Глава 14
ОЗЕРО ВАННЗЕЕ
Встречный ветер шурует в желто-коричневых волосах бабульки. Опущены все окна допотопного вагона электрички, построенного еще в тридцатых. Деревянные скамейки в эру ГДР обтянули светло-зеленым поролоном и обили темно-зеленым кожзаменителем. Кроме этой бабульки и меня, в вагоне еще двое мальчишек. Они стоят у открытой двери - открыли во время движения, что, разумеется, запрещено, в точности как мы любили делать когда-то в детстве. Мы с Дикенмайером. Мы с ним ездили в Бланкенезе и там, на берегу Эльбы, отправлялись на поиски истоков Ориноко. Сумки с купальными принадлежностями мальчишки поставили на скамейку. Должно быть, промаялись всю вторую половину дня на послеобеденных уроках, а теперь решили поплавать. Бабулька, она сидит напротив меня, напряженно глядит в окно. Поезд остановился. Вокруг станции теснятся огородики с деревянными домишками. В надувном пластиковом бассейне плещутся два малыша, под вишневым деревцем накрыт стол - тарелки, чашки. Пожилая женщина выходит из дома, несет на стол форму для выпечки, в которой наверняка масляный кекс, молодая женщина разливает кофе. Развалясь в шезлонге, читает газету пожилой мужчина. Как только поезд остановился, в вагоне настала одуряющая жара. Пот бежит за воротник. - Вот и здесь все будут сносить. Домики летние, видите? Все долой, - сказала бабулька, не отводя глаз от картины за окном. - Говорят, построились тут незаконно сразу после войны.
Поезд наконец тронулся, и в окна полетел встречный ветер, теплый, но от него все же стало прохладнее. Мальчишки опять открыли дверь, и ветер снова взъерошил волосы бабульки, плохо выкрашенные, клочковатые, коричнево-желтые. По моим прикидкам, ей было лет шестьдесят пять, но может быть, и больше. Блузка, вне всякого сомнения, пятидесятых годов, с застроченными складочками вдоль застежки, с рюшками, белый нейлон от времени пожелтел. Бабулька вдруг обернулась и смерила мальчишек злобным взглядом. А тем хоть бы что, они и не заметили, болтали себе и смеялись. На коленях старуха держала продуктовую сумку, из кожзаменителя. Оттуда торчало горлышко термоса. Я решил отвлечь внимание строгой старушки от мальчишек.
- Вы едете купаться?
Она изумленно подняла брови, и с ее лица на миг исчезло суровое выражение, но тут же она опять будто окаменела:
- Нет.
- А я вот решил поплавать. Вы не скажете, где тут пляж получше?
- А вам где надо сойти? - спросила она подозрительно.
- Да вот я слышал, на Ваннзее есть оборудованный пляж.
- Тогда вам на Николасзее надо, как выйдете из вокзала, сразу по правую руку мост будет, перейдете, а там все прямо, прямо, на озеро и придете. На Ваннзее. Пляж там есть.
- Целый день жду не дождусь, скорей бы в воду, - сказал я. - Жарища несусветная. А вы, значит, не купаться едете?
Она не сразу ответила:
- Куда уж. Плавать не умею.
- И никогда не пробовали научиться?
- Куда уж. По-настоящему - нет. Да и стряслось со мной…
- Что?
- Шарфюрерша из Союза немецких девушек раз взяла да столкнула меня в воду. Испугалась я ужас как, воды наглоталась, тонуть стала. Я, - она запнулась, - после того случая очень стала воды бояться. А шарфюрерше медаль дали за спасение утопающих, потому как она меня на берег-то вытащила. - Она вымученно улыбнулась и покачала головой.
В ответ я рассказал, как меня однажды уговорили прыгнуть с пятиметровой вышки. Я поднялся и посмотрел вниз. Все кричали: прыгай, прыгай! Но я не прыгнул. Спустился так же, как поднялся. И все надо мной смеялись, мальчишки и тренер. И с тех пор все меня считали трусом.
- А после не пробовали прыгнуть?
- Пробовал. Позднее. Один человек объяснил мне, как надо прыгать. Нельзя смотреть вниз. Надо смотреть вперед на воду и еще надо сказать себе: сейчас я взлечу. Волшебное ощущение.
- Да, - сказала старушка. - Наверное, и правда хорошо.
- А вы едете на пикник? - Я показал на термос.
- Куда там! - впервые за все время она засмеялась. - Нет, и никогда не была. - Снова на лбу у нее появилась мрачная складка. - Разве не безобразие - турки эти сидят там, возле Рейхстага, у разведенного огня. Вонь кругом от горелого жира, грязь после них.
- Турки за собой убирают, после них чисто. По-моему, это наши немецкие подростки набросали там банок из-под пива.
- Это вы так думаете. - Она опять напряженно уставилась в окно, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Один из мальчишек - они стояли все там же, у двери, - помахал мне за ее спиной баллончиком с синей краской. Оба, ухмыляясь, показывали на всклокоченные желто-бурые волосы бабулечки и явно собирались брызнуть на них краской. Я ухмыльнулся в ответ и повернул голову, чтобы они увидели зеленые полосы у меня на затылке. Мальчишки восхищенно подняли вверх большие пальцы.
Бабулька постучала пальцем в стекло.
- Вон там в войну разгружали товарные составы. На этом поле - я в газете прочитала - растут с тех пор самые диковинные растения, со всей Европы, даже со всего света, из тех стран, где побывали немецкие войска: из Франции, Италии и России. - Она открутила крышку термоса. - Попить не хотите? Чай с лимоном. Хорошо жажду утоляет. Мне в жару много пить надо. Сердце пошаливает.
Я заколебался.
- У меня и чашка есть, чистая. - Она выудила из сумки пластмассовую чашечку.
- Спасибо. - Я сразу почувствовал жажду. Она налила мне чаю, он оказался в точности такой, как мама давала мне с собой в термосе, в детстве, когда мы с Дикенмайером ездили на Эльбу. - Сладкий, но с кислинкой, - сказал я, - и жажду утоляет.
- Да, сахара надо не жалеть, в этом весь секрет.
- Ох, как хорошо. А то мне сегодня уже два раза спиртное пришлось пить. Второй раз - у парикмахера. Позавчера я был у другого парикмахера, так он мне выстриг три ступеньки на затылке, пришлось заново стричься.
- Безобразие, - сказала бабулечка.
Я повернулся, давая ей полюбоваться моим затылком.
- Батюшки! Вот так история! - И она засмеялась, сперва тихонько, потом все громче. - Вот так история! Можно подумать, вы прислонились головой к окрашенному забору. - Она смахнула выступившие от смеха слезы. - Ну и ну, ох, горюшко.
- Вот именно. Пришлось сегодня пойти в салон мужских причесок, а там угостили меня "Карибской мечтой", голубая такая, вкусная мечта была, но теперь жажда мучает безумная. А сколько содрали, даже сказать боюсь.
- Еще чаю хотите?
- Спасибо, не откажусь. Но только если вам останется достаточно. Вы ведь сказали, вам надо много пить.
- В ателье чего-нибудь найду в холодильнике.
- В ателье?
- Ага. Я на работу еду, убираться. В ателье дизайна. - Слова "ателье дизайна" прозвучали в ее устах довольно странно.
- Что же делают эти ваши дизайнеры?
- Да что хотите. Оправы для очков солнечных. Утюги, грелки.
- А пенсию не получаете?
- Пенсия… разве ж это деньги? - Она махнула рукой. - Шестьсот марок, гроши, на них не проживешь. - И опять уставилась в окно. - Я сейчас от тетки еду. В доме престарелых она. Девяносто лет. Уже не ходит, и все-то во рту ей жжет. Говорит, пища у них там, в доме престарелых, слишком острая. Два меню всего, и оба очень острые. Вот у нее язык-то и горит, как поест, очень, говорит, измучилась. Это у нее началось с тех самых пор, как продала она всю мебель, а продать пришлось - комнатка у нее теперь маленькая, мебель там казенная. Вот с того самого дня во рту у нее прямо горит, и челюсть вставную она носить не может. Я приезжаю и вижу - все сидит и картофелечисткой челюсть скребет, подправляет, значит. - Она засмеялась, покачивая головой. Объявили следующую остановку. - Ага, моя. Выхожу на следующей.
- Ну, всего вам доброго.
- Спасибо. - Она встала и подошла к двери, именно к той, возле которой стояли мальчишки. Поезд замедлил ход. Мальчишки раздвинули дверь во всю ширину. Ветер стал с силой трепать волосы бабулечки. Один парень вытащил баллончик, поднял… глядя на меня, мотнул головой, как бы спрашивая: ну что, брызнуть? И тут бабулечка с молниеносной быстротой схватила его руку и вывернула, загнув за спину.
- Уй-юй-юй, ты, черт! - Парень согнулся в три погибели, баллончик выпал из пальцев и покатился по полу вагона.
- Показали мне приемчик недавно, так что ты полегче в другой раз. - Бабулечка вышла на перрон. Проходя мимо моего окна, она обернулась и кивнула на прощанье.
- Во сатана бабка! - Парень потер запястье. - А с виду и не скажешь, такая старая вешалка.
Он вытащил из-под скамейки свой баллончик. На его красной футболке теперь была ярко-синяя полоса. Я засмеялся:
- Она тебя покрасила.
- Это я сам, должно. Она ж руку мне вывернула. Ну карга! Bay!
Мальчишки подошли ближе и беззастенчиво воззрились на мой затылок, один в красной футболке, по которой теперь протянулась синяя полоса, и второй, ростом пониже, с золотой серьгой в ухе, оба в широченных штанах с накладными карманами.
- Круто, - сказал парень с серьгой. - Первый класс. Цвет шикарный. Это где вас так покрасили?
- Обошлось недешево, мальчики, - уклончиво ответил я.
- Сколько?
- Шестьдесят, - солгал я.
- Ну, это еще мало.
- А вы купаться едете? - спросил я.
- Не, купаться после. Сперва порисуем.
- Где же?
Парень с серьгой открыл сумку, вынул лежавшее сверху полотенце и показал, что там еще лежит. Перчатки и несколько баллончиков с краской - красной, желтой и черной - цвета государственного флага.
Меня удивило то, что они совершенно спокойно показывали все это и не скрывали своих планов. Все дело, подумал я, в трех моих зеленых полосах, это они помогают мне с такой легкостью устанавливать контакты.