек. Помещение, должное служить жилищем, представляло собой пустую комнату. Прямо на помытый пол стелились матрасы, один впритык к другому. Посредине комнаты – свободная дорожка, по другую сторону от которой опять шла череда матрасов. Сразу же составлялся график кухонного дежурства. Готовить пищу должны были сами учащиеся. Обычно в дежурные попадал один мальчик для тяжелых работ, и девочка, собственно для приготовления пищи. Поблажек ни для кого не было. Поэтому, в зависимости от того, могла ли дежурившая девочка готовить хоть какую-то еду, пища была, то съедобной, то не очень.
К концу сезона все особи женского пола умели более – менее готовить. Продукты, завозились приезжавшей раз в несколько дней, машиной. Дежурные по кухне должны были вставать еще затемно, ни свет, ни заря. Ведь надо было разжечь костер, на котором и должна была готовиться еда, натаскать воду в титан и вскипятить воду для чая. К обеду необходимо было успеть сварить суп, кашу и опять приготовить чай. Ну, и на ужин тоже что-то приготовить. Приходилось крутиться, чтоб все успеть. А ну-ка начисть картошки на тридцать человек, чтобы сварить суп. Остальные ребята просыпались чуть позже, – с рассветом. Быстренько приведя себя в порядок, завтракали и шли на поле. В определенное для обеда время дежурные громко стучали в металлический тазик, чтобы находящиеся на отдаленных полях собиратели хлопка услышали сигнал на обед. Кушали быстро и с удовольствием, так как, свежий воздух хорошо нагонял аппетит. После небольшого отдыха шли работать до заката солнца.
Ужинали, кое-как смывали себя пыль и сразу же ложились спать, чтоб хоть немного дать отдохнуть натруженной спине. В таком ритме работали два с половиной месяца. Через каждые три недели нас вывозили домой на пару дней: помыться, как следует, вывести насекомых, которые неизменно появлялись в головах детей. Спали-то вповалку, санитарные условия, прямо скажем, оставляли желать лучшего, вот паразиты и не терялись – переползай себе с одной головы на другие, особо-то и стараться не надо. Должна сказать, к моей великой радости, вши меня не уважали. Потому, что волосы у меня всегда были жиденькие или по какой – то другой неведомой мне причине, у меня ни разу не появились в голове эти омерзительные насекомые, несмотря на то, что их мне даже подбрасывали потихоньку. У меня они просто не приживались. Поэтому я с интересом наблюдала за своими старшими сестрами, когда мы с ними встречались в помывочные дни дома, бегавшими из комнаты в комнату, наполняя весь дом запахом керосина, которым намазывали их головы. Керосин использовался как средство уничтожения этой пакости. А бегали сестры потому, что от керосина метались по голове насекомые, причиняя моим сестрам неудобства. Насекомые не хотели покидать освоенных ими территорий.
Когда весь хлопок в колхозе уже был собран, и наступали первые утренние заморозки, приходила пора собирать нераскрывшиеся или не полностью раскрывшиеся бутоны хлопчатника, так называемый, курак. Курак собирать было относительно легко. Он не ранил руки, был тяжел, то есть норму можно было выполнить легче, чем собирая хлопок. Были и свои, но большие минусы. Во-первых, курак был покрыт с утра изморозью, пешкир и, следовательно, одежда под ним сразу же намокала. Во-вторых, килограмм курака стоил всего 2 копейки. За день изнурительного труда выходило совсем немного в пересчете на деньги. "Нырнув" с утра в посеребренные легким заморозком поля, срывали мы руками, на которых были одеты перчатки без пальцев, для удобства сбора, тугие бутоны. Пальцы тотчас же краснели и немели от холода, мы то и дело дули на них, пытаясь как-то согреть. Брюки и обувь тоже становились мокрыми. Когда выходило солнышко, становилось легче. На полях ничего не должно было остаться. Все использовалось в дело. Из курака, пропущенного через специальную технику, получали низкосортный хлопок, который тоже был нужен. Использовались даже голые сухие стебли хлопчатника, они прекрасно горели. С каждым днем все сильнее ощущалось наступление осени. Часто моросил холодный нудный дождь, и мы оставались в помещении, радуясь передышке. Уже хотелось домой, хотелось быть чистой, хотелось в тепло. Мы устали бороться с простудами, ангинами и чирьями.
И вот долгожданный день наступал. С утра самое приятное, – выдавали заработанные нами деньги. Кто славно потрудился, тому и сумма побольше. И подарки от руководства колхоза. В восьмом классе я получила солидную сумму денег, на них мне купили отрез шерстяной ткани оливкового цвета. Из него был пошит костюмчик. И я пошла на первый "взрослый" вечер в школе (мелюзга до седьмого класса туда не допускалась) в новом наряде.
Следуя одна за другой, вереница грузовых машин везла нас домой. Впереди нас ждало наверстывание учебной программы, по 7 уроков ежедневно, укороченные каникулы.
Но, наступал следующий сентябрь, и опять мы с восторгом воспринимали известие о начале хлопкоуборочной кампании.
Благое намерение
Жили мы в то время, как иногородние студенты, в общежитии. Как и все студенты во все времена, часто ходили полуголодные и фигуры имели соответствующие. Нам часто предлагали в шутку пойти наняться в мединститут в качестве "манекена" – для изучения анатомии. Все кости были наружу. Денег у нас частенько не хватало от стипендии до стипендии, все, кто учился на стационаре, помнят об этих временах (а потом, оказывается, что это были самые лучшие годы в жизни!). В соседних комнатах жили такие же "полупрозрачные" девчонки с совершенно такими же проблемами. Мы вечно одалживали друг у друга пару-тройку рублей до стипендии или кусок хлеба, который забыли вовремя купить и, который имел обыкновение заканчиваться в самое неподходящее для этого время. То есть, мы жили дружно, все время выручая друг друга.
Вот однажды наше общежитие "затрясло". Попала в беду девочка, проживавшая в нем. Жила она не на нашем этаже и, вроде бы, училась на химика. Лично знакомы мы не были. Нам как-то просто показали ее издалека, сказав, что именно она попала в крупную беду. У нее отказывали почки. Это была очень красивая, высокая темноволосая девушка с добрыми грустными глазами. Она, по словам девчонок с соседней комнаты, брала академический отпуск по болезни, но справиться с грозной болезнью так и не смогла. Вернулась к учебе, но тут ее опять прихватило, да так, что нависла угроза жизни. Этого светлого, такого, по словам знающих ее людей, позитивного отзывчивого человечка надо было срочно спасать. Девочка уже сильно опухала. Почки, – наши естественные фильтры, со своей работой явно не справлялись. Ей срочно надо было переливание крови. Крови надо было много.
И вот по этажам забегали добрые души – активисты. Из комнаты в комнату передвигались они, составляя списки, желающих помочь – сдать кровь. Забежали они и в нашу комнату. Конечно же, все мы вчетвером сразу же записались. Кровь надо было сдавать уже завтра, так как, сегодняшняя партия студентов уже отправилась на станцию переливания крови. Поскольку студенты из первой партии были нашими соседями, то, естественно, после процедуры зашли к нам в комнату рассказать, как добираться до нужного места. Рассказали. Одновременно красочно описав какими "страшными" шприцами брали у них эту самую кровь. Какого жуткого диаметра были иглы в шприцах. Короче, они нагнали на нас, никогда ранее не сдававших кровь, такой страх, что ночь мы провели неспокойно.
Утром, быстренько собравшись, поехали, благо, нам очень подробно рассказали, как до станции переливания крови добраться. Быстро доехав, мы вошли в здание и уже внутри его, остановив пробегавшую мимо нас девушку в белом халате, спросили, куда же нам дальше двигаться. Она, услышав, причину нашего появления в этом учреждении (все медработники уже были в курсе проблемы), провела нас прямо в нужный кабинет. Постучав, и услышав разрешение войти, мы робко протиснулись в небольшую комнату. За столом сидела врач со строгим выражением лица. Пригласив нас садиться, выдала сразу всем четверым термометры. Расположив их в нужном месте, мы, молча стали ждать, пока пройдут необходимые десять минут.
Тут вдруг громко чихнула одна из нас. Аня накануне простыла, ее немного лихорадило. Врачиха подозвала ее к себе и, попросив открыть пошире рот, стала всматриваться в горло. Что и говорить, Аня сразу же была отправлена в коридор, даже не успев промерять температуру. Врач сказала, что для забора крови нужны только совершенно здоровые люди. Нас осталось в кабинете трое. Протянув руку к Неле, строгая врачиха попросила дать ей градусник и стала внимательно всматриваться в шкалу. Посмотрела еще раз на Нелю и сказала, что температура у нее сильно повышена – 37,9 градусов. Меня ощутимо затрясло от сдерживаемого смеха. Ну, да, мы боялись этих самых шприцов с иглами большого диаметра, но, ведь, не до такой же степени!!! Неля сидела растерянная, она никак не ожидала, что показания термометра будут такими…