"Я попрошу вас взять себя в руки, – произнес человек авторитетно и веско. – Я попрошу одного или нескольких представителей от митинга проследовать в здание и внятно изложить причины вашего недовольства. Руководство телевидения и радио в недоумении. На наш взгляд, за последние несколько дней в эфир не давался ни один материал, способный вызвать такую бурю. Но вам придется осознать, что вы ничего не добьетесь бессвязными выкриками и беспочвенными оскорблениями".
"Армию! – послышались голоса. – Давай сюда Армию!"
"Власти захотели? – вторили другие. – Не бойтесь, нас не проведешь!"
Человек в окне смешался.
"Армию? – спросил он ошарашенно. – Какую армию? Командующий военным округом…" – конец фразы потонул в галдеже, набравшем прежнюю силу.
"Не забивайте баки! – кричали. – Спасения! "Армию Спасения!" Пусть покажутся! В отставку командующего! Долой округ!"
"Ничего не понимаю, – сказал уважаемый человек кому-то, стоявшему сзади. Он снова поднял мегафон: – Граждане! Соотечественники! Руководство не знает, о какой "Армии Спасения" идет речь. Мы не сможем удовлетворить ваше любопытство, если наш диалог будет и дальше вестись в подобном ключе. Прошу представителей войти в здание телецентра, мы готовы их выслушать. Все".
Спикер, подтверждая свое "все", решительно рубанул рукой воздух и отступил вглубь. Сразу сомкнулись шторы. Толпа волновалась, начались жаркие дискуссии. Различные группировки стремились выдвинуть своих кандидатов в представители, последним пришлось нелегко, двоим даже досталось чем-то тяжелым. Серьезных увечий, впрочем, не было. Наконец, пять человек, яростно подталкиваемые в спины, с отблесками пламени костра на лицах поднялись по ступеням и, отдав на ходу последние распоряжения провожающим, скрылись внутри здания. Воцарилась напряженная тишина. В той тишине уже витал дух грядущего разочарования, ибо многим давно хотелось бить и крушить, а побоище откладывалось.
Время шло. Кто-то распустил слух, будто представители коварно захвачены врагом и теперь, люто замордованные, готовятся расстаться с жизнью. Но власти не дремали. Не успел слух исполниться убедительности, как один из делегатов на мгновение возник в окне и успокаивающе помахал народу. Эта малость переломила ситуацию. Напряжение спало, прозвучали первые негромкие шутки, умолкли и в недоверчивом молчании расхаживали взад-вперед неистовые священнослужители. Когда двери телецентра вновь распахнулись и делегаты, живые и обласканные, появились на пороге – да не одни, весь цвет телерадиокомпании вышел следом за ними к общественности, – люди обступили крыльцо и затихли. "Все в порядке", – шепотом бросил правому флангу один из представителей, упреждая речи более солидных лиц, и развел руками, как бы извиняясь. Городской авторитет тем временем уверенно шагнул вперед.
"Граждане! – возвестил он весело и дружелюбно. – Произошло непонятное недоразумение. Руководство телевидения никогда не давало эфирное время пресловутой "Армии Спасения". Мы сами в растерянности и не можем взять в толк, каким образом на экранах отдельных – подчеркиваю, отдельных! – телезрителей оказались люди, столь безответственно вас взволновавшие. Более того, телевидение готово всеми имеющимися средствами доказать вам, что в указанные часы транслировался повтор развлекательной программы "Найди меня". Мое личное мнение таково: группа злоумышленников, не выявленных пока хулиганов, изыскала каким-то способом возможность прорваться в эфир и дестабилизировать обстановку. Мы тем более в недоумении, что действия их носят характер примитивной, глупой шутки. Если вас не убедили мои слова – что ж, мы готовы пригласить в здание телецентра всех желающих. Пусть они сами убедятся: все структурные подразделения функционируют нормально, никакой "Армии Спасения" на телевидении нет, обстановка в городе и стране контролируется".
Толпа удивленно бухтела. Многие в раздражении шли уже прочь, сплевывая на ходу и посылая всех к черту. Кто-то от нечего делать пинал тлеющие доски, разоряя костер. Другие, не желавшие верить, что дело окончилось пшиком, бестолково стояли возле крыльца и бездумно прислушивались к обрывкам высокой беседы, принимавшей все более задушевный характер. Желающих обыскать здание не нашлось, уходили восвояси священники, каждый – в сопровождении небольшой группки людей, и продолжали что-то говорить, а преданное стадо внимательно слушало. Тем, кто слишком разгорелся от собственной удали, пришлось очнуться от дурмана, и теперь они мерзли вдвойне. Улица пустела на глазах, погасли прожекторы, захлопнулись двери. Далекое монотонное гудение слилось с неподвижной стужей, сковавшей город.
7
"Этого не может быть", – медленно проговорил отец Борис, глядя в землю. Они притаились в темном закоулке, за телефонной будкой и наблюдали за притихшим телецентром.
Гриша Ф. согласно кивнул.
"Нас проверяют, – сказал отец Борис. – Господи, о чем я. Какая самоуверенность, будь она неладна".
Гриша сверлил глазами темный прямоугольник двери.
Отец Борис сорвал перчатки и принялся дышать на застывшие кулаки. Налетел ветер, начали слезиться глаза. Он поднес руки горстями ко рту, и от горячего пара растаяли на миг мелкие льдинки в бороде и усах.
Гриша крадучись двинулся вперед. Он не оглядывался на отца Бориса, словно потеряв уже всякий интерес к другу и не волнуясь, идет ли тот следом или задал стрекача. Отец Борис догнал его и зашагал рядом.
"Как ты думаешь, что там внутри?" – спросил Гриша. Это были первые слова, произнесенные им с минуты появления у телецентра.
"Неправомочный вопрос", – возразил отец Борис, отдуваясь, хотя шли они медленно.
"Ну а все-таки? – настаивал Гриша. – Ты же сам рассказывал про склонность. Только верой и тому подобное?"
Отец Борис ничего на это не ответил.
Они замешкались у двери, не смея сделать последний шаг. Вдалеке с воем раскрутилась спираль сирены и быстро угасла, спеша кому-то на помощь или на погибель. Взглянув друг на друга, они вдруг – оба одинаково криво – усмехнулись и положили пальцы на дверную ручку.
Дверь отворилась бесшумно.
В вестибюле было сумрачно. Никем не остановленные, они, посовещавшись шепотом, отправились в правое крыло. Вытертая ковровая дорожка гасила и без того чуть слышный звук их шагов. Людей не было; Гриша толкнул одну из дверей, но та оказалась запертой. Создавалось впечатление, что в здании не просто пусто, в нем никогда никого больше не будет. Тускло отсвечивали застекленные стенды, сквозь стекла слепо глядели неразличимые, почерневшие групповые портреты. В конце коридора обнаружился узкий проход налево. Темнота не позволяла рассмотреть, что там делается, в этом проходе. Гриша и отец Борис продолжили путь на цыпочках и шли удивительно долго, держа руки вытянутыми вперед. Когда вспыхнул свет, Гриша чуть не упал, споткнувшись о крепившую дорожку стальную скобу. Отец Борис налетел на него, отпрянул, жмурясь и прикрывая глаза ладонью.
Они дошли до самого конца длинного коридорчика, коридорчик заканчивался слепо, тупиком. В тупике стоял неказистый стол со сложенной вчетверо и подсунутой под одну из ножек бумажкой. За столом сидел плотник, сосед Гриши, необычно трезвый и сосредоточенный.
"Не просто плотник", – подумал Гриша зачем-то.
"Все-таки пришли, – сказал плотник, вставая. – Добре. Александр!" – позвал он.
Сбоку распахнулась дверь, на которую они поначалу не обратили внимания. Вышел молодой человек Александр, подтянутый и серьезный. Он был одет в спортивный костюм и кроссовки. Живот исчез. Краем уха Гриша уловил, что откуда-то издалека еле слышно доносится детское мяуканье.
"Я, признаться, этого ждал, – сказал Александр приветливо. – Позвольте вас поздравить. Прошу минутку подождать, – он снова ненадолго скрылся в комнате, а когда вернулся, в руках у него были две конторские тетради. Гриша успел заметить, что на обложке одной из них синим фломастером было выведено слово "действие". – Распишитесь тут скоренько", – предложил Александр, разворачивая сперва одну, а потом вторую тетрадь на чистой странице.
Гриша Ф. медленно приблизился к столу, поискал глазами ручку. "Надеюсь, не кровью?" – оскалился он тоскливо. "Чушь какая", – поморщился Александр и вручил ему карандаш. Гриша неуклюже расписался. Отец Борис последовал его примеру, сжимая другой, вспотевшей рукой нагревшийся крест.
"Все, порядок, – довольно сказал Александр. – Можете идти. Хотя постойте. Сувенир на память", – он порылся за пазухой, достал какую-то бумагу и подал Грише. Гриша расправил листок, прочел. Патент на право торговли пивом. Трехмесячный.
"Продолжайте ваше путешествие, – Александр ступил вперед и сделал приглашающий жест. – Я вас провожу".
Они покорно прошли за ним в помещение, оказавшееся проходным, перебрались в незнакомый коридор.
"И долго нам путешествовать?" – осведомился отец Борис.
"Ну не знаю, – удивленно вскинул брови Александр, продолжая идти. – Может быть, сорок лет. Может – сорок дней".
Они остановились. Перед ними была очередная – последняя на их пути – запертая дверь.
"Вы – Бог?" – спросил отец Борис.
Александр ответил:
"Ага. А ты – дурак".
"Что там, за дверью?" – подал голос Гриша.
"О! – закатил глаза Александр. – Реки – вот такой ширины! Горы – вот такой глубины! Крокодилы, бегемоты. Обезьяны, кашалоты. Библейские пустыни с барханами, верблюдами и бедуинами. Выметайтесь".
Он наподдал дверь. Гриша и отец Борис очутились снаружи, и дверь глухо стукнула позади.
Они стояли по другую сторону здания. Пустынная улица лежала перед ними, наполненная ледяной ночью. Слева – замороженный садик, правее – светофор, бредивший желтым светом. Короче – город как город.
(с) март-май 1993