И унёс он штаны мои в воду,
Мировые, в полоску, штаны.
- Всё! Хватит пьянствовать! - сказал Серёжка, закончив песню. - Танцевать давайте!
Магнитофончик был маленький, звук - никудышний. Но мелодия зазвучала…
- Именинница! - подошёл Серёжка к Насте. - Позвольте пригласить вас.
Настя доверяла Серёжке, и танцевала с ним без напряжения, без смущения.
- Кажется, ты Костику понравилась, - сказал Серёжка на ухо Насте.
- Да брось ты…
- Точно, точно. Костик - хороший парень. Он из Вологды, а с детства о море мечтал. К морю бегал. Его тоже, как и тебя, бабка растила.
- А родители?
- Отец - погиб, а мать - вроде бы от болезни умерла. Не знаю точно. Так что смотри, Настя. Парень хороший. Я его с Зинкой всё хотел познакомить, а она - ни в какую.
- Я отбивать никого не хочу.
Как можно отбить того, кто не прибился? - сказал Серёжка.
"Неужели не знаешь, куда Зинка прибилась, и сама отбиться не может", - подумала про себя Настя.
Раиска танцевала со своим кавалером, а Костик пригласил Наташку Поливину.
Дальше танец был быстрым, и плясали все. Плясали до изнеможения.
А следующий медленный танец Настя танцевала с Костиком. Костик был роста не очень высокого, и плотным, как Серёжка, не был. Скорее - худеньким был.
Настя боялась поднять глаза. Чужой запах, шершавая ткань тёмно-синей форменной рубахи. Почему-то чьи-то руки обняли её. И вот уже её голова лежит на чьей-то груди, и нет сил у неё - ни подвинуть, ни поднять свою голову.
И Настя поддалась. Она уже и не пыталась голову поднять. И обнимающим её рукам покорилась. И окончание музыки услышала не сразу.
- Так, не спать! Не спать! Все к столу! За именинницу давно не пили! - Димка; уже наливал.
День рождения продолжался.
Глава 9
- Настя, с тебя романс, - сказала Наташка, когда все выпили.
- Давай, Настя! - поддержала и Макарова. - Димка, а ты, может, подыграешь?
- Давай я, - сказал Костик.
- Ого, сколько гитаристов у нас! - всплеснула руками Раиска.
- Какой спеть-то? - спросила Настя.
- "Дыханье ровного огня", - заказала Зинка.
- Давайте. Подпевайте только.
Романс был старый, и не очень известный. От бабушки к Насте перешёл.
А девчонки подпевали тихонько. Подпевали так, как от Насти слышали.
Дыханье ровного огня,
И кисти старенького пледа,
Ещё - неспешная беседа
Под краски гаснущего дня.
Дыханье ровного огня,
Тепло сердец, тепло камина.
И будет ночи - половина
Спускаться, звёздами звеня.
Дыханье ровного огня -
Живого пламени венчанье!
И лишь такое окончанье,
В котором - нечего менять.
Дыханье ровного огня!
Души неугасимо пламя,
И да пребудет Бог меж нами -
В дыханъи ровного огня…
Не всё было понятно девчонкам в этом романсе. Но именно это - и завораживало. И Костик сумел подыграть. И даже подтянул тихонько, почти шепотом:
И да пребудет Бог меж нами -
В дыханьи ровного огня!
Есть особая прелесть в песнях прошлых лет. В интонациях голосов, сохранённых пластинками. А как иначе?
Как иначе нам их понять - их, ушедших в неохватную, необъяснимую даль? Как понять тех, кто жил до нас?
И как нам вообще - друг друга понять?
Как нам понять, что там, в глубине, в человеческой душе?
Скажи мне, что ты поёшь, и я скажу, кто ты. Что, что рвётся из тебя наружу, преображаясь в звуки твоей песни?
Мы сами выбираем, что нам петь, и какие песни нам слушать.
Чему нам внимать.
И попробуйте оспорить свободу этого выбора!
Вы можете лгать своими словами, движениями, поступками. Вы можете унижаться, и даже хамить. Вас можно заставить силой сказать, на виду у всех, что-нибудь непотребное, или что-нибудь лживое.
Но кто же скомандует вам, что вам мурлыкать по утрам, в ванной!
Было уже поздно. Белые ночи ещё не начались, и сумерки определённо указывали на то, что курсантам пора уходить.
Вот уже и девчонки собрались курсантов провожать: Наташка, Настя, Зина, Татьяна. В комнате оставались только Раиска и Димка.
- Я… это… Я посуду уберу пока… - Раиска усиленно переставляла тарелки.
Удивительная вещь, всё-таки, эти тарелки. Как они выручают в некоторых ситуациях!
- Да! - откликнулся Димка. - А я помогу.
- Мойте, мойте. Только не перепутайте ничего!
- Не волнуйтесь, не перепутаем.
- Дима, мы за вас спокойны, - Наташка Поливина многозначительно посмотрела на Димку и захлопнула дверь.
Вечер был окончен.
И только у самого трамвая Костик сказал Насте:
- Я к тебе приду. Как только отпустят. Не прогонишь?
- Нет.
- Я приду.
- Да.
"Боже мой! - думала Настя, возвращаясь в общежитие. - Вот оно, вот оно и пришло. Неужели и я могу понравиться кому-то? И у меня может быть любовь, семья, дети?"
Сердце пело: "Да! Да! Да!" Щека ещё чувствовала шершавую ткань морской форменной рубахи.
Настя приложила руку к своей щеке.
"Нет! Нет! Ишь, как размечталась! Куда тебе? Разве что-нибудь хорошее может случиться с тобой?" - всплывала изнутри противная, упорная и навязчивая мысль.
Такая обычная, такая узнаваемая мысль…
"Да!" "Нет!" "Да!" "Нет!"
- Настя! Проснись! Мы пришли уже! - толкнула Настю Поливина.
Настя действительно не видела ничего вокруг. Девчонки уже стояли перед дверью в свою комнату.
День рождения был окончен.
Глава 10
Эх, Макарова-Макарова. Пропала твоя бедная головушка! Вот уже несколько раз прогуливала Макарова занятия, чтобы остаться, в дневное время, наедине со своим Святославом. Наедине - в большой старинной квартире, похожей на музей.
Думала ли Танька Макарова, чем всё закончится? Думала, конечно. Думать-то думала, да так ни до чего и не додумалась.
Представить себя хозяйкой, хоть и молодой, в музее этом - Танька не могла, как ни пыталась.
А представить, что Святослав сможет покинуть всё это ради неё, ради Таньки…
Нет, это тоже в её голове не укладывалось.
Но некая мучительная нежность, которую испытывала Танька к Светику, была несравнима ни с чем.
Ни со страхом, ни со стыдом, ни с мыслями о будущем.
Танька приняла решение, и следовала ему.
Недолгим было Танькино счастье. Мать Светика застала их дома вдвоём.
Мать Светика кипела от унижения и негодования.
- Ты! Нищенка! Как ты посмела! - мать Светика, вроде бы, начала говорить спокойно, но быстро перешла на крик.
Кажется, ещё немного, и она бы вцепилась Таньке в волосы.
- Ма, перестань… - пытался что-то сказать Светик. - Перестань, ма…
- Перестать? Перестать? Мы тебя принимали! Мы тебя как свою… А ты - змея! Змея! К сыну моему подбираешься?
- Я Святослава люблю, - как могла, спокойно сказала Танька.
Ей не было стыдно, да и злости на мать Светика у неё, честно сказать, не было.
Ей было - просто жаль. Очень жаль, что всё кончается. Не было у Макаровой никаких иллюзий, не было.
- Любишь? - продолжала бушевать мать Святослава. - Да что ты можешь понимать в любви? Ты разве можешь любить? Ты денег наших хочешь, да прописку ленинградскую!
- Ма…
Может, ты ещё и на квартиру нашу рот свой поганый раскрываешь?
- Мне не нужна ваша квартира.
- Что тогда ты хочешь?
- Сына я вашего… люблю.
Танька оделась уже полностью, и стояла в прихожей. В прихожей, отделанной темным деревом, возле вешалки из такого же дерева, в таких же тёмных, резных дверях.
Пожалуй, она и не ждала, что Святослав заступится за неё, начнёт отстаивать её перед матерью. Она не ждала, что Святослав заступится за их любовь.
Нет, не правда. Ждала, ждала. Где-то в глубине души теплилась надежда, что Святослав сделает что-нибудь. Что-то важное скажет матери. И встанет рядом с ней, с Танькой… И выйдет с нею вместе из этих невозможных дверей…
И Танька помедлила в прихожей. Чуть заметно помедлила.
- Вон! Вон из нашего дома! Шлюха! Чтобы ноги твоей не было у нас!
- Мама, да ничего же не было!
Святослав стоял рядом с матерью, и не сделал ни шагу в сторону Таньки.
- Очень хорошо, что не было! - продолжала мать. - Я очень рада, что ничего не было. А чтобы вообще ничего больше не было, я тебе повторяю - вон отсюда. Вон из дома моего!
Теперь уже - вышла Макарова, и даже дверью не хлопнула.
А у них невозможно было дверью хлопнуть. Дом-то был интеллигентным, и двери были обиты чем-то мягким. И захочешь хлопнуть, да не получится.