Маша мельком глянула на танк и с чисто женским любопытством начала осматривать комнату.
- Знаешь, у меня тоже была отдельная… - начала было она, но тут же осеклась.
- Толщина брони - до пятнадцати миллиметров, - продолжал Егор, не обратив внимания на ее слова. - Наклон броневых листов…
- Это твой папа? - Маша показала на большую фотографию.
- Да. Экипаж - три человека. Мотор - триста сорок сил. Лошадиных, представляешь?
- Он не живет с вами?
- Кто?.. А! Он в командировке. Кончил академию - и сразу в командировку, здорово, правда? Но самое главное, он может двигаться и на гусеницах, и на колесах. На гусеницах он делает около семидесяти километров в час, а на колесах - целых сто десять. Представляешь? Теперь перейдем к вооружению. Пулеметно-пушечное вооружение танка состоит…
Маша, внимая Егору, вслушивалась и в себя, поэтому улыбка ее была загадочна. Егор догадался, что ей хорошо и без танка, и тихо вышел на кухню.
Здесь он развил бурную деятельность: разжег примус, поставил чайник и разбил тарелку.
- Хоть и говорят, что посуда бьется к добру, но ты все-таки лучше отойди. Только покажи, где мамин фартук.
Она смотрела с той же странной улыбкой, точно прислушивалась к голосу изнутри. И Егор тоже заулыбался, но почему-то несколько растерянно и даже виновато.
На небольшом военном аэродроме стоял двухмоторный самолет с неработающими двигателями. Перед самолетом метался Иван Варавва в военной фуражке, длинном и широком плаще без знаков различия, с букетом цветов в руке. Он без конца поглядывал то на часы, то на маленькое здание в дальнем углу летного поля, а за ним по пятам ходил летчик и безнадежно ныл:
- Товарищ комбриг. Ну товарищ комбриг…
- Помолчи, - резко сказал Иван.
- Нагорит ведь мне.
- Сказал, помолчи! Три минуты прошу.
- Есть, - уныло вздохнул летчик и полез по шаткому трапу.
А Иван продолжал метаться перед самолетом, все время поглядывая на единственную дверь, ведущую из маленького здания на летное поле, и полы плаща развевались как крылья от его резких разворотов.
Летчик выглянул в окошко кабины, пострадал, но решился:
- Скоро, товарищ комбриг?
- А, чтоб тебя!.. - Варавва остановился, посмотрел на часы, оглянулся на дверь маленького здания. - Седлай!..
- Есть седлать! - радостно отозвался летчик и исчез из окна.
Взревели моторы. Иван в последний раз посмотрел на домик вдали, вздохнул. Потом бросил букет на крыло самолета и начал подниматься по трапу.
Из дверей маленького здания выбежала Люба.
- Стойте! - кричала она на бегу. - Остановитесь!..
Иван оглянулся и быстро спустился на землю. Заглохли моторы.
Они встретились у трапа самолета.
- Что с Алексеем?.. - задыхаясь, выкрикнула Люба.
- С Алексеем?.. - оторопел Варавва. - Не знаю…
- Господи… - Люба вдруг приникла к его груди. - Я ведь думала…
Он поднял было руку, но так и не решился прикоснуться к ее плечам. Ни погладить волосы, ни обнять. Сказал виновато:
- Полчаса выдалось. Уговорил летчика завернуть.
- Простите, Ваня, - Люба вытерла слезы, улыбнулась. - Пролетом, значит? Спасибо. И куда же?
Он неопределенно пожал плечами и спросил:
- Как вы, Любочка? Как Егор?
- Я учусь в мединституте. Егор мечтает о танковом училище.
- Молодец.
В окно опять выглянул летчик.
- Все, товарищ комбриг. Не могу больше.
- Да. - Варавва подавил вздох. - Я тоже. Прощайте, Люба Трофимова.
Он опять не рискнул к ней прикоснуться, но она сама обняла его и поцеловала. А он стоял, опустив руки по швам.
- До следующего свидания, Ваня. И помните адрес: "Красная Армия, Трофимову".
Иван кивнул, поднялся по ступенькам, и трап тотчас же убрали. Взревели моторы.
- Помните, у меня никого нет, кроме вас!.. - вдруг закричал Иван, стоя в дверях. - Никого, Любочка, слышите? Никого, кроме вас и Алешки!
Самолет бежал по полю, набирая скорость. От ветра, поднятого винтами, по всему полю разлетелись цветы.
В самой большой комнате был накрыт стол. По всем правилам: стояли тарелки и тарелочки, рюмки и рюмочки, вазы и вазочки. И за всем этим великолепием, напряженно улыбаясь, сидел Егор.
Вошла Маша… Нет, не вошла: вплыла, как вплыло солнце на свидание к поэту, и Егор сразу засветился и засиял. На Маше был слишком большой фартук, что, впрочем, нисколько не мешало ей играть сейчас очень важную роль - роль хозяйки дома.
- И все же чего-то у нас не хватает, - озабоченно сказала она. - Может быть, позвать соседей?
- Ну их, - совершенно серьезно ответил Егор.
- Но должен же быть праздник, правда? Должен кто-то прийти или приехать… Я знаю: ты приехал! Ты приехал из командировки. Ты был в далекой тайге, ты строил завод…
- Нет! - Егор вскочил. - Я был в другой командировке!
И выбежал из комнаты. А Маша немедленно кинулась к зеркалу. Внимательно оглядела себя, поправила волосы, одернула блузку.
Распахнулась дверь, и в комнату вошел Егор. Он был в свитере и в пилотке с кисточкой, которая в те времена называлась "испанкой".
- Салут, камарадос! - сказал он и поднял сжатый кулак к плечу.
- Здравствуй, Егор, - торжественно ответила Маша. - Я так ждала тебя. Откуда ты приехал?
- Ты не спрашивай, где мы были. Ты просто радуйся, что мы вернулись…
Выжженный город легендарной Испании тридцатых годов. Юркий танк отстреливается на площади с фонтаном. Взрыв. Боевую машину заволокло дымом.
Из откинутого люка вылез командир в комбинезоне и шлеме, вытащив следом раненого товарища. Спрыгнул на мостовую, взвалил на плечо раненого и, отстреливаясь, метнулся в кривые переулки. Он знал скорее направление, чем сам этот городишко, но конечную цель представлял себе вполне отчетливо и стремился сейчас к ней.
Следом с криками бежали фалангисты, стреляя на бегу. Вероятнее всего, они рассчитывали взять его живым, вполне резонно полагая, что человек, который тащит на плече обмякшее тело раненого товарища, никуда от них не денется. И стреляли для устрашения, не стараясь попасть.
А командир, отстреливаясь, кружил по узким улочкам. Порою ему удавалось спрятаться, пропустив мимо преследователей, но в укрытиях он не отсиживался, а продолжал упорно пробиваться к намеченной точке. Через дворы и ограды, улочки и переулки.
Наконец ему удалось вырваться из кольца, и впереди на окраине городка показалась баррикада. Укрываться было негде, и он напрямик бросился к ней. Добежал до баррикады, и в ту же минуту из-за домов показались фалангисты, сразу открывшие уже прицельный огонь по беглецу с тяжелой ношей.
Но командир сумел добраться до баррикады, перебросил раненого товарища, сказал по-русски:
- У этого парня - важное донесение.
Вдруг изогнулся, подняв голову: пуля угодила в спину.
Это был Алексей Трофимов.
- В спину… - стиснув зубы, сказал он.
Но дружеские руки уже тащили его через баррикаду…
Рука в белом халате кладет развернутую зачетку перед преподавателем, шпионившим за Машиной мамой.
- Обождите меня в коридоре, Трофимова, - сказал он, не поднимая головы.
Коридор института. Из дверей кабинета вышла Люба. Остановилась у окна.
Две девушки-студентки в белых халатах подбежали к ней.
- Получила зачет?
- Велел обождать в коридоре.
- Он зануда - ужас! Знаешь, я как-то из вежливости спросила: "Как ваше здоровье?" Так он целый час мне о своих болезнях рассказывал!
Приоткрылась дверь кабинета. Никто не выглянул, только голос раздался:
- Пройдите, Трофимова.
Люба направилась к кабинету.
Преподаватель сидел за столом, больше в кабинете никого не было. Люба остановилась у торца стола.
- Садитесь, - предложил преподаватель. - Придется кое о чем побеседовать.
Люба молча села напротив.
- Мы знаем вас исключительно с положительной стороны, Трофимова. Ваш муж - орденоносец, человек преданный и проверенный. И поэтому мы решили ограничиться разъяснительной беседой.
- Простите, мы - это кто?
- Мы - это партийная организация института.
- Я не являюсь членом партии.
- Вы - нет. А вот ваш муж является. И вам не следует пачкать ему "Личное дело".
- Я ничего не понимаю, - Люба неуверенно улыбнулась. - Я думала, что вы задержали меня по поводу зачета.
- Не прикидывайтесь, все вы понимаете. На прошлой неделе я открыто ходил за вами, чтобы вы заметили и сделали вывод. Но вчера вы опять провели добрых полчаса с этой санитаркой Белкиной. О чем беседовали?
- О детях. Наши дети учатся в одном классе. Только и всего.
- Вы либо наивны, либо хитры. А хитрость, Трофимова, это разум зверя, как сказано у Максима Горького.
- Возможно. Однако мы обе - матери, и вполне естественно, что…
- Естественно беседовать с женой врага народа? Вы это хотели сказать?
- Я всегда говорю то, что хочу сказать. Кроме того, товарищ Сталин в своем выступлении, если вы помните, особо подчеркнул, что родные не отвечают за преступления отца и мужа.
- Совершенно верно, совершенно правильно, - бдительный преподаватель "Основ" весьма смутился. - И все же дурной пример…
- Все же?.. - Люба холодно улыбнулась. - А не кажется ли вам, что вы пытаетесь уточнить товарища Сталина?
Преподаватель рукавом вытер вдруг выступивший на лбу обильный пот. Люба встала.