Раздел пиджак, жакетку с неё дёрг - и сунул под крепкий её зад, под горячёный. "И то, видать, в прошлые-то разы позиция для меня была не та, а теперь подходяща - вздобрим патоку слаще! Допрежь как на позиции стоять, её надо укатать!" И ну ей голеньки титьки куердить, сахарны груши посасывать, бородкой межеулок щекотать... Она на нежность и окажи себя.
Уж как они оба вскрикнули! А зажмурились - пока лежали зажмурены, успелось бы две бочки мёда ложками вычерпать. Эк сладко Куприяныч потянулся: до чего хорошо, мол, любить умного-то человека! А гостья: "Присластилось вам моё ненаглядное?" Куприяныч: "Угу! угу!" - кивает, бородкой трясёт, поглаживает женщину по местам. Она и говорит: "Скажите мне, почему оно такое сладкое?" - "Потому голо и гладко, на коммунка хватко. Движенья-то - страсть! Не то в меду бы увязть". - "Ещё почему?"
Куприяныч: "Потому дано умному человеку - встречаете Митеньку по уму, с деликатностью к нему". - "Ещё?" Молчит Куприяныч. А она: "А вы близоруки! Неужели не видите? Оно такое сладкое, потому что честное!" Куприяныч моргает, бородку теребит.
Гостья сверк-сверк очками, повернулась перед ним всем своим голым: "Исправляйте вашу близорукость!" Замечаете, мол, с задних булок и промеж на вас сама честность глядит?
Куприяныч: "Хе-хе-хе..."
"Не узрели? Так пусть коммунизм вам поможет!" - "А где его взять?" - "А куда вы его положили?"
Куприяныч: ну-ну... у неё из-под зада вынул жакетку, встряхнул - бумажка и выпади. Читает, а это мандат. Женщина с проверкой прислана... Куприяныч-то прикусил губу. "В кои веки Митенька не сломался - зато и попался!" А она: "Это ваша правда, а теперь покажу вам мою честность боле убедительно!"
Встала, оделась и укатала его на пятнадцать лет. За весёлые-то разговоры, близорукость и попытку покушения.
Года проходят - и наведывается к нам. Был Куприяныч - стало четверть Куприяныча. Бородёнка седенькая, оборван. "Чего, - спрашивает, - у Щеглова лесочка ещё сравнивают балабончики?" Мужики промеж себя переглянулись. Как ты-де, Митрий Куприяныч, пострадал - доверим тебе. Случается, мол, смотрим круглые. "А споры бывают?" - "А то нет?! Девки на балабончики самолюбивы, зато палочки колотливы, да тебе-то какая нужда?" А он: "Обещал вас до дела-то довести - и доведу! Я уж не близорукий, и вы не будьте".
Достаёт из пестеря подзорную трубку старинную. В чёрной коже трубка - потёрта от службы; две ножки прилажены.
Как девушки, говорит, со стариками заспорят, поставьте милашек в рядок. Наклонятся, голые подарочки взведут красиво - отсчитайте от них тридцать пять шагов и трубку поставьте. Пусть старики в неё глядят. В подзорную-то трубу самый круглый зад прозревается без ошибки.
Вскоре опять подобрали Куприяныча - но дело повелось. Конечно, балабончиков не пекут уж у нас. Лавок у Щеглова лесочка нет - трухлявы столбушки. И щеглов не стало, а станицы-то Сыртовской - ещё и много раньше того. Но глянь-кось, как хороши мак и дикий жасмин!
Сколь-нисколь девушек из разных мест сойдутся - и идёт сравнительное смотренье. Глядят старики в трубку: "Эти круглее, эти сударики-сверкуны!" Так оно и признаётся.
Вид местности меняется, давно ль нашли у нас нефть, а уж повыкачали всю! взаймы проси - никто не даст. А подзорной трубке верим. Не одни голые зады прозреваем в неё, но и будущие зори. Глядишь в зад куме, а коммунизм на уме! Обернёшься вспять: везде коммунядь. В гол зад гляди, с коммунядью сиди, коммунком победи! Не выстоит коммунок до победы - смотри в трубку на чужие обеды.
Так-то. Обещал Куприяныч нас до дела-то довести - и довёл.
Сладка палочка
За Васюнинским чернолесьем есть озеро Бараньи Яйца. Оно на месте не стоит. То выдь из чернолесья - вот оно. А то иди, иди - глушь-лядина перед тобой, трава модень. А озеро на пять вёрст влево ушло, к Зарачьим ветрякам. Либо ищи его в другом дальнем конце, за Журавками.
На пути журавские бабёнки-солдатки тебя сцапают и давай тебе чесать-куердить мошонку. А ты бесполезный человек, коли озеро Бараньи Яйца ищешь. Жеребистые мужики-шишкари не ищут его. Ты бы и рад задвинуть кутак в мохнатеньку, да поперёк своей слабины не ступишь. Бабёнки ой взлютуют! Уж больно норовисто просят журавки засадистого. Через баловану бабью вещь и зовётся деревня - Журавки.
Сволокут тебя в гривастые ячмени и ну садить томлёну на нос! Возить по нему для исхода чувства. Коли нос большеватый да на солнце подгорел-залупился - залупа она и есть шершавенька. Ежли ещё и усы - тем боле. Тогда обойдётеся ладком. Отпустят солдатки твою вину. А коли и нос у тебя пуговка - бабёнки уравновесят обиду твоим грузом. Защемят твою слабость в расщеплену чурку. Плачь и чувствуй, сколь тяжела бабья-то доля.
Потому сподручней подкараулить озеро, а не бегать искать. Кому приспичит, сплетут шалаш - по два месяца маются. Вдруг оно и дастся! Взошла луна - а вон водица блестит! Уточки плавают. И тут упаси тебя от ружья. Ни его, ни остроги не должно быть. Ни другого чего, чем колят. Иначе ослепнешь, и язык отнимется. Что было-то, и не скажешь.
А припасти надо бараньи яйца засолены. Сколь проживёшь в карауле? Просаливай круто. Чуть озеро перед тобой - выбеги из чернолесья и с размаху закидывай. Кричи: "Яйца барана огромного чину. Прими, золотко, кутачину!" И голый в озеро-то сигай. Но рукой держи крепко горюна!
Станет озеро тебя манежить. То навроде как сам собою плывёшь. Качает тебя водичка, будто цветок лилию. А то как потащит вниз, как потащит! Тони, воду хлебай, но не выпускай заботу из руки. Чуть выпусти - и останется у тебя навек зряшная висюлька, мочу пузырить.
Вот почуешь под ногой дно. И враз всполохнутся утки, гуси, лебеди - несметно! И откель взялась этака пропасть?! Кричат, крыльями тебя лупят, водой плещут. Над башкой грудятся, в темя клюют. Ты и здесь крепко держи надежду. Не убьёте, мол. А висюльку мотать в штанах не хочу!
На том берегу обступит тебя дубняк Блюхера. Так и звался - покамесь был тот дубняк.
А под Зарачьими ветряками стояли выселки Мордовские Блюхера. Едет мужик - спроси: куда-де? "К зятю, милай, в Мордовские Блюхера!" Встретишь мордовочку: "Откель, девушка?" - "С Блюхеров, дяденька!" Блюхеровы места широкие. Дал Василий Блюхер сердешную память.
Ну, как попал ты в дубняк Блюхера, то досаду уже двумя руками держи. Из-за дубков выявит себя голая бабёнка. Вся луной озарена - кунка-ласанька видна! Титьки здоровущи торчат, а мордаха с козьей бородой. Бабёнка опасная - Гликерья Усладница.
Этак ласково позовёт: "Идём подружим..." Ты шажка два шагни, а руками прижимай его что есть сил.
"Эй, дай-ка я погляжу, чего ты принёс? Лёгонький копылок, камышову махалку или прогонистый свиристень?" А ты ей: "Не тебе принёс, борода!" Когда ей бороду поминаешь, она конфузится и силу теряет. "А чего орал - прими-де, золотко, кутачину?" - "Так я, чай, озеру кричал, а не тебе, козья борода!" - "А чего не отпускал в озере?"
Скажи: "Кабы услыхал тогда голосок возле себя, отпустил бы..." Гликерья-то умывает журавку только утренней росой. Купает балованную в кобыльих сливках. И сроду в простую воду не зайдёт. Ты и зови: идём-де вместе в озеро - выпущу кутак. А она: "Эх, ладно! Чего тебе вертаться?"
И станет гладким брюшком да ляжками играть, под мыском её казать: гляди-любуйся на приглашеньице. До чего приветливо - эвона щёлка засветится-заалеет! Будто бутон раскрылся розы-цветка. Сколь ты ни слаб на стоячесть, а тут восстанет черенок. Держи его хватко в горсти и ладонью прикрывай.
"Эй, покажь кончик - не откушу!"
А ты: за него, мол, бараньими яйцами плачено, а я человек бедный, другого барана не завесть. Баран-де хорош до чего был на ярок сочных - пятилеток-челоуз, яйца заматерелые...
Она встанет к тебе вплоть, колыхнёт титьками, заденет по голому телу сосцами-востропробочками: "И чего ты такой нелюбезный да пуганый? Аль не сладка тебе моя ласка?" На цыпочки вскок, рукой титярку приподымет и потрёт соском твой сосок. Кутак станет из рук рваться, как кабанок из силков. Держи не отпускай! Говори: "Дорого за него плачено, борода. Один то ись баран и был у меня".
Она: "Хороши бараньи яйца матёрые, по сердцу мне! Но желательно дале и твой кутак принять. Сам же сулил..." А ты: "Чай, я сулил золотку, а ты - борода!" Тут она станет твои руки от него отымать. Стой на своём, знай толкуй: "Ты не золотко, а борода козья!"
"Не приболело мне - на твоём быть. Гляну только - конец морковкой али репкой?" Как напрёт! И может уцепить за вареники: "Эге - поматерее бараньих!" А ты, первое дело, не дай открыть кончик. А пуще всего - мазнуть им ласаньку по губкам. Коли не упасёшься - прошибёт тебя и бабу рёв-крик. Столь дико сойдётесь. Но зато опосля только на бородатеньких бабцов и будет у тебя стоячесть. Излазишься по деревням - искать...
Зажми в кулак, а другой рукой ерошь ей бородёнку. Взъерепень, кричи: "Ай да бородища густа! И не козья - мужицкая. Мужиком разит!" Уж тут, кажись, перестанет бороться с тобой. Да как завоет слезьми! Смотри не пожалей. Она эдак-то на тебя вывернется голым задом - и не дыхнёшь, как оголовок занырнёт. Терпи, вяжи жалость узлом. Толкуй знай: "Зови, борода, племяшку". И сам призывай: "Золотко! Золотко!" А луна на вас глядит. Дубняк обступил.
Вот в лесу - скрип-скрип. Едет малая арба, два колеса. Запряжёна чёрным бараном. Правит голая девка: этакая прелесть тёртого лешака с ума стронет. А человека-то?! Тёмная коса - толще мужицкой руки - уложена высоким теремом. Грудки - увесистые редьки. Тело ладненько, ох, и ловко до чего! Зад - круглые холмы-елбани, ядрёные крутыши.