Ранним утром, уже за полчаса до открытия магазина "Ткани", топтался, не спавший ни минуты, муж у его порога. И накупил, в открывшемся, наконец, магазине, много фланели для теплых и ситца для легких пеленок (хорошо, что все стоило копейки и наших стипендий хватило на все покупки). Вопрос с пеленками мы закрыли. На первое место вылез вопрос пеленания малыша. Как – будто мы все делали так, как нам показывали специалисты при выписке из роддома, но у нас почему-то уже через минуту ребенок весело колотил ножками-ручками воздух. Но, как говорится, это дело практики. Сделав эти манипуляции миллион раз, мы научились ловко с этим делом справляться.
Теперь доминирующее место занял вопрос, как укачивать, не желающего спать, ребенка. Наш малыш засыпал только при открытом окне. И мы, несмотря на то, что стоял март, и было довольно холодно, открывали окно. Мое тихое пение его не устраивало, за дело принимался его папа. Оглушительным голосом пел он "Бухенвальдский набат" (именно под эту песня соглашался сын засыпать). Жили мы тогда на улице Бебеля в чисто одесском дворике-колодце, образованном пятиэтажными зданиями. Это в районе всем известной "Канавы". Все многочисленные жильцы нашего двора много-много раз за сутки вынуждены были слушать мужнин вокал, от которого тоненько дребезжали стекла в окнах. Но, претензий никто и ни разу не предъявил. Нравилось, наверное. Или входили в положение.
Наверное, от того, что я сильно волновалась перед защитой диплома, мальчик наш вел себя очень неспокойно. А, ведь, надо было заниматься дипломом. Мне пришлось улучшить свою координацию движений. Левой рукой я почти беспрерывно качала коляску, а правой начисто писала дипломную работу. Еще больше умения требовалось для чертежей. Ногой качалась коляска, а свободные руки быстренько создавали чертеж. На консультации мы бегали по очереди. Все бы хорошо, но опыта ухаживания за дитем нам явно не хватало. Я выбегала во двор к гулявшим там мамочкам и бабушкам и консультировалась. Так и научились мы "смотреть" за ребенком. Спать мне, правда, удавалось лишь час – два в сутки. Так что, защищала свой диплом я ошалевшей от бессонницы. Перед защитой волновалась страшно и ничего с этим поделать не могла. Придя домой после защиты диплома, накормить ребенка я уже не смогла, – у меня враз перегорело молоко. Так что пришлось нашему малышу в трехмесячном возрасте перейти на искусственное вскармливание. За все в жизни приходится платить.
Мы с мужем очень гордились, получив свои дипломы. Получив их, положили их на нашего сына, лежащего в коляске. Синие дипломы в синей коляске. Было красиво. Сын внимательно поглядывал на нас. Он как будто гордился, что у него родители дипломированные специалисты. И что сумели совместить два таких важных дела – получить высшее образование и родить его. Осталось только еще построить дом и посадить дерево. Но, какие были наши годы! У нас все было впереди.
Белое "золото"
По национальности я – русская. Судьбой были занесены мои бабушки и дедушки в Узбекистан. Он и стал моей малой родиной. Те, кто жил еще в Советском Союзе, знают, что Узбекистан обеспечивал всю могучую страну белым "золотом" – хлопком. Хлопчатобумажные ткани и изделия из них поставлялись во все республики бывшего СССР. Климат в Узбекистане идеально подходил для выращивания такой культуры, как хлопчатник. Есть такой детский стишок про Танин сарафанчик:
"Далеко в Узбекистане хлопок на полях растет.
Там жара, как-будто в печке.
Спит на солнышке верблюд.
Загорелые узбечки быстро хлопок соберут".
Хлопок собирали не только узбечки. Его собирали все. Весь многонациональный народ большой по территории республики, к моменту созревания хлопчатника, выходил на поля. И стар, и млад в прямом смысле этого слова. Нужна была каждая пара рабочих рук. Кидался клич: "Все на уборку хлопка!". Пустели институты, прекращали на время работу многие организации. Все были на полях. Ну, а как же обойтись без многочисленной школьной братии?
Едва проучившись несколько дней в сентябре, школьники ждали, что вот-вот и начнет ходить по классам директор с объявлением, что начинается хлопкоуборочная кампания. И этот момент наступал. Школа гудела, как улей: "Ура! Завтра на хлопок!" Работать в полях должны были школьники с пятого по десятый класс. Пятый, шестой и седьмой классы вывозились ежедневно, а с восьмого по десятый – ехали на два с половиной месяца с проживанием в сельской местности.
Утром ученики пятых – седьмых классов уже толпились у школы возле автобусов. Каждый держал в руках сумочку с обедом. Разобравшись по классам, набивались в автобусы и отправлялись в близлежащие колхозы. По прибытию на место, определялся фронт работ. Самых маленьких, пятиклассников, вводили в курс дела. Ребятам демонстрировался квадратный кусок бязи с тесемками на концах – верхняя пара завязывалась на шее, а нижняя охватывала талию. Таким образом получался своеобразный фартучек, в который и надо было складывать собранный хлопок. Назывался этот кусочек материи – пешкир. Школьник ставился в междурядье, и процесс можно было начинать.
Хлопчатник – однолетняя культура. Выглядит он так: прямой стебель высотой где-то с полметра покрытый листьями, среди которых прячутся коробочки с хлопком внутри. Коробочки похожи на небольшое яйцо и к моменту созревания лопаются, раскрываясь на четыре части, из которых торчат пушистые валики, их-то и нужно собирать. Лопнувшими "яйцами" покрыт весь стебель снизу доверху. Кончики этих сухих коробочек торчат острыми шипами и, как только начинаешь сбор хлопка, сразу же руки покрываются царапинами и заусенцами. Сбор хлопка необходимо производить обеими руками одновременно. Обобрав по одному стеблю с каждой стороны, надо передвинуться к следующему. И так, бесконечное количество раз наклонившись, пройти до конца поля и, встав на другой рядок, вернуться назад.
Наполнив пешкиры, ребята становились похожими на каких-то неуклюжих переевших насекомых с большими брюшками. Собранное нужно было взвесить. Учитель записывал вес принесенного хлопка в тетрадь учета, так как, по окончанию сезона производилась оплата. За один килограмм причиталось получить 7 копеек. Таким образом, набегала приличная сумма. За день все обязаны были собрать положенную норму. Она устанавливалась в зависимости от возраста детей. От 30–40 килограмм для младших, до 60 – для старших. Это – много-много полных пешкиров. Сначала работа шла споро, но с каждым часом становилось все труднее нагибаться, доставая очередную коробочку. Некоторые, не выдержав наклонов, передвигались поначалу на коленях. Сильно болела с непривычки поясница. Хотелось отдохнуть, но не позволялось. Только – в обед.
Кстати, работать одновременно двумя руками не каждый мог, но если такая способность есть, можно было достичь хороших результатов. У меня всегда была хорошая координация движений. Поэтому скорость собирания хлопка была высокой. Узбеки, которые всегда быстро работали, называли меня "хлопкоуборочной машиной". Были такие комбайны, собирающие хлопок на, так называемых, машинных полях. Поля эти предварительно обрабатывались с воздуха "кукурузниками". Самолеты сельскохозяйственного назначения сбрасывали дефолианты, такие химические вещества, от которых растения сбрасывали листья, оставались только стебли с открытыми коробочками. И комбайнам легко было собирать хлопок. Поскольку я работала очень быстро, мне часто удавалось собрать вместо одной нормы – две. Но, до корейцев, которых у нас в классе было трое, мне было не дотянуться. Эти выдавали и по три нормы в день.
Так как, часов, кроме учителя, ни у кого не было, время определяли, как и все местные жители, – по реву ишаков, которые вдруг одновременно начинали издавать оглушительные звуки. Ишаки кричали ровно через каждые 15 минут. Мы спрашивали у учителя время, потом, после крика ишака, добавляли каждый раз 15 минут, и таким образом знали, который час. Ну, еще надо было смотреть на солнце. Если оно стояло над головой, значит скоро обед. Обычно обедали "общим столом". На земле расстилались те же фартуки, на них стелились газеты, и уж потом выкладывалась снедь. Кто какую привез. У кого побогаче: котлетки, сдоба всякая, у кого – победнее: вареная картошка, вареные яйца, овощи, лук. В Узбекистане проживали люди очень многих национальностей. Вот и по выложенным продуктам можно было определить, кто же учился с нами в классе. Рядом с татарскими и башкирскими беляшами, и чебуреками лежали узбекские лепешки, немного поодаль русские пельмени, пироги и с различными начинками пирожки. Но, все же, интереснее всех были продукты у корейцев. Они выкладывали обычно свою знаменитую капусту. Называлась она "Чим-чи". Готовилась из особого сорта капусты, росшей не кочаном, как наша белокочанная, а вилком, корейская, так называемая, капуста. Солилась она с огромным, по нашим меркам, количеством острого перца. Людям, не привыкшим к острому, трудно было ее есть, так как, во рту начинался "пожар". В капусту добавлялось много чеснока. Была она исключительно вкусной, но запах… Запах был ужасный. Нас, конечно, это не останавливало от ее поглощения. И, если полакомиться капусткой хотели все, то пробовать рыбу, которую корейцы называли "хе", – никто не хотел. Уж очень это блюдо казалось экзотическим. Готовилась она из сырой рыбы, заправленной, как обычно, большим количеством острого перца, а также чеснока и уксуса.
После трапезы немного отдыхали и опять шли на поле. К вечеру подъезжали автобусы и отвозили уставших, но веселых детей обратно в школу, а уж оттуда каждый добирался до дому сам. Полевые работы продолжались два месяца. В последний день пребывания в колхозе происходила выплата заработанных денег, награждение особо отличившихся различными подарками. Приятно было получить заработанные нелегким трудом денежки и потратить их на свое усмотрение.