"Тогда проиграла, теперь выиграла. А я была дурой, я ей так и скажу: прости, мол, дурой была, отставала в развитии. Она поймет. Но только… Зачем я ей теперь? Что интересного я смогу рассказать о себе, о своей жизни?"
Она так и не нашла Катюшу Золотову. Не искала…
Ирина резко села на кровати. Ну вот, довспоминалась. Откопала-таки в памяти одну давнюю мысль, которая, как живая, проскочила в сегодняшний день и, покрутившись в мозгу, готова была пробраться в душу, чтобы испортить настроение как минимум на весь оставшийся день – сиренево-солнечный день рождения. Больно ранящая мысль. Тогда, предполагая разыскать Катьку, она подумала: "Что интересного я смогу рассказать о своей жизни?" А ведь то было время благополучия, когда она всем была довольна и надеялась, что так будет всегда. Кажется, она была счастлива…
Нет, так нельзя. Скоро одиннадцать часов, надо вставать и приниматься за дела. Ирина подбежала к окну, раздернула шторы. Солнце уже ускользнуло в сторону и заглядывало в стекла немного косящим взглядом. Комната как бы разделилась на два треугольника: один, темный, теневой – на месте кровати, другой, ослепительный – на туалетном столике, зеркале и кресле. Необходимо срочно уходить из тени. Ирина накинула халат и побежала в ванную. Она все успеет к вечеру, времени уйма, она умеет быстро работать, хоть иногда и ленится, расслабляется, как сейчас, но это ненадолго, солнца еще много, и в комнате пахнет сиренью.
Сначала надо немного привести себя в порядок. Она уселась в солнечном треугольнике около туалетного столика, пригляделась к своему отражению в зеркале. Все в порядке, только немного припухло под глазами – не стоило так долго валяться в постели. Но скоро припухлость уйдет, и будет нормальное лицо. Не то чтобы оно ей нравилось, но в общем всегда устраивало: губы не слишком толстые, но и не тонкие, отчетливого рисунка; нос ровный, умеренной длины; глаза небольшие, но с загадкой. Нет, к сожалению, не загадочные глаза, а просто глаза, но немного странные. Она сама относилась к этой странности иронически и в детстве говорила: у меня глаза серо-буро-малиновые в крапинку. Ну, это, конечно, слишком сильно сказано. А на самом деле зрачки Ирининых глаз имели свойство менять цвет в зависимости от освещения: на солнце они казались серо-зелеными, а в тени – светло-карими. И еще они реагировали на Иринино настроение. Когда она радовалась или злилась, они вспыхивали почти черным пламенем, и тогда Володя говорил: "Ах, эти жгучие глаза!" Но это он так шутил.
Она пригладила щеткой коротко стриженные темно-русые волосы, густые и слегка волнистые. С некоторых пор она стала пользоваться косметикой, совсем немного, как того требовал наступивший средний возраст. Морщинки пока медлили, лишь прилаживались, примеривались к месту в углах глаз, но кожа, прежде чистая и гладкая, никогда не огорчавшая ее подростковыми прыщами и веснушками, теперь немного потускнела. "Ваша кожа гладкая и сияющая!" – это из рекламы. Сияющая – то есть какая? Потная, что ли? Нет, ей не надо "сияющей" кожи. Пусть будет гладкая. И вот новый крем, который она использует сегодня в первый раз, потому что на коробочке написано: после сорока лет. "После" наступает сегодня.
Она взяла баночку с круглой золоченой крышкой, повертела в руках. Солнечные блики отскакивали от крышки и разбегались по полу и стенам. Такие маленькие круглые золотые медальки…
Золотые медальки… Побрякушки, цацки – бижутерия. А что, школьная золотая медаль из чистого золота отлита, что ли? Кусочек металла, которому суждено многие годы томиться в темной коробке, а то и затеряться случайно при каком-нибудь переезде или ремонте. Жизнь длинная, многое на ее протяжении теряется, а тут – безделка какая-то, медалька. А вот память не теряется, и навсегда остается с тобой горечь, рожденная мелким эпизодом из прошлого.
Катька, позвонившая Ире перед тем, как расстаться окончательно, все выведала у кого-то об Ириных делах, но главных, судьбоносных событий не коснулась. Главным для Катьки было поражение, проигрыш этой предательницы на фоне ее победы. "Медаль тю-тю, филфак тю-тю". Да и в самой Ире, когда утряслись ее житейские проблемы, так и осталась навсегда горечь прошлого поражения и осознание собственной вины в этом поражении – глупого поступка честной правильной девочки.
Конечно, тут был общий прокол, какое-то помутнение мозгов и учителей, и директора школы: очевидная, безоговорочная медалистка номер один. И вдруг, уже к концу экзаменов, хватились: ба! у девочки-то четверка по черчению. Предмет, конечно, не главный, но оценка идет в аттестат зрелости. Ужас, ужас! – план школы по медалистам срывается!
Да, с черчением у Иры было плохо. Она сама называла себя "идиоткой пространства". Такая вот особенность мозга: она не ориентировалась на местности, путала расположение улиц и домов, поворачивала направо, когда требовалось повернуть налево, и хоть убей не могла по виду сверху и сбоку на самом простом чертеже представить общий вид предмета. Четверка по черчению была, вообще говоря, данью отличнице за прочие успехи. И за старание, конечно. И вот получился казус.
Выход нашли быстро. Ирочку вызвали к директору и ласково, но твердо, подчеркивая праведность намеченного предприятия, посоветовали выполнить несколько простых работ, предложенных чертежником, получить за каждую "отлично" и, стало быть, пятерку в аттестате. Дело нехитрое.
– А если у меня не получится на "отлично"?
– Получится, получится, Иван Иванович тебе поможет.
– То есть сделает за меня?
– Да бог с тобой! Он просто будет рядом.
Вот, пожалуйста. Все честно. Никаких приписок в классном журнале, никаких исправлений там же. Сделаешь сама, а Иван Иванович поможет – и получишь золотую медаль, которую вполне заслужила. "Не заслужила", – сказала Ира, и все уговоры разбились об упрямство правильной девочки. Разбилась и золотая медаль, а вместе с нею треснула репутация школы, не выполнившей план по наградам, и вожделенный филфак рухнул прямо у Иры на глазах.
– В университет не ходи, – сказала филолог Ксения Алексеевна. – Без медали не поступишь.
– А может, попробовать?
– Не стоит. Туда поступают только очень талантливые и блатные. Ты не потянешь.
И правда, что темнить? Способности у Иры так себе, эрудиция не выше средней нормы, блата у мамы-филолога нет.
– Иди в Институт культуры, на библиотечный. Для тебя самое место – ты ведь любишь книги.
Ага. Угу. Конечно, Ира послушалась, а про себя подумала: "Катька бы все-таки попробовала, и пять раз, и десять – до победы".
Она легко поступила на библиотечный факультет и не жалела об этом. Только вот горечь осталась. Нет-нет да и вспомнит она, как ускользнул из рук золотой зайчик, и подумает про себя: "Вот дура была, принципиальная…" Была – значит, в прошедшем времени. А потом? А дальше?..
Кухня вся залита солнцем – Володя, завтракая, раздернул занавески, он не любит сумрака, но для работы света и тепла слишком много. Ирина сомкнула занавески и как будто притушила солнечную лампу. Теперь можно работать. Меню продумано заранее: "пожарские" котлеты, рыба в томате, "оливье" и "шарлотка" – все любимые семейные кушанья. Расчетливые хозяйки не пекут весной "шарлотку", потому что яблоки сильно дорожают к этому времени. Но то слишком расчетливые хозяйки, а Ирина экономила умеренно и не впадала в крайности. Купить килограмм дорогих яблок для еще более дорогих детей и мужа – это приятно, тем более что торт стоил бы явно дороже.
Начать надо с котлет. Кусочки куриного филе легко проскакивают в воронку мясорубки и кудрявой горкой ложатся на дно миски. Мясорубка ревет, как дикий зверь, зато вся процедура требует не более двух минут. Электромясорубка – гениальное изобретение человечества, спасение женщин от каторжного труда, когда крутишь и крутишь тяжелую неподатливую ручку, утирая пот с лица и проклиная свою нелегкую долю. Этот агрегат купил Володя три года назад, гордо поставил на стол и сказал проникновенно: "Вот, Иришка, береги себя нам на радость". Он в то время был особенно заботливым и нежным, даже более нежным, чем в первые дни их знакомства. Нет, не в первые, во вторые дни. А в первые… Да уж, наворотила она тогда…