Я, конечно, тоже признал её. В памяти ярко запечатлелись события начала зимы прошлого года. Лань Лянь тогда отправился вместе со мной в город за солью. На обратном пути мы и встретили эту Ван Лэюнь. Держась за большой живот, она сидела у обочины и стонала. В той же синей форме, но из-за выпирающего живота три нижних пуговицы расстёгнуты. Очки с белой оправой, чистое белое лицо, с первого взгляда можно узнать госслужащую. Она воззрилась на Лань Ланя как на избавителя, еле выдавливая слова: "Почтенный братец, будь добр, помоги…" - "Откуда ты? Что случилось?" - "Меня зовут Ван Лэюнь, я из районного торгово-снабженческого кооператива, поехала вот на собрание, думала, что ещё не время, да вот… Но…" Увидев в сухой траве у дороги велосипед, мы тут же поняли, в каком она опасном положении. "Чем я могу помочь? - взволнованно ломал руки Лань Лянь. - Что нужно сделать?" - "Доставь меня в уездную больницу, скорее". Хозяин сгрузил два мешка соли, скинул куртку, привязал верёвкой мне на спину, потом помог женщине забраться. "Держись, дружище". Тихонько постанывая, она вцепилась мне в гриву, а хозяин, держа поводья в одной руке и придерживая женщину другой, обратился ко мне: "Давай, Черныш, поторопись". Я возбуждённо рванул вперёд: чего только не таскал на себе - и соль, и хлопок, и зерно, и ткани, а вот женщину не возил ни разу. Я взял так резво, что она качнулась и стала сползать хозяину на плечо. "Легче, Черныш, легче!" - велел он. Я понял, Черныш всё понял. И пошёл скорой рысью, стараясь держаться плавно, как текущая вода или плывущие облака. В этом преимущество осла и заключается. Лошадь идёт плавно, лишь когда летит стрелой, на осле же лучше ехать рысью. Если он помчит галопом, наоборот, будет трясти. Я чувствовал, что задача на меня возложена серьёзная, чуть ли не священная. Очень волнительно было и ощущать себя кем-то между человеком и животным, чувствовать, как просачивается через куртку и мочит спину тёплая жидкость, а на шею с волос женщины скатываются капли пота. До города было всего десять с лишним ли, но мы пошли напрямик. Трава по колено, один раз из неё выскочил и ткнулся мне в ногу дикий кролик. Так мы и добрались до города и народной больницы. Отношение врачей и санитарок в те годы было на высоте. Хозяин остановился перед воротами и стал громко звать: "Сюда, быстрее, помогите!" Я тоже не упустил возможности пореветь. Тут же высыпала целая толпа в белых халатах, и женщину занесли вовнутрь. Когда она спускалась на землю, из штанов у неё уже доносилось "уа-уа". На обратном пути хозяин был не в духе и ворчал, поглядывая на измазанную куртку. Я знал, что человек он суеверный и считает, что выделения при родах не только грязь, но и вестник несчастья. Когда мы добрались до места, где встретили женщину, хозяин нахмурился и помрачнел: "Что ж такое, Черныш? Куртка новая, если просто взять и выбросить, что я дома хозяйке скажу?" - "Иа, иа", - не без злорадства взревел я. Меня развеселила физиономия попавшего впросак хозяина. "А ты ещё смеёшься, ослина!" Он развязал верёвку, и тремя пальцами правой руки стащил с моей спины куртку. На ней - эх, что говорить… Хозяин склонил голову набок, задержал дыхание, зажал в руке промокшую и потяжелевшую куртку, словно гнилую собачью шкуру, размахнулся и с силой швырнул в бурьян за обочиной, где она распласталась, как большая странная птица. На верёвке тоже следы крови, но её не выбросишь - мешки с солью привязывать надо. Пришлось хозяину бросить верёвку на дорогу и повалять ногой в пыли, пока она не изменила цвет. В одной лёгкой рубахе без нескольких пуговиц, с побагровевшей от холода грудью да ещё с синим лицом хозяин походил на паньгуаней в судилище Яньло-вана. Насыпал мне на спину пару пригоршней земли с обочины и счистил сухой травой, приговаривая: "Мы ж с тобой доброе дело сделали, верно, Черныш?" - "Иа, иа", - отозвался я. Хозяин приладил мне на спину мешки с солью и посмотрел на валявшийся у дороги велосипед: "Вообще-то он теперь наш, Черныш, старина. Мы и куртки лишились и время потеряли. Но позарься мы на эту мелочь, всё добро, что мы сотворили, сойдёт на нет, верно?" - "Иа, иа". - "Ладно, доведём-ка мы с тобой это доброе дело до конца: как говорится, провожаешь, так провожай до дома". Он поднял велосипед и, ведя его и погоняя меня - хотя погонять не было нужды, - вернулся в город к воротам больницы. "Эй, роженица, вот твой велосипед, у ворот оставляю". - "Иа, иа". Снова выбежали несколько человек. "Резвей шагай, Черныш, дружище, - скомандовал хозяин, вытянув меня вожжами по заду. - Шустрее давай, старина…"
У выбежавшей из пристройки Инчунь все руки были в муке. Глаза у неё загорелись, когда она увидела на руках у Ван Лэюнь красавицу-девочку, и она потянулась к ней, приговаривая:
- Какая славная… Какая хорошенькая… Такая пухленькая, просто прелесть…
Ван Лэюнь передала ей ребёнка. Инчунь взяла девочку на руки, склонилась над ней, стала принюхиваться и прицеловывать, беспрестанно приговаривая:
- Какая ароматная… Как от тебя вкусно пахнет…
Не привыкший к такому чрезмерному вниманию ребёнок расхныкался.
- А ну быстро верни ребёнка! - прикрикнул на неё Лань Лянь. - Глянь на себя: волчица волчицей, любой расплачется.
- Ничего, ничего страшного. - Приняв назад девочку, Ван Лэюнь погладила её, побаюкала, та стала плакать всё тише, а потом и вовсе успокоилась.
Инчунь с извиняющимся видом отряхивала руки от муки:
- Вы уж простите… В таком виде, всю одежду ребёнку запачкала…
- Мы все из крестьян, какие тут осуждения, - сказал Пан Ху. - Сегодня специально пришли, чтобы выразить благодарность. Если бы не твоя помощь, брат, трудно представить, что было бы!
- Если бы только в больницу доставил, так ведь ещё одну ходку сделал и велосипед вернул, - расчувствовалась Ван Лэюнь. - Все врачи и медсёстры, как один, говорят, мол, днём с огнём не сыщешь такого славного человека, как брат Лань.
- Главное, осёл добрый, и бежал быстро, и вёз плавно… - смутился Лань Лянь.
- Верно, верно, и осёл добрый, - улыбнулся Пан Ху. - Да ещё такая знаменитость, прославленный осёл, прославленный!
- Иа, иа!
- Э-э, да он, похоже, человеческую речь понимает, - хмыкнула Ван Лэюнь.
- Почтенный Лань, предложи я тебе в подарок что-то ценное, это выглядело бы унижением, да и дружеские отношения полетели бы псу под хвост. - Пан Ху достал из кармана зажигалку и щёлкнул. - Трофейная, у американского "чёрта" взял. Держи на память. - А из другого кармана вытащил отливающий желтизной колокольчик. - А это мне на блошином рынке добыли, подарок ослу.
Герой войны подошёл ко мне, привязал колокольчик на шею и потрепал по голове:
- Ты тоже герой, получи награду!
Растроганный, я тряхнул головой, чуть не плача. - Иа, иа! - Колокольчик ответил переливчатым звоном.
Ван Лэюнь вытащила упаковку конфет и стала раздавать детям семьи Лань. Хучжу и Хэцзо тоже досталось.
- В школу ходишь? - спросил Пан Ху Цзиньлуна.
Тому не дал рта раскрыть бойкий на язык Цзефан:
- Нет ещё.
- Нужно в школу, учиться надо. В новом обществе, в новой стране молодому поколению, продолжателям революционного дела без грамоты никак нельзя.
- Наша семья в кооператив не вступила, мы единоличники, нас отец в школу не пускает.
- Что? Ещё единоличники? Такой сознательный человек, как ты, и ещё единоличник? Это что, правда? Почтенный Лань, так и есть на самом деле?
- Так и есть! - прозвучал в ответ зычный голос от ворот. Это был Хун Тайюэ, деревенский староста, секретарь партячейки и директор кооператива. В той же одежде, что и всегда, похудевший, но боевой хоть куда.
Широким шагом он вошёл во двор и протянул руку герою Пан Ху:
- Директор Пан, товарищ Ван, с Новым годом!
- С Новым годом, с Новым годом! - Во двор устремилась целая толпа, все поздравляли друг друга, но не так, как раньше: на устах у всех новые слова, время настало другое, и это проявлялось даже в таких мелочах.
- Директор Пан, мы тут собрались, чтобы обсудить создание кооператива высшего уровня, объединение нескольких кооперативов низшей ступени в окрестных деревнях в один большой, - заявил Хун Тайюэ. - Ты, как герой войны, мог бы выступить.
- Я не готов, - сказал Пан Ху. - Пришёл вот поблагодарить уважаемого товарища Ланя за спасение двух членов моей семьи.
- А чего тебе готовиться, выступи, как знаешь. Расскажи о своих геройских подвигах, и годится. Просим всем миром. - Хун Тайюэ первый захлопал, и аплодисменты раздались со всех сторон.
- Хорошо, выступлю так, без подготовки. - Пан Ху обступили, отвели под абрикосовое дерево, кто-то поставил стул, но он отказался садиться и стоя громко начал: - Товарищи из деревни Симэнь, с праздником весны! В этом году праздник весны хорош, а в следующем будет ещё лучше. А всё потому, что под руководством коммунистической партии и товарища Мао Цзэдуна освободившееся крестьянство вступило на путь кооперации. Это светлый путь, и он всё ширится!
- Но есть и такие, кто упрямо идёт путём единоличного хозяйствования да ещё пытается соревноваться с нашим кооперативом, терпит поражение, но не желает признавать его! - перебил его Хун Тайюэ. И добавил: - Я о тебе говорю, Лань Лянь!
Все повернулись к хозяину. Опустив голову, он играл с подаренной героем войны зажигалкой. Клик - загорелся огонёк, клик, клик, клик. Хозяйка, сконфузившись, толкнула его локтем. Он вытаращился на неё.
- Ступай в дом!
- Лань Лянь - товарищ сознательный, - повысил голос Пан Ху. - Он вместе с ослом храбро вступил в схватку со стаей волков; опять же вместе с ослом спас мою жену. То, что он не вступает в кооператив, - временное непонимание, и заставлять его не следует. Я верю, что товарищ Лань Лянь непременно устремится вместе с нами по этому светлому пути.