* * *
Первое, что я увидел на улице, - телефонная будка, из которой вчера вечером пытался позвонить Тине. Уже после бассейна. Хотел сказать: за шутку, которую она со мной сыграла, не жаль отдать шесть сотен. И непринужденно засмеяться. Но ее номер не отвечал - занято, занято, занято, и вот тут я обозлился и злился все больше, чуть не лопнул от злости, потому что подумал, ага, теперь она разговаривает с другим и, может быть, рассказывает гораздо более забористую историю, и счетчик крутится, как бешеный, причем в квартирах-то нет никаких счетчиков, ты себе говоришь, время бежит, а ты и не подозреваешь, на какую сумму уже наболтал, зато потом подпрыгнешь от неожиданности, когда телефонная компания пришлет счет. И наверняка вчера, пока я бултыхался в теплой воде - я же целый час проторчал в бассейне, - она говорила по телефону, так сказать, зарабатывала на жизнь, пока я плавал там туда-сюда среди пенсионеров. А теперь какой-нибудь похотливый олух слушает ее, развесив уши. Олух? - вот ты и есть олух, подумал я и даже вслух произнес: "Олух, законченный идиот - вот ты кто, полудурок, осел!" Странно - я сам себя назвал во втором лице, не "я осел, я идиот", а "ты идиот", странно.
Вчера я долго не мог сомкнуть глаз - все соображал, как бы ей отплатить.
* * *
Я свернул за угол, здесь я вчера заметил маленький продуктовый магазинчик. В лавке продавали также бутерброды с колбасой и сыром. Толкнул дверь - звякнул колокольчик. За прилавком я увидел старушку в белом халате, а помогала женщина, которая годилась ей в дочери.
- Бутерброд с сыром, пожалуйста.
- Какой сыр вы предпочитаете? Есть эмменталь, гауда, тильзитский.
- Пожалуй, тильзитский.
Дочь хозяйки стала разрезать булочку.
- Раньше, - заговорила старушка, - прямо из Тильзита привозили сыр и масло, до войны еще. Название у сыра старое, а города того нет больше.
- Ну почему же? Есть город. Называется только по-другому.
- Нет. Раз переименовали, значит, и сам город не тот уже. Камни да стены прежние, но никто из людей, которые там теперь живут, уже не называет город по-старому. Да они же и говорят по-русски. Так что совсем другой город стал. Сыр тильзитский - единственная память о старом городе, вкусный сыр, ничего не скажешь.
Дочь намазала булочку маслом, сверху положила два кусочка сыра. Передала бутерброд хозяйке, а та - мне. Дочь - ей было, по-моему, лет шестьдесят - мельком взглянула на меня, быстро и равнодушно, а старушка приветливо заулыбалась, протягивая через прилавок бутерброд.
- Булочки остались у нас? - спросила она у дочери. Та покачала головой. - Сходи, принеси десяток, нет, восьми штук хватит. Десять часов скоро, уже вряд ли кто придет за булочками к завтраку.
Дочь, как была - в белом халате, вышла на улицу, колокольчик на двери снова звякнул.
- Попить чего-нибудь не хотите?
- Да-да. Кофе у вас есть?
- Варить кофе нам не разрешается. Может, молока выпьете, а то, хотите, пахтанье есть.
- Пахтанье? Очень хорошо.
Она подала мне большую кружку с пахтаньем и соломинку.
- В конце года закрываем лавку. А открылись мы шестьдесят лет тому назад. Тогда еще муж мой был жив. Двадцать лет как он умер. Торговля нынче не идет. Жаль. Людям-то куда ведь проще забежать в магазинчик на своей улице, масла купить свежего к столу и прочего, чем три раза в неделю тяжеленные сумки из супермаркета таскать. А вы, наверное, погостить к кому-то приехали?
Я хотел ответить, да, приехал в гости, - чтобы избежать дальнейших расспросов, но подумал: зачем же врать этой милой старой женщине? И рассказал, ради чего приехал в Берлин.
Она засмеялась:
- Надо же, чего не бывает на свете! Писатель про картошку пишет!
- А картошку вы тоже продаете?
- Да. Но у нас всего три сорта, один крепкий, для варки, два - рассыпчатых. А раньше двадцать сортов продавали, картошку нам крестьяне привозили.
- Вам не встречался сорт, который называется "красное деревце"?
- "Красное деревце"? Нет, не слыхала. Странное какое название! Помню, в детстве, совсем я кроха была, тогда сорта разводили "рейхсканцлер", "графская корона", "синеглазка". В подвале у нас полно картошки было, крестьяне прямиком с полей везли. Четыре кучи картошки в подвале у нас насыпали, и еще гора угля там была. А позади картофельных куч каморка маленькая, там во время войны девушка одна пряталась. Родителей ее забрали, так они дочку соседке отдали, а та ее к нам привела, потому как у нас при лавке, там, на задах, подвал был. Да и прокормить девчушку нам ничего не стоило, в лавке, знаете, всегда кое-что оставалось, хотя в то время уже карточки на продукты ввели, за деньги ничего не покупали. У той девочки родители были не из простых. Отец - хозяин фабрики, на ней камертоны делали для настройки музыкальных инструментов. Вот и у девочки камертон свой был, в сумочке у нее лежал, в кожаной маленькой сумочке, раньше в таких бутерброды дети в школу с собой носили. В подвале она два года просидела. А ночью иногда по камертону ударяла - динь-динь! динь-динь! Звонко так в тишине разносилось. Это она со страху, в темноте-то. А мы тоже боялись, вдруг в доме кто услышит? Вот так все сидела в каморке, пока русские не пришли, два года просидела за деревянной перегородкой. В сорок пятом женщины от русских в нашем подвале попрятались. Которые за угольной кучей сидели, тех вытащили, ну и… На картофельные кучи иваны не полезли, те девчонки, что за ними спрятались, убереглись, а вот другие… - Старушка запнулась. - Девочка с тех пор немая сделалась, ни словечка от нее никто не слышал. - Она отвернулась и взяла с полки картонный пакет с пахтаньем. - Еще хотите?
- Спасибо, с удовольствием. Очень вкусно.
Зазвенел колокольчик, в лавку вошел молодой человек.
- День добрый! Йогурт, как обычно? Без вкусовых добавок?
Парень вытащил из ушей наушники. Хозяйка снова спросила:
- Йогурт, как обычно?
- Ага. И два банана, поспелее, если найдется.
Это был тот самый парень, который вчера вечером, когда я слушал басни по телефону, пришел с гоночным велосипедом на плечах. Высокий, подтянутый, лет двадцати пяти, с длинными, падающими на лоб добела выгоревшими волосами.
- Еще, пожалуйста, пятьдесят граммов льняного семени и связочку сушеного инжира.
- Одну минутку, сейчас принесу. - Старушка скрылась в подсобном помещении.
- Привет, - поздоровался парень. - Вы ведь тоже в пансионе живете? Я вас вчера видел, вы звонили.
- Верно.
- Я никогда не завтракаю в пансионе, дороговато для меня.
- А вы давно там живете?
- Месяц почти. Я тут на стипендии. А вы про картошку работу пишете?
- Как вы узнали?
- Все говорят, в пансионе то есть. Не секрет же. Или секрет?
- Нет.
- Еще я слышал, вы вчера тысячу единиц по телефону проговорили. Если верить девчонке с кухни, это у вас любовная история.
- Ну да, - сказал я. - Совершенно безумная история. - Я начал было объяснять: мой друг Тед, который уехал в Австралию, чтобы изучать обычаи и нравы аборигенов…
Но парень не дал мне договорить:
- Деньги можно вернуть.
- Что?
Он развязал рюкзачок, изделие умельцев с острова Бали, затолкал в него банку йогурта и бананы.
- Эти чудеса начались с появлением микрочипов, и только пессимисты от культурологии до сих пор ничего не поняли. Можете позвонить мне в институт часа этак через три. Вот номер, служебный. - Он достал карточку. - Позвоните, я дам вам еще один номер, но прежде мне самому надо его узнать. Причем этот номер действителен в течение одного дня, сегодня то есть. Вот сегодня и позвоните по нему. Не удивляйтесь, номер на краю света. Вам ответят, и счет за ваш разговор перепишут на тот номер, с которого вы им позвоните.
- Но каким образом? Откуда они переведут деньги?
Парень засмеялся:
- Придется пойти на подлость. Вы должны кого-то ограбить. Уж всяко найдется кто-то, кто вам задолжал, вот ему и позвоните. Можно, конечно, позвонить в какое-нибудь учреждение, например, в министерство финансов. Снимут деньги с их счета. Но разговор вам надо будет вести столько минут, чтобы набежало шестьсот марок. Так не забудьте, номер, который я вам дам, действителен только сегодня. - Он опять засмеялся. - Сим-сим, откройся!
- Быть не может.
- Может, может.
- Но как же это делается?
- Все вопросы - к умненьким мальчикам из компании "Телеком". Фокус называется звонок-бумеранг. Бросаете бумеранг, он летит по красивой такой кривой и возвращается, вы его ловите. Вы же в Австралию звонили, а не девушке.
Вернулась хозяйка с двумя кулечками в руках.
Я колебался. Значит, кухарка все-таки не поверила, вот и переврала мою историю. Но что я теряю? В конце концов, все идет кувырком, ну и ладно. Я сказал:
- Хорошо. А вы программист, да?
- Раньше программистом был. - Он сунул кульки в свой рюкзачок. - Работал, писал программы, теперь лингвистикой занимаюсь. Тема у меня - различия в берлинском диалекте на востоке и на западе города. Кручусь, бегаю. В языке сегодня все меняется с бешеной скоростью.
- Он и у меня интервью брал, - сообщила хозяйка. - Я по-всякому умею. И на литературном языке, и на берлинском наречии, и на восточнопрусском. Я сама не из Берлина родом - из Восточной Пруссии. Город такой, Пилкаллен. "Мерин из ведра, мужик из рюмки пьет, а в Пилкаллене у нас все наоборот", так-то.
- Ни одного города не знаю, в котором так легко разговориться с людьми, как в Берлине, - сказал я. - Спросишь прохожего, как улица называется, и он тут же все о своей жизни выложит.