- Он подкараулил женщину, заговорил с ней. И она привела его к себе, один-единственный раз он поднялся в ту квартиру. Из окна увидел свое окно, свою комнату. Что дальше? Никакой ласки, никакой нежности, никаких слов - только секс, ничего, кроме секса, безудержного секса. А потом она разом пресекла любые контакты. Дверца шкафа с тех пор всегда была открыта. В окно ему был виден лишь край кровати. Иногда он видел и клиентов, те приходили, уходили, как правило, это были хорошо одетые мужчины, приезжавшие на солидных БМВ и "ягуарах", которые они оставляли за два квартала от ее дома, как он однажды заметил. Он забросил работу, не мог заставить себя сесть за стол. А если все-таки возвращался к своим статистическим отчетам, то делал ошибки, чудовищные ошибки.
- Все ясно. Можешь не продолжать, конец я знаю.
- Что? Погоди, но это же мой роман.
Она смеется:
- Глупости! Это один из бродячих сюжетов, существует тысяча его разновидностей. История - банальней не бывает.
- Как? Я же сам еще не знаю, чем она кончится!
Опять загремели барабаны, внезапно и жестко ударила волна грохота, прямиком в солнечное сплетение.
- Ерунда! - кричит она мне в ухо. - Один мой телефонный клиент говорит, никаких новых сюжетов больше нет! Остались, говорит, только истории, которые рассказывают по телефону и которые он слушает, сперва проверив ход своих часов.
- Так как же все кончается?
- Очень просто. Однажды ночью его жена услышала крик с улицы. Она удивилась, что такое? Туда-сюда сунулась, зовет мужа, входит в его комнату, окно настежь. Выглядывает. А он внизу лежит. В руке стиснут полевой бинокль. Жена поднимает голову и видит в окне напротив голую бабу, которая машет ей рукой. Классический бродячий сюжет, по телефону такую историю никто уже не станет слушать. Постой, да ты никак плачешь?
- Я, кажется, разгрыз этот чертов зеленый перец. Да, финал незатейливый, - говорю я и думаю: не надо писать эту историю. Ну и прекрасно, думаю. Да, несомненно, теперь у меня гора с плеч. И начало не надо придумывать - зачем? А то, что уже набрано, сотру одним нажатием клавиши, delete - и готово.
- Ты расстроился из-за этой истории?
- Я? И не думал. - Я поставил пустую миску на столик. В самом деле, меня огорчает только пропажа картофельного каталога. В голове гудит от этого ямайского пива и ударных волн, мне уже все на свете безразлично, я постепенно ухожу в себя, и это приятно. Вентилятор под потолком скручивает спирали из дыма и горячего воздуха. Грохот рэгги стекает по мне, стекает вниз, теснит мысли, скачущие как сумасшедшие, куда-то в область диафрагмы.
На площадке для танцев - собственно, это крохотный пятачок, не занятый столиками, - движение ускоряется, никто уже не танцует сам по себе, тела касаются друг друга, тела мужчин, тела женщин, они танцуют друг перед другом или позади друг друга, женщина с огненно-красной башней волос танцует с громадным негром, у него во рту сверкает золотой зуб с бриллиантом, женщина кружится, а негр не отстает ни на шаг, крутится возле ее вращающегося зада, как бы подталкивая. Но в то же время - не касаясь.
- Пошли, - слышу я. - Танцевать! - Она сразу берет немыслимый темп, мне приходится здорово потрудиться, меж тем в голове проносятся странные мысли: хорошо, что ты приучил себя к ежедневным утренним пробежкам, хорошо бы не сразу выдохнуться, хорошо бы не толкнуть ее нечаянно, хорошо бы ей не подвернуть ногу, каблуки же немыслимо высокие, ужасно высокие, - она вдруг сменила темп - танцует медленно, и мне это совсем не нравится, я же только-только по-настоящему разошелся, а она танцует еле-еле, точно в замедленной съемке, у меня же эти заторможенные движения как раз не получаются, вдобавок начинает казаться, что я дергаюсь, как петрушка на ниточках, а она танцует совсем близко и еще приближается, еще, теперь уже совсем близко, я ощущаю дуновение запаха, это ее пряные сладкие духи, аромат накатывает тяжелой волной, но она не касается меня, держится на едва заметной дистанции. Другие пары танцуют словно в экстазе, тесно прижавшись друг к другу, но, как ни странно, никто не толкает других, не задевает даже. И вдруг сзади кто-то с силой дает мне пинка, и я налетаю на нее и ощущаю ее тело, нежное, мягкое, и отчего-то на секунду кажется, что я танцую с мужчиной, что внизу живота у нее есть нечто, чего у женщины быть не может. Натуральные-ненатуральные черные волосы взлетают кверху, она смотрит на меня, смеется и вдруг, по-дирижерски взмахнув руками, снова пускается в быстрый танец.
Показалось, да, конечно, показалось. Может быть, это съехавшая вперед гигиеническая прокладка. Или штучка такая, сумочка специальная, продаются теперь, женщины их используют в поездках или если отправляются в сомнительные городские кварталы, сумочка специальная, раньше их носили на поясе, а теперь вон где пришпандоривают, для безопасности якобы, а может, еще зачем… Видел я такое изделие в Нью-Йорке, в магазине на Хьюстон-стрит. Из черной замши, ни дать ни взять сосиска. В них деньги прячут, скрутив в трубочку.
Теперь она танцует очень сдержанно, движения скупые, но совсем легкие, непринужденные. Музыка оборвалась. Я пыхчу, весь мокрый от пота, но чувствую себя превосходно, такого уже несколько лет не бывало, ощущаю легкость - это ее легкость передалась мне.
Подошла барменша, снова сует мне бутылку и говорит:
- Приветик, Тина! Тебе тоже пивка? - выуживает откуда-то вторую бутылку. Я плачу. Девица забирает две десятки. Но я помалкиваю, никаких возражений - не хочу показаться старым скрягой. И думаю: так-так, она знакома с официанткой, значит, частенько здесь бывает.
- А ты с колечком?
- Подарили сегодня.
- Ну ты и врать! - смеется она.
- Что значит - врать? - Я не на шутку обозлился. Потому что вспомнилось, как она надула меня вчера, как и сегодня уже соврала, что была в бассейне.
Она пьет из горлышка. При том что платье на ней блестящее, как металл, манера эта производит впечатление убийственно вульгарное. Она берет меня под руку. Тот гнусный тип, патлатый, смотрит в нашу сторону и на сей раз - с неприкрыто похотливой ухмылкой. Я одариваю его мимолетной снисходительно-насмешливой улыбкой.
- А ты отлично плаваешь кролем, - говорит она. - И поворот у стенки неплохо удался.
- Что?!
- Да-да. Но ужасно смешно было смотреть, как ты на полном ходу врезался в бабушку, и она забултыхалась в воде, точно престарелая китиха. - Смотрит мне в лицо и смеется. - Сейчас ты… ну в точности, ой, не знаю прямо, как и сказать-то… ха-ха-ха, слов нет! - Она быстро целует меня. - Пойдем ко мне. Заберешь мою дипломную работу о картошке в немецкой литературе.
Я стою дурак дураком, в руке бутылка ямайского пива. Отпиваю глоток, чтобы привести в порядок мысли и думаю: у этого ямайского пойла вкус отвратный, похоже на смесь светлого и темного солодового; думаю: выходит, она все-таки была в бассейне, выходит, видела тебя, все-таки была там? Но где же, думаю, откуда же она за тобой следила? Думаю: надо сейчас же выйти на воздух, иначе грохнусь, думаю: в бассейне был без очков, думаю: но у меня близорукость всего две диоптрии, я же отлично узнаю знакомых на другой стороне улицы. Значит, думаю, я должен был бы узнать ее, а если не узнал, значит, она где-то пряталась, но где же, где?
- Твои мысли опять где-то далеко, - говорит она. - А я тут.
И в эту минуту я вспомнил - спущенная с края бассейна веревка и мальчонка, белобрысый мальчонка, который, болтаясь на веревке, учился плавать.
- Пойдем, - говорит она. - Пойдем ко мне. Я хочу по-настоящему быть с тобой, а если я обещаю - по-настоящему, не сомневайся, так и будет. - Она смотрит на меня в упор, смотрит не приветливо, а со звериной серьезностью, которая излучается из глубины ее глаз, обведенных черным, темных под искусственными ресницами.
Боязнь глубины, думаю я, и словно слышу свой собственный голос где-то в глубинах мозга: боязнь глубины.
- Да, - говорю вслух, - точно.
Она не поняла:
- Что?
- Сейчас приду, понимаешь, это ямайское пиво…
- Давай. Жду тебя здесь.
Я проталкиваюсь между танцующими, от двери оглядываюсь - она смотрит мне вслед, нет, не насмешливо, серьезно, без улыбки, напряженным серьезным взглядом, вот как она смотрит. Или он?
Я миную дверь туалета и прохожу в кухню, добродушный негр в белом поварском колпаке вытряхивает в кастрюлю с черной фасолью "чаппи" из баночек. Говорю:
- У вас очень вкусный чили кон карне.
Негр, кивнув, поднимает здоровенный черпак, словно собирается дать мне попробовать новое блюдо. Смеется. Я думаю: ну хоть история с "чаппи" - не бродячий сюжет, и через черный ход выскальзываю на улицу. В кромешный мрак.
Глава 18
МОГИЛЬНЫЙ ОРАТОР
Я решил съесть сосиску с карри и двинулся в сторону вокзала Цоо, там, помнится, был ларек, открытый до самого утра. Пахло прогорклым жиром, жарившиеся на электрогриле сосиски съежились и были не больше мизинца, темно-коричневая кожура потрескалась и полопалась.
- Марочки не будет? - попросил нищий старик, на голове у него была толстая вязанная крючком шапка, похожая на колпак-грелку, какие надевают на кофейники. Дал ему пятьдесят пфеннигов. Он раз сто кивнул в знак благодарности и пожелал мне "успешной ночи".
- Что значит "успешной"?
При этих словах его лицо задергалось, по нему точно заплясали языки пламени.
- Жар, - забормотал он, - вот здесь, в голове, не войдешь, не войдешь, вот и первое крыло готово, отпилено, затоптано в прах. Прах, прах, прах в моей головушке, а сон из головушки улетел. - Старик поперхнулся. - Тигровый питон воюет, коршун не воюет, - он начал нести что-то уж вовсе непонятное.